Кен Уилбер - Один Вкус

• Название: Один Вкус
• Автор: Кен Уилбер
• Жанр: Философия

---

Учитывая нашу винную программу, я был полностью готов к утрате всякого доступа к Свидетелю. И в первые день и ночь так и было. Но свободное парение в воде не только вернуло Свидетеля, но как будто облегчало исчезновение Свидетеля в недвойственном Одном Вкусе, по крайней мере иногда. (Свидетель, или чистое свидетельствующее осознание, как правило, относится к каузальной сфере, поскольку в нем обычно сохраняются примитивные следы субъект-объектного дуализма: вы невозмутимо Свидетельствуете мир как прозрачный и мерцающий объект. Но с дальнейшим развитием сам Свидетель исчезает во всем, что свидетельствуется, субъект и объект становятся Одним Вкусом или простой Таковостью, и это — область недвойственного. Короче говоря, от эго к душе, от души к чистому Свидетелю и от него — к Одному Вкусу.) Так что я в высшей степени приятно удивлен, плавая здесь в крови природы и погружаясь в Один Вкус, который в данном случае оказывается соленым.

В этом состоянии нет времени, хотя время проходит через него. По небу проплывают облака, в уме проплывают мысли, по океану катятся волны, и я — все это. Я не смотрю ни на что из этого, поскольку нет никакого центра, вокруг которого организуется восприятие. Просто все возникает, момент за моментом, и я — все это. Я не вижу небо — я небо, которое видит само себя. Я не ощущаю океан — я океан, ощущающий сам себя. Я не слышу птиц — я птицы, который слышат сами себя. Нет ничего вне меня, нет ничего внутри меня, поскольку нет никакого меня — есть просто все это, и так было всегда. Ничто меня не толкает, ничто меня не тянет, так как никакого меня нет — есть просто все это, и так было всегда.

У меня болит лодыжка от вчерашних вечерних танцев, так что существует боль, но боль не ранит меня, ибо никакого меня нет. Есть просто боль, и она возникает, подобно всему прочему — птицам, волнам, облакам, мыслям. Я — ничто из этого, я — все это, все это — тот же Один Вкус. Это совсем не транс и не ослабление сознания, а скорее его усиление — не подсознание, а сверхсознание, не дорациональное, а надрациональное. Налицо кристально ясное осознание всего, что возникает от момента к моменту, это просто не случается с каждым. Это не внетелесный опыт; я не нахожусь наверху, смотря вниз; и вообще не смотрю, и я не выше и не ниже чего бы то ни было: я — все. Просто есть все это, и это и есть я.

Более всего, Один Вкус — это абсолютная простота. Мистические переживания в тонкой и каузальной сфере часто сопровождаются чувствами грандиозности, испуганного благоговения, сверхъестественного потрясения, света, блаженства и счастья, благодарности и слез радости. Но не при переживании Одного вкуса, которое чрезвычайно обычно и абсолютно просто: просто это.

Я нахожусь здесь, по шею в воде, три часа. Я не знаю, какую часть этого времени я провожу как эго, как Свидетель или как Один Вкус. В состоянии Одного Вкуса всегда присутствует ощущение, что вы постоянно остаетесь в нем, что бы с вами ни происходило, и потому вы в действительности никогда не чувствуете, что входите в него или покидаете его. Это просто так, всегда и навеки, даже сейчас, даже в конце мира.

Но в этом конкретном сейчас пришло время раннего обеда, и пора заняться неприятным делом перемещения этого конкретного ума-тела из одного места в другое. Кроме того, я уверен, что Марси собирается проколоть себе еще что-нибудь, и никто — эго, душа или Бог — не хочет это пропустить.

Вторник, 20 мая — Саус-Бич

Для смены обстановки мы переселились из «Кэвалье» в «Каса Гранде» — не менее потрясающий отель. «Кэвалье» — модный и популярный, «Каса Гранде» — изысканный. Но ни тот ни другой не принадлежат к категории мегаотелей вроде «Хайат» или «Четыре времени года»; подобно большинству отелей в Саус-Бич, они представляют собой относительно небольшие, самое большее трех- или четырехэтажные здания в стиле артдеко с причудливо-изысканной архитектурой.

Накануне мы совершили поход по бутикам, нам обоим понравился магазин Николь Миллер, но в округе десятки потрясающих маленьких магазинчиков. Мы вели жаркие споры с продавцами о том, кто сейчас самый модный новый дизайнер. Я выступал за Тома Форда, который возглавил тяжеловесный старый дом Гуччи и вызывает небывалый интерес (особенно среди американцев); его одежда, как мужская, так и женская, шикарна, сексуальна и элегантна. Они, глупые, стояли за Галлиано, Марси нравится Исаак Мицрахи и его «забавные веселые цвета». Очень жаль, что Голливуд сделал Армани расхожим шаблоном, поскольку по-прежнему нет никого, подобного ему; он — гений модернизма, оплот против более бестолковых элементов постмодернизма у Лакруа, Готье, Версаче, Дольче и Каббана, хотя многие из их моделей мне определенно нравятся. Но постмодернизму пока еще только предстоит породить своего гения моды, подобного Гери в архитектуре, хотя Готье вплотную подходит к этому, и кто знает, быть может, с этим справятся Галлиано или Маккуин. Замечательный обед — какая-то рыба, не могу точно вспомнить, не знаю почему, ах, да, вино.

Прошлый вечер мы стояли перед домом Версаче и встретили очень милую пару; завязался разговор, и мы вместе отправились обедать. Постепенно выяснилось, что женщина — они оба были очень живые и чуткие, но несколько консервативные люди — собирается сделать себе татуировку. Чем больше она пила, тем больше укреплялась в этом намерении.

Мы пошли в то же место, где Марси прокалывали пупок. Я полагаю, это что-то вроде конторы, занимающейся всевозможным членовредительством на все вкусы, что-нибудь под вывеской типа «Мы уродуем». Марси весело подначивала женщину: «Ах, посмотрите на этого великолепного американского орла», — указывая на изображение размером с обеденную тарелку. Я уже начинал волноваться за эту женщину. «Ой, взгляните на это прелестное маленькое сердечко!» — размером примерно с горошину. Она остановилась на сердечке, и через две минуты все было сделано.

В понедельник снова на пляже, но на этот раз — никакого Свидетеля и никакого Одного Вкуса, только эго, слегка страдающее от похмелья. Но вода изумительная, и мы едим сандвичи и жаримся на солнце среди по большей части полуголой публики. Марси не только ходит в купальнике без верхней части, но все больше проникается духом Саус Бич, что значит отсутствием всякого духа, просто атмосферой веселья и блеска и порока. В этот вечер она решила проколоть себе оба соска. Я произнес очень серьезную речь о безответственности, после чего мы оба поспешили прямо в «Мы уродуем». Сотня долларов — и несколько картин, которые я не скоро забуду, — и у Марси в каждом соске по кольцу, которые чем-то напоминают мне нависающие вешалки для полотенец. (Каждый раз, когда я рассказываю это людям послевоенного поколения, они испытывают беспокойство, отвращение или легкую тошноту; «поколение X» говорит «Круто!».)

Завтра мы улетаем домой, но все это было забавно. И с Mapси чудесно путешествовать. Она никогда не сердится, она по-настоящему счастлива и радуется жизни, она очень искренна, но без тени серьезности. На самолете, глядя вниз, я наблюдал океан, мерцающий в Пустоте; отпуск пролетел, как чудесный сон, буквально сон.

Воскресенье, 25 мая — Боулдер

Очередной семинар для Института Наропы. Студенты затрагивали такие темы, как сострадание в противовес дурацкому состраданию, до/над заблуждение, медитация и невроз, поразительно злобная реакция некоторых теоретиков на попытки введения интегральных представлений... Вот несколько выдержек:

СТУДЕНТ: Я обсуждал интегральную точку с некоторыми другими студентами, и они говорили, что, высказывая суждения, я демонстрирую реальное отсутствие сострадания. Я так не считаю.

К.У.: Да, в этом вопросе в духовных кругах, вероятно, существует больше путаницы, чем в любом другом. В основном большая часть затруднений происходит от смешения сострадания с идиотским состраданием — такие термины для описания этого важнейшего различия использовал Трунгпа Ринпоче. У нас в этой стране — и особенно среди представителей идеологии «нового века» — бытует разновидность безразличной уравниловки и политкорректности, согласно которой никакая точка зрения в действительности не лучше любой другой, и потому следует в равной степени лелеять их все как свидетельство богатого разнообразия. Если мы не высказываем никаких суждений о том, что лучше, а что хуже, то, значит, демонстрируем реальное сострадание. Таким образом, согласно распространенному мнению, можно либо судить, либо проявлять сострадание.

Но как вы понимаете, эта позиция по самой своей основе внутренне противоречива. С одной стороны, она утверждает, что все точки зрения — равноправные части богатого разнообразия, и потому никакая точка зрения не лучше другой. Но с другой стороны, она настойчиво провозглашает, что само такое представление лучше, чем его альтернативы. Таким образом, это «сострадание» заявляет, что никакая точка зрения не лучше других, за исключением его собственной точки зрения, которая является наилучшей в мире, где, по идее, не может быть вообще ничего наилучшего. Это — ранжирование, которое отрицает ранжирование, и суждение, что все суждения плохи. Поэтому, хотя эта позиция нередко бывает продиктована благими намерениями, она все равно представляет собой разновидность лицемерия, поскольку делает именно то, что решительно осуждает во всех остальных.