Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

• Название: Кто ищет, тот всегда найдёт
• Автор: Макар Троичанин
• Жанр: Современная проза

О тех и для тех, кто бывал в экспедициях.

---

— Характер вторичных изменений пород на участке, — говорит, — свидетельствует о мощной зоне интенсивного скарнирования, но, как ни крути-верти, этого мало. Нужны хотя бы какие-нибудь зацепки о рудной минерализации и, в первую очередь, данные геохимии. Мы, — сообщает, — отобрали сколки, сколько могли, и сделаем химические анализы, но и ты не тяни со спектральными анализами. — Лажово ему так рассуждать — «не тяни», а как я отсюда дотянусь до них? А он, словно подслушав, предлагает: — Я завтра вечером, часа в четыре, уезжаю, давай со мной. — И встаёт, как будто договорились, хотя я молчу, не зная, на что решиться. Выбираются они из палатки и берутся за тяжёлые рюкзаки. Дмитрию-то что, у него плечи шире моих широких, а Король, чувствую, если влезет в лямки, то далеко не уйдёт.

— Стёпа! — зову палочку-выручалочку. Он — тут как тут. — Помоги, — прошу, — Роману Васильевичу дотянуть рюкзак до буровой. Назад найдёшь дорогу в темноте?

— Запросто, — не сомневается опытный таёжник.

— Да я сам, — отказывается Король, отходя от рюкзака. И ушли они втроём.

Сижу в палатке, пересчитал сопротивление, перерисовал кривые начисто, нанёс точки скрытых контактов по обе стороны известняков, и то — хлеб. Лежу, размышляю: ехать или нет? Бросать ВЭЗы — ой как не хочется, оставить измерения на неопытного Бугаёва — боязно: а вдруг что не заладится? Потеряем дорогое время. Да и за наблюдаемой кривой следить надо, мало ли что она выкинет. Ладно, решаю, с утра сделаем точку, а там видно будет. Незаметно и закемарил. Разбудил радостный вопль Суллы:

— Мужики! — орёт, не уважая чуткий сон начальника. — Бутылку принёс!

Сашка, затихший было в мешке, ожесточённо забарахтался, торопясь расстегнуть неподатливые палочки-пуговицы, вылез в одних трусах и рванул, малявка-алкаш, на призыв. Слышу, и остальные радуются. Ну, Король! Сорвёт завтрашнюю работу, налижутся вшестером из одной бутылки вусмерть — не встанут утром. Вот и оставь их без пригляду. Нет, не поеду. Выполз тоже. Костёр уже горит вовсю, и все вокруг с горящими жаждой глазами, а виновник закостёрья разливает на глазок, боясь ошибиться лишней каплей, и у меня спрашивает:

— Иваныч, где твоя посудина?

— Мне, — мужественно отказываюсь, — не надо: у меня аллергия на спиртное.

— Как это? — удивляется Стёпа неизвестному вредному влиянию лекарства.

— А так, — объясняю, — чем больше выпью, тем больше хочется.

