Айрис Мердок - Ученик философа

• Название: Ученик философа
• Автор: Айрис Мердок
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-39045-8

«Ученик философа» — знаковая трагикомедия выдающейся британской писательницы, признанного мастера тонкого психологизма.

Жизнь курортного городка Эннистон тихо крутится вокруг купален и целебных источников. Тихо до тех пор, пока в город не возвращается самый знаменитый его уроженец — профессор философии Джон Роберт Розанов, ищущий приличного кавалера для своей красавицы внучки. А его некогда любимый ученик, давно променявший философию сперва на искусствоведение, а затем на пьяный дебош и беспорядочные половые связи, пытается понять, вправду ли он хотел утопить дождливой ночью законную супругу, или это ему лишь померещилось…

Впервые на русском языке!

---

— У меня не будет времени, — повторил Джон Роберт. Он посмотрел на часы, — Я жду визита, надеюсь, вы не возражаете…

— Когда к вам придут?

— В одиннадцать, — ответил Джон Роберт, неспособный ни на мелкие светские уловки, ни на откровенную ложь.

— Тогда у нас еще есть немного времени, может, я говорю глупости, это от смущения, я робею, стесняюсь…

— Если вы хотели мне сказать что-то определенное… — начал Розанов.

— Вы ведь знаете, что я потерял работу?

— Нет.

— Но у меня есть пенсия, так что все в порядке. Вы никогда не догадаетесь, отчего я лишился работы.

— Нет, не догадаюсь.

— Я побил все римское стекло в музее.

— Все римское стекло? — Кажется, Розанов слегка заинтересовался.

— Да, специально, покидал на пол, и оно побилось на куски, все побилось.

— А его потом склеили? — спросил мудрец.

— Понятия не имею. Они его очень старательно подбирали. Одна девушка плакала. Я ушел.

Воцарилось молчание.

— Хотите знать, зачем я…

— Как ваша жена? — резко спросил Джон Роберт.

Джордж, который успел покраснеть и выдать, как он теперь понял, совершенно идиотскую гримасу, изобразил бесстрастие. Он вышел из-за кресла, за которым стоял.

— Я пытался ее убить, — сказал он.

Философ поднял брови.

— Я загнал нашу машину в канал, нарочно, разумеется, как и со стеклом было, я выскочил, а Стелла ушла под воду с машиной. Только ей как-то удалось вылезти. Жалко. Может, в следующий раз больше повезет.

— Вы не слишком изменились, — сказал Джон Роберт.

Джордж был рад это слышать. Он слегка расслабился и сказал:

— Не знаю, действительно ли я пытался ее убить. Я сам задавался этим вопросом. И об этом я тоже хотел бы с вами поговорить, это похоже на вещи, которые мы раньше обсуждали. В конце концов, что такое сознание, что оно такое, существует ли оно?

— Что, кроме него, вообще существует? — мрачно спросил Джон Роберт.

— Каковы мотивы, несет ли человек ответственность? Вы когда-то сказали, что у всех людей низкие мотивы. Но некоторые мыслители говорят, что преступление — вид милосердия. Иногда я чувствую, что преступление — это долг. Разве это не трансцендентное доказательство? Если преступление — долг, то в словах «Зло, моим ты благом стань»[57] есть смысл. А вы когда-то сказали, что нет.

— Я сказал?

— Вы говорили, что эта фраза бессмысленна. А я считаю, что нет. Интересно, почему вы запретили мне заниматься философией? Ну так вот, у вас ничего не вышло. Я сам занимался. Мне хочется вам рассказать, о чем я думаю. Меня очень интересует то, что вы говорили про время. Иногда мне кажется, что я теряю настоящее, словно теряешь центр поля зрения, ощущение индивидуальности пропадает, я не чувствую своего настоящего существа…

— Вам надо к доктору.

— Я же выдвигаю философскую теорию! Почему вы не велели мне заниматься философией?

— Я решил, что вы для этого не годитесь, — сказал Джон Роберт и снова поглядел на часы, — Vous pensiez trop pour votre intelligence, с'est tout[58].

— Господи, неужели после стольких лет вы даже tutoie[59] со мной не можете? Вы сказали, что я «вечно берусь за непосильные для себя задачи». Так ведь? Именно этого вы мне и не дали сделать. Я так или иначе был трусом. Но может быть, сейчас, с вашей помощью…

— Не думаю…

— Вы мне жизнь поломали, знаете ли. Знаете? Если бы вы не отвадили меня от философии именно в тот решающий момент, я бы мог чего-то добиться в жизни. Я так никогда и не оправился от ваших завышенных ожиданий. Так что вы мне кое-что должны!

— Я вам ничего не должен, — сказал Джон Роберт, но не зло, даже как-то безжизненно.

— Кант заботился о своих учениках. А Шлик — нет. Кант опекал своих учеников даже много лет спустя…

— Вы ничего не знаете о Шлике.

— Вы уничтожили мою веру в добро и зло, сыграли Мефистофеля, когда я был Фаустом.

— Вы себе льстите.

— Думаете, у меня не было Фаустовых искушений? Вы у меня украли меня самого. Вы когда-то говорили: если философия не подобна скачкам на Большой национальный приз, то она вообще ничто. Может быть, я сломал шею. Если да, то, ради бога, пристрелите меня.

— У вас, кажется, голова забита всем, что я когда-либо говорил. Успокойтесь.

— Я про вас много читал, я читал статью, там говорилось, во что вы верите: Платонова Форма Добра — это большой мраморный шар, хранящийся где-то на верху колонны. Вы это читали?

— Нет.

— Та статья была не очень-то почтительная. Стало быть, вы бросили философию?

— Нет.

— А вроде бы сказали, что бросили.

— Нет.

— Вы с виду очень постарели. Сколько вам лет? У вас вставная челюсть — в Калифорнии у вас еще были свои зубы. Надеюсь, я не доживу до ваших лет. Вы, наверное, ждете, чтобы я извинился?

— За что?

— За то, что я вам чертовски нахамил в Калифорнии.

— Это не важно.

— Важно. Я извиняюсь. И за сегодняшнее тоже. Падаю ниц. Калибан[60] тоже нуждается в спасении.

— Что?

— Калибан тоже нуждается в спасении. Вы это говорили на лекции. Вы забыли?

— Да.

— А я нет. Я знал, что вы говорили про меня. Боже, каким настоящим я себя чувствую теперь, когда я наконец с вами, черт возьми, намного реальней, чем я себя чувствовал все эти годы, столько лет. Я жаждал вашего присутствия. Джон Роберт, вы должны мне помочь. Вы украли мою реальность, вы украли мое сознание, вы единственный, кто может их вернуть. Спасение приходит через магию, тоже ваши слова. Я вас прошу, умоляю.

Это вопрос спасения, вопрос жизни и смерти. Боже, ну хоть взгляните на меня, неужели вы не можете сосредоточиться на мне хоть на миг? Позвольте мне видаться с вами, быть с вами, мне все равно, о чем говорить.

— Джордж, — сказал Джон Роберт, наконец переводя на него взор, — вы находитесь в заблуждении. Нет такой структуры, в которой употребляемый вами язык обрел бы смысл, нет контекста, в котором возможен был бы разговор между нами. Если я сейчас пожалею вас и разрешу приходить, это будет ложь. Я не хочу обсуждать вашу душу и ваши воображаемые грехи. Мне это неинтересно, я не могу поделиться с вами никакой мудростью и не могу вам ничем помочь. Ваше представление о наших отношениях — иллюзия. И перестаньте беспокоиться насчет философии. В вашем случае философия — лишь нервический каприз.

— Вы меня отвергаете!

— Нет. Извините. Вы мне не до такой степени интересны. Вы мне вообще не интересны. Я просто не хочу вас видеть.

— Не может быть! Почему вы со мной так обходитесь? Что я вам сделал? Что вы обо мне подумали?

— Вы мне ничего не сделали. Я о вас не думал. Вы просто заблуждаетесь. Пожалуйста, уйдите.

Тут раздался звонок в дверь.

Джон Роберт, наконец разозлившись, протолкнулся мимо ученика в прихожую. Джордж стоял в дверях, чувствуя теперь, как бешено бьется сердце, и едва различая грузную фигуру учителя — единственным источником освещения в прихожей было окошечко над дверью. Еще секунда, и в сером, но ясном уличном свете явила себя Алекс, она была в своей лучшей шубе, Удлиненные глаза сияли, большой бледный рот улыбался. Джон Роберт молча отступил в сторону, она шагнула вперед и увидела Джорджа. Лица матери и сына вдруг приобрели одинаковое выражение — удивительно кошачье. Алекс перестала улыбаться, потом улыбнулась опять, но уже совсем по-другому. Джордж добавил мрачности в гримасу, которую изображал для Джона Роберта, и добавил к ней улыбку или ухмылку.

— Прощайте, — сказал Джон Роберт, обращаясь к Джорджу.

Алекс опять продвинулась вперед, мимо Джона Роберта, который придерживал дверь, и встала у лестницы, пропуская Джорджа. Он прошел мимо матери, отвернувшись. Коснулся мягкого серого меха длинной шубы, стянутой на талии поясом из металлической цепочки. Уловил запах пудры. Содрогнувшись, прошел мимо Джона Роберта, и дверь закрылась.

Оказавшись на улице, Джордж словно нырнул в пучину страстей: ненависти, ревности, страдания, раскаяния, страха и ярости. Казалось, небо потемнело от его боли; эмоции терзали его нутро, словно стервятники. Он представил себе, как снимает ботинок и разбивает окно. Однако лицо его было бесстрастно; даже хмурая гримаса исчезла. Он спокойно пошел прочь от дома, прошел ярдов двадцать, остановился и несколько минут стоял совершенно неподвижно. Две студентки эннистонского политеха, несущие Несте Уиггинс известие о политическом митинге, узнали его и быстро перешли на другую сторону улицы.

Джордж знал сам себя. Он понимал, каких чудовищных дел натворил за сегодняшнее утро, какую массу причин для скорби и уныния создал за короткий визит. Все, что он говорил Розанову, было неправильно. Он вел себя как капризный ребенок, непохоже на самого себя. Теперь он точно знал, что должен был говорить, какой тон следовало взять. Он намеренно не обдумал заранее никакой стратегии, не приготовил речи. Это было безумием. Надо было сказать… а еще лучше написать письмо и в нем все объяснить… Он зашагал по улице, с отвращением вспоминая умоляющие нотки, звучавшие в собственном голосе. А потом еще Алекс пришла. А это еще что значит, ради всего святого, что за нечистый сговор, что за новая угроза? Он никогда не связывал в уме Алекс и Джона Роберта; она никогда не говорила о философе, лишь мельком упомянула, что была с ним знакома. Ужасно. Что, если Алекс теперь будет дружить с Розановым в обход Джорджа? Не станет ли Розанов настраивать Алекс против него? О чем они сейчас говорят, эти страшные двое? Должно быть, о нем.