Милий Езерский - Сила земли

• Название: Сила земли
• Автор: Милий Езерский
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1959

Процветающий Рим и Карфаген, объятый пламенем; обездоленные землепашцы и утопающие в роскоши аристократы — таков тот далёкий мир II века до нашей эры, о котором повествует М. В. Езерский в книге «Сила земли».

Её главные герои — народный трибун Тиберий Гракх и бедняк скиталец Сервий.

Бесстрашный Тиберий Гракх возглавил борьбу деревенского плебса за землю. Римские аристократы-землевладельцы решили убрать неугодного трибуна. Наёмные убийцы преследовали Тиберия, но его оберегали друзья из народа

Но настал день, когда разъярённые сенаторы, укрывшись пурпурными тогами, собрались на форуме и жестоко расправились с Тиберием Гракхом.

Однако со смертью трибуна борьба народа за землю не угасла, а дело Тиберия принял на себя его брат, Гай Гракх.

---

Гай любил пирушки с пением, музыкой и плясками, старался не отставать от друзей. Корнелия не знала, как подействовать на него, чтобы он образумился. Однажды Тиберий сказал за столом: «Почему бы тебе, Гай, не поехать учиться философии и риторике в Афины или на Родос?» Вспыхнув, Гай ответил: «Я знаю, почему ты так говоришь: хочешь выпроводить меня из Рима». — «Да, хочу, — ответил ему тогда Тиберий. — Но если ты не желаешь ехать, