Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

• Название: Кто ищет, тот всегда найдёт
• Автор: Макар Троичанин
• Жанр: Современная проза

О тех и для тех, кто бывал в экспедициях.

---

В стойбище ждала нечаянная радость: нежданно-негаданно припёрлись наши красотки: Алевтина и — что совсем неожиданно — Сарнячка.

— Здравствуй, — вылезает из моей палатки, как из своей, приветливо выпуская клычки. Не завидую её жениху: все губы у него изрежет в кровь, целуясь. Бр-р-р!

— Ты — зачем? — грублю сразу, чтобы установить дистанцию. Не хватало ещё ночевать вместе — всю ночь со страху не засну.

Она взъерошилась, рычит, оскалясь:

— Ты сам хотел, чтобы вам лекции читали в поле.

Вот уж истинно: никогда не знаешь, когда и в какой карман сам себе нагадишь.

— Надо было, — тоже взрыкиваю, — дней на пять раньше приходить. Сейчас нет никого: все разбежались по участку, вкалывают без твоих лекций.

— А я знала? — огрызается. — У меня по плану. Про международное положение и о задачах комсомола.

Я понимаю её — сам человек плановый: ни одного лишнего движения, ни одной ненужной мысли — поэтому успокаиваю, успокаиваясь:

— Ладно, — говорю, — мне прочитаешь. Птичку поставим, — и по-свойски, по-комсомольски, не церемонясь, снимаю энцефалитку, майку, обнажая мощный торс, весь перевитый мышцами, намереваясь, как всегда я делаю, обмыться для закалки и здоровья ключевой водой. Она вылупилась, даже губа отвисла от восхищения и возбуждения — не часто доводилось, наверное, видеть тело настоящего мужчины — говорит воркующим голоском, и клычки нежно подрагивают:

— Жил бы в городе, подрабатывал бы в анатомическом театре.

Это она правильно подметила: студенты с меня Геркулеса срисовывали бы. Поднял руки, напрягся и выпятил мощные бицепсы буграми на сантиметр, чтобы полюбовалась, и бодро пошёл к ручью. Там, вздрагивая всей шкурой от предстоящей самоэкзекуции, обернулся с надеждой, что не смотрит — где там! пялится! и как не стыдно! Пришлось загородиться собственной задницей, наклониться пониже, стоически плеснуть слегка на грудь и сразу растереть обмоченную ложбинку, потом спокойно вымыть руки и лицо, сделать несколько энергичных гимнастических упражнений, как я всегда делаю, когда кто-нибудь смотрит, и ещё бодрее вернуться. Вижу, я поверг её в прах.

— Я тебе, — воркует, — торт тогда оставила, а ты не пришёл, почему?

— Не мог, — объясняю сухо, — была деловая встреча во Дворце культуры с одним влиятельным человеком — у нас с ним оказались общие интересы. А что с тортом-то?

— Съела.

— Вкусно?

— Очень, — Саррочка осторожно облизнула губки, чтобы не поцарапаться о клычки. Она явно в меня втюрилась, что и не удивительно: все женщины поочерёдно в меня втюриваются — Ангелина, Алевтина, Верка, Маринка… не перечесть. Втюрилась и бесстыдно клеит, не иначе, узнала про квартиру, которую мне выдают вне очереди как выдающемуся специалисту.

— Я у тебя переночую? — навязывается внаглую.

Но я успел уйти в глухую защиту и разыгрываю изящный эндшпиль:

— Нельзя, — решительно отказываю в крове бездомному и объясняю почему: — Если бы ты была просто инженер — другое дело. Но ты — секретарь, и мы не имеем права компрометировать секретаря комсомольской организации, бросать пятно на его репутацию и светлый облик всего комсомола. Народ у нас знаешь, какой? Разнесут по тайге невесть что, пойдут лишние разговоры, не отмоешься. Так что лучше тебе заночевать у Алевтины.

У неё от злости и обиды аж слёзы на глазах выступили и морду перекосило по диагонали.

— Дурак! — обзывается, не найдя достойного возражения. — Идиот! — и я радуюсь тому, что я есть. — Больно ты мне нужен! — влазит в палатку, вылазит с мешком и рюкзаком — оказывается, уже устроилась! — и чапает на ту сторону ручья, но у кострища останавливается, чтобы перехватить ручки. — Отчего ты такой колючий?

Чтобы доказать обратное, подхожу и от всей души интересуюсь:

— Есть хочешь?

Знаю: пожрать она — дока, замуж возьмёшь — одни убытки.

— А что у тебя? — спрашивает, бросив на землю ношу и надеясь, что я, наевшись вместе с ней, передумаю и оставлю у себя. Женщины — не то, что мужики-слабоволки, до конца за своё борются.

Я поднял крышку кастрюли у костра.

— А-а… шрапнель, — объявляю.

— Какая шрапнель? — не поняла она, не зная фирменного таёжного блюда.

— Суп гороховый, — объясняю. — Только он с утра загустел, ножом резать придётся — пудинг будет. Хочешь пудинга?

Она опять срезала меня змеиным взглядом, поклацала клыками, подхватила имущество и окончательно двинула к тем.

— Да пошёл ты! Ешь сам.

Ничего не оставалось, как выполнить комсомольское поручение и приняться за готовку каши для своих, раз чужие отказываются.

Пришла вторая красотка, поздоровалась чин-чином.

— Чем вы так разозлили Сарру?

Так, думаю, сработала женская солидарность.

— Пришлось, — отвечаю, — напомнить товарищу, — и подчёркиваю слово интонацией, — что идейная линия секретаря комсомольской организации не должна иметь зигзагов.

— А зигзаг, — улыбается, догадываясь, — это вы?

Я помалкиваю: не хватало мне ещё секретаря парторганизации наставлять на идейный путь. Она-то обязана знать, что у нас — коммунистов, нет ничего личного, всё личное давно растворилось в общественном и производственном на благо всего трудового человечества и на страх всему эксплуататорскому капиталистическому, и потому плавно меняю тему:

— Алевтина Викторовна?

— Слушаю.

— Что это за известняковая скала в углу прошлогоднего участка, на которой я шмякнулся?

— Вам лучше знать, — съехидничала Алевтина. — А почему она вас заинтересовала? — полюбопытствовала прежде, чем ответить.

Не люблю, когда на вопрос отвечают вопросом. Но такова женская натура.

— Там у нас два маршрута не доделаны, — не говорю всей правды, — завтра пойду.

Она заскучала, что-то обдумывая неприятное.

— У наших — тоже, но Кравчук отложил до удобного случая, чтобы не отвлекать бригады от выполнения месячного задания. — Слегка обозначила вертикальные морщинки выше переносицы и спросила меня и себя: — Сходить с вами, что ли?

Не знаю, как она, а я не возражал, но поопасил:

— Тропы нет, так что пойдём — понесём на себе. День ходу, ночевать придётся у костра. Вы одна собираетесь?

— Свободных рабочих нет.

— Назад придётся тащить пробы, выдержите?

— Обещаю, — улыбается, — что не шмякнусь. А вы — один?

— С пацаном, — успокаиваю. — Поможем. Про скалу-то расскажите.

Она присела на чурбак у самого костра и, жмурясь от жара и дыма, разочаровала:

— Рассказывать-то нечего. Съёмщики предполагают, что это громадная глыба.

— Откуда она такая свалилась? — удивился я.

— Вот вам, геофизикам, со своими приборами, которые якобы видят на глубину, и ответить, — ехидничает снова.

— Обязательно ответим, — обещаю, — для этого и иду.

Она засмеялась.

— Скромности, однако, вам не занимать.

— На скромных, — парирую, — пашут.

Но тут вернулись мои общипанные таёжными маршрутами орлы, и занимательную пикировку пришлось прекратить. Молодцы так ухайдакались, что, не переодевшись и не умываясь, сгрудились у костра и навалились на кашу, и я присоединился за компанию, и Алевтине наложили, но она отказалась. На вкусный запах приволокся лектор, и той предложили, но она, метнув на меня испепеляющий гневный взгляд, отказалась, и — слава богу!

— Товарищи, — обращается к орлам, — через полчаса все на лекцию о международном положении, — и, гордо выпрямив спину, покинула лекционный зал. Впервые обратил внимание, что сзади она ништяк, чувиха на ять: стройная, плечики развёрнуты, ножки прямые и попка аккуратненькая, чуть-чуть заманчиво двигается слева направо — есть на что посмотреть. И почему бабы сзади все очень и очень, а спереди — реже, чем через одну? Наверное, для того, чтобы мужики не знали, за кем гонятся. Что было бы, если бы жён выбирали сзади? Какой-нибудь, запалившийся, догнал и торк в спину пальцем: — «Эта!» А та поворачивается, и — о боже! — Сарра с клычками. Он, конечно, сразу вопит: «Пусть повернётся обратно! Так жить будем». Но цивилизация развивается, а с ней и бабские ухищрения. Теперь они стали править вывески. В первую очередь занялись самым ненужным органом — башкой: кудрявят и красят волосы, причём делают это не для нас, мужиков, ценителей природной красоты, а для соседок — чем кудрявей и рыжей, тем кажется себе афродитистей, хотя на самом деле — пугало пугалом. В капиталистических странах капиталистки вообще дошли до ручки и вместо своих волос, выпавших от эксплуататорской жизни, напяливают парики, по нескольку штук на неделе. И накрасятся-намажутся так, что никакой брачный свидетель не признает отмытую невесту. Придёшь домой с суженой, она волосяную шапку — под кровать, морду мокрым полотенцем утрёт, и кричи, что подменили. Нате вам, боже, что никому не гоже! Какие уж тут дети! Женился взаправду, а живём понарошку. Правильно, что у нас на предприятиях запрещено появляться в макияже, а то и не разберёшься, кто пришёл сегодня, а кто завтра, и нет ли подмены. Никакой учёт невозможен. Нет, я — парень ушлый, я прежде, чем брать замуж, всю ощупаю и сзади, и спереди, чтобы не было подставных деталей, за волосы подёргаю обязательно и только тогда скажу своё решительное: «Нет!» Хорошо бы жён выбирать… в бане, там не подсунешь, чего не надо. Я даже сделал пару шагов, торопясь занять очередь…