Светлана Ягупова - В лифте

• Название: В лифте
• Автор: Светлана Ягупова
• Жанр: Научная Фантастика

---

Чтобы не обострять обстановку, Лобанов благоразумно пропустил усмешку мимо ушей и деловито поинтересовался, кто сегодня делает обзор. Оказалось, Селюков.

- Ничего, без нас не начнут. - Лобанов расстроенно поскреб затылок газетой. Надеялся к одиннадцати освободиться и успеть на вокзал, проводить коллег из Венгрии. День предстоял напряженный, каждая минута дорога, а тут на тебе, происшествие.

Толи от яичницы, наспех приготовленной женой, то ли от неожиданных переживаний, к сосанию под ложечкой прибавилось нытье печени, и он стал искать в портфеле коробочку ношпы, чтобы снять спазм.

- Что вы все толкаетесь, Петр Семенович? - Ирина Михайловна отодвинулась в угол. - И газетой махать рановато. Кстати, здесь где-то вентиляционные решетки. Или у вас приступ клаустрофобии?

Лобанов поспешно извинился и невесело пошутил по поводу того, что Ирина Михайловна слишком быстро увеличивается в объеме, поэтому и тесновато. Однако неожиданно получил от нее такое яростное обвинение в неэтичности подобных замечаний, что еще раз конфузливо извинился.

Ирина Михайловна шумно заглотнула воздух и, как советовал на недавней консультации врач, расслабившись, стала в уме считать до пятидесяти. Чего доброго, этот казус, с лифтом как-нибудь нехорошо отразится на малыше. Нет, ей ни при каких условиях нельзя волноваться. И побольше бы гулять на свежем воздухе. Права мама, когда ругает ее за то, что по вечерам сидит в читалке. Но ведь надо же наконец законспектировать это руководство, по которому через пару недель после рождения малыша она будет учить его плавать в ванне, и он очень скоро сможет, не рискуя набрать в ушки воду, даже нырять, потому что, оказывается, у новорожденных ушные перепонки в воде закрываются. И если малыша каждый день купать, снижая температуру до двадцати шести градусов, то он не только закалится, обретет иммунитет к простудным заболеваниям, но и станет удивительным существом-амфибией.

Лобанов придвинул портфель к стенке - а то еще кефирная бутылка опрокинется. В буфете часто продавали кефир, но велика была многолетняя привычка прихватывать его из дому.

- Петр Семенович, что, если и впрямь поговорим о деле, отвлечемся от дурных мыслей? - предложила Январева. - Это вы - автор последней рекламы?

- А что, не нравится? Хотелось сделать что-нибудь посовременнее.

- Мда, оно, конечно, звучит глобально: "Торговая Вселенная". Но не слишком ли?

Раздался тихий смех Коли Петушкова.

- Петушков, вы над кем смеетесь? - вскинулся Лобанов. Мнительный по натуре, он не выносил никаких неясностей, любая из них раздражала его.

- Я смеюсь не над кем, я смеюсь вообще.

- Однако наше положение не внушает веселости.

- Именно поэтому мне, вероятно, и смешно. Нет, в самом деле, не каждому такое выпадает - застрять в лифте. За эти двадцать минут, что мы здесь, можно стать философом, если бы меня не сделала им ранее кочегарка.

- Что за кочегарка?

- Обыкновенная. Под нашим домом. Моя квартира - на самом большом котле. Даже полы теплые, и я дома хожу босиком.

- Боишься взлететь, Коленька? - усмехнулась Январева.

- Боюсь, - чистосердечно признался он. - Особенно с тех пор, как котлы перевели на автоматику. Бывает, лежу ночью, слушаю, как посуда в серванте дребезжит от вибрации моторов, и жду - вот сейчас ка-ак рванет! Однажды был хлопок - автоматика отключилась, так некий оператор Четверкин, вместо того чтобы перекрыть газ, открутил вентиль. А недавно какой-то хулиган сунул в дверцу редуктора папиросу. Ахнуло так, что стекла в окне повылетали.

- Я бы на вашем месте давно принял меры, - возмутился Селюков, - а вы лежите, ждете...

- Какие меры? Можно, конечно, летом на тихую поменять квартиру, да людей дурить неохота. И потом у всего дома на меня надежда, что добьюсь, вынесут котлы.

- Вот и оправдайте эту надежду, пишите в высшие инстанции. Уже почти из-под всех жилых домов котлы поубирали.

Петушков как-то обреченно вздохнул:

- Ничего, кроме реклам и очерков, писать не умею. Другого я склада.

- Это что, вроде бы намек? - настороженно спросил Селюков.

- Что вы! - искренне возмутился Петушков. - Я вовсе и не вас имел в виду, хотя всегда восхищаюсь вашей деловитостью. Всем известно, бюро перевели в этот дворец благодаря вашей инициативе. Так вот, как поставили котельную на автоматику и там теперь не ночует дядя Ваня, стал я задумываться о непрочности, зыбкости жизни. Все вроде бы нормально, хожу каждый день на работу, книги читаю, временами подумываю о женитьбе. Но однажды из-за какой-нибудь дурной случайности все может полететь в тартарары. Разве не обидно? И не теряет ли жизнь при этом смысл, если ее так легко прервать?

- Давно говорю вам. Петушков, нервы лечить надо. Хоть и молодой, а расшатаны. - Лобанов машинально потянулся за сигаретой и сник: - Ах, черт... А насчет того, что взлететь можете, особенно не задумывайтесь. Весь мир сейчас не то что на котельной, а на бочке с порохом. Вот и мы во взвешенном состоянии - неизвестно, взлетим или грохнемся. Так стоит ли преждевременно умирать от глупых фантазий?

Однако утешать легко, подумал Лобанов. Сам же, если честно, не на шутку озабочен этим чертовым лифтом.

- Заложила в меня природа инстинкт самосохранения, вот и мучаюсь, сказал Петушков, как бы оправдываясь.

- Дурью мучаетесь. Прежде всего за человечество волноваться нужно. Лобанов поморщился: и угораздило же именно сегодня надеть новые туфли. Галина не советовала обувать их в слякоть, так нет, сделал ей наперекор. Теперь ноги, как в тисках, зажаты.

- Кстати, по поводу человечества. - В голосе Январевой прозвучала холодноватость - она все еще переживала резкие слова Лобанова в свой адрес. - Забота обо всем человечестве вырастает прежде всего из любви к ближнему, а не наоборот.

- Что вы нам тут америки открываете?

- Себя тоже немного любить надо, иначе и другие тебя не полюбят, чувствуя твое плохое отношение к себе.

- То-то у вас от великой любви к себе мало что остается на ближнего. Ведь не любите же меня, Январева, признайтесь?

- Причем тут вы, Петр Семенович? Не так уж плохо я отношусь к вам. Правда, сегодня любви и впрямь нет. Ведь в том, что мы застряли, виноват не кто-нибудь, а вы.

От такого поворота Лобанов опешил:

- То есть?

- Вы последним вошли в лифт. Лишний вес.

- С лишним весом лифт попросту не поехал бы.

- Дверцы сработали, а потом машина взбунтовалась и...

- Покатила вместо пятого на шестой?

- Да!

- Женская логика всегда восхищает меня. - Лобанов рассмеялся. - А не дело ли это рук Петушкова? Коля, я давно заметил вашу способность портить механизмы с кнопками.

Петушкову с техникой и впрямь фатально не везло: телевизор, приемник, проигрыватель вечно портились под его руками. Как-то собрался даже написать о своем непонятном свойстве в "Науку и жизнь" и сейчас испытывал смутную вину, хотя и не был точно уверен в том, что лифт застрял из-за него.

- Кстати, могли бы с Январевой и пешочком на пятый - ноги-то молодые. И сознавая, что говорит лишнее, Лобанов вновь не удержался от упрека в адрес Жураевой: - Если уж рассуждать о весе, то самый большой он у Ирины Михайловны. По существу, она - два человека.

- Это иллюзия, что я тяжелая. - Ирина Михайловна нервно хохотнула. Просто я сейчас круглая, но вешу всего семьдесят пять килограммов. Вы же, Петр Семенович, на все сто потянете.

- Неправда, восемьдесят семь.

- Вот видите, все равно много. - Ей вдруг захотелось, как бы в отместку Лобанову за его нетактичность, наговорить дерзостей. В темноте это показалось легким, и неожиданно для себя она выпалила:

- Я знаю, почему вы сделали такой вывод. Вы не любите детей. Даже тех, которые еще не появились на свет. Да-да, не отрицайте. На юбилее у Кудряшовых Галина Семеновна призналась мне, что из-за этого у нее и жизнь не удалась.

- Надо же, - Лобанов растерялся так, что перехватило дыхание. - Да будет вам известно, это у нее нет детей, а у меня... - Он запнулся, но не вытерпел и со стыдливой гордостью закончил: - У меня есть сын! Да! Быть может, не совсем хорошо признаваться в этом, но, представьте, было время, когда одной женщине я подарил сына.

Сообщение вызвало в лифте неловкость - будто всех пригласили к замочной скважине. Но вскоре замешательство сменилось веселостью.

- Сколько лет вашему подарку? - добродушно поинтересовалась Ирина Михайловна, как-то сразу простив Лобанову его выпады в свой адрес.

- Шестнадцатый пошел, - смущенно проговорил он, кляня себя за внезапную откровенность - чего доброго, при случае ляпнут жене. А сама тоже хороша, взяла да спихнула все на него. И придумала же - он не любит детей! А кто больше всех возится с племянниками с тех пор, как их отец-оболтус рванул куда-то за бабьей юбкой? Спасибо, хоть не наврала, будто он вообще не способен иметь потомство.

И уже с обычной жалостью и теплотой подумал, что, несмотря ни на что, никогда не оставит Галину, дуреху этакую. Да и в Орел надо бы в конце концов съездить, взглянуть на нежданного отпрыска, которому все эти годы регулярно шлет свои невеликие гонорары, хотя Анна и отказалась от алиментов.