— Во! — встревает один из бугаёвских бичей. — И у меня так: нажрусь до зелёных чёртиков, а всё мало. — Он, наслаждаясь, медленно высосал мизерную порцию, долго вытряхивал в рот последние капли, с удовольствием облизал повлажневшие губы и заварил в несполоснутой кружке крепчайший чифирь. — Как-то, — продолжает, — до того осточертели гады, что стал их ловить, чтобы придушить поодиночке. Где там, выскальзывают, вдруг из маленьких превратились в больших, ходят по тёмным улицам как ни в чём не бывало, шатаются из стороны в сторону. Сейчас, думаю, я хоть одного заделаю. Встал за угол дома, жду. Как только он вырулил из-за угла, хвать за глотку, а он, подлюга, не предупреждая, хрясь чем-то по башке — искры из глаз посыпались и сознание отключилось. — Борец с нечистой силой взял настоявшийся, укрепляющий нервную систему напиток, отхлебнул, выплюнул попавшие чаинки. Остальные тоже принялись за крепкий чай, и я — на него у меня аллергии нет. — Да, — продолжает добровольный трепач. — Очнулся в вытрезвиловке. Оглядываюсь, лёжа на спине, какая-то необычная, не наша — нашу я до последнего ржавого пятна на грязном потолке изучил. А тут — чисто, стены выкрашены в чертячий цвет, под высоким потолком матовые лампы еле светят, лежаки цементные, накрытые тоненькой клеёнкой, никто не блажит, не орёт, не матерится, и все лежат голые — и мужики, и бабы, с неприкрытой срамотой. Холодрыга — ужасная! Перевернулся набок, поджал колени к животу, да разве собственным растраченным теплом согреешься? Башка болит, раскалывается, аж дёргает. Пощупал — здоровенный шишак и кровавая короста сверху. Ничего себе, матерюсь, огрел, чертяка! Кое-как поднялся на ноги, голые ступни на цементном полу скрючились, ищу, чем бы накрыться — ничего нет, всю одёжку, чтобы больные не удрали, спрятали в каптёрку. Какие-то новые методы выздоровления на нас испытывают. Остальные лежат себе на спинах, синие, а не мёрзнут. Ткнул в бок одного, другого — холодные как лёд и не шевелятся. Вот нажрались! Подошёл к столу, где стояли какие-то банки с какой-то жидкостью, может, думаю, опохмелка какая. Нюхнул из одной и чуть опять не отключился, а во второй — знакомый запашок, приятный. Палец обмакнул, лизнул — точно, он, родимый. Перекрестился на всякий случай, глотнул взасос, тепло потекло по нутру — кайф! В ёмкости не меньше литра, корешам тоже можно уделить. Но сначала, конечно, сам согрелся как следует, а когда и стены, и потолок, и кореша нормально поплыли в глазах и стало очень тепло, принялся вливать в глотки лежащим, чтобы и они, болящие, согрелись и оклемались, а то одному скучно: не поболтать, не чокнуться, не обняться. Всем досталось, и мне осталось, допил остатки и снова залёг на лежанку, пусть теперь вытрезвляют. — Рассказчик долил в чифирь кипятку и отставил настаиваться по второму разу. — Очнулся во второй раз, смотрю, врач у стола проверяет банки, тоже, наверное, опохмелиться хочет, а нечем. Взял нож, ещё какую-то блестящую штуковину, подошёл к ближнему голышу и всадил прямо в брюхо. Я со страха как ойкну, он поднял голову, успокаивает меня: «Погоди чуток, этого вскрою и за тебя возьмусь». У меня опять из башки через глаза искры посыпались. «За-а-чем?» — заикаюсь от страха, и хмель без опохмелки пеленой сползает. «Как зачем?» — удивляется, глядя исподлобья. — «Надо же узнать, отчего ты сдох!» «А чё», — оторопел я, — «я сдох?». «Посмотри», — советует, — «на себя, сам поймёшь». Посмотрел — вполне приличный вид, как у всех в бане. «Может, от гриппа?» — подсказываю, резаться-то и сдохлому не хочется. «Выясним», — обещает и уходит в какую-то каморку. А я как спрыгнул с лежанки, как рванул в дверь на улицу, захочешь — не догонишь. День яркий, народ ходит, а я зажал ладонью муди и чешу что есть силы к себе на хату. Бабы смеются, и не всякая отворачивается, мужики гогочут, кричат вслед: «Что, муж застукал?». — Парни мои смеются, представляя кросс голышом. — Вот до чего доводит, — досказывает гриппозник, — эта самая… как ты назвал, начальник?

— Аллергия, — подсказываю.

— Во-во, она самая. — Ещё немного посмеялись, пообсудили историю тяжёлой болезни и разошлись.

Утром окончательно решил, что надо ехать. Вызвал в кабинет Бугаёва, внушаю, что мне надо по требованию Короля отлучиться на базу для передачи материалов на день, может, на два, и ему, Михаилу, придётся заканчивать ВЭЗы. Сегодня один сделает в моём присутствии, а остальные — самостоятельно. Когда кончит, пусть переезжает на Детальный-2 заканчивать естественное поле и захватит мои вещи, потому что я сразу приеду к нему. Ещё раз, на бумаге, повторили технику и методику наблюдений ВЭЗ, и он, не возражая, ушёл, а мне — стыдно. Зову Суллу. Приходит с весёлыми глазами, открытой улыбкой, бодрый и подтянутый, любо-дорого смотреть на парня, чувствующего тайгу родным домом. Даю и ему наказ: после ВЭЗ переезжать в базовый лагерь и помочь до конца сезона маршрутникам. Сашку пусть возьмёт с собой на случай подмены кого-либо. Кличу ординарца, объясняю ситуацию и ему, он не возражает, только просит разрешения поработать с прибором — разрешаю. Всё! Распоряжения отданы, концы подрезаны, а уходить не хочется.

На третьей точке зондирований получился похожий график, только финт уполз дальше — то ли мощность известняков за поперечным разрывом увеличилась, то ли контакт выположился вверху, но это не важно, важно то, что известняки на ВЭЗ представляются крупным единым телом. Михаил работал спокойно и уверенно, без дёргания и, главное, без сомнений. Успокоенный, я попрощался с братвой и сиганул в лагерь, собираться. А что собираться-то, когда всё в рюкзаке ещё с вечера? Времени осталось, хоть отбавляй. Послонялся по лагерю, попил чаю, пожевал без аппетита сухарей с утренней застывшей кашей, привёл в порядок одежду, надел вместо растоптанных и разорвавшихся кед выходные нечищеные кирзачи. Чего, думаю, тянуть? Хуже нет, как ждать собственного отъезда. Взвалил рюк на плечи и, не спеша, потопал на буровую.

Как ни тормозил, а пришёл около трёх. Рву дверь будки на себя:

— Можно? — и сразу понимаю, что нельзя: сидят за столом друг перед другом двое, морды красные, глаза влажные, на столе хлеб нарезанный, солёная горбуша накромсанная, крупная луковица и эмалированные кружки пустые. Бутылёк спрятали, знают, что на работе пить нельзя. И мне потому не предлагают, не дают ошеломить редкой интеллигентской болезнью, у них-то точно никакой аллергии не бывает. Твёрдо решаю, что ни за какие шиши не буду ни техруком, ни главным, никакого здоровья не хватит квасить и в поле, и в командировках, и на конференциях, и после бани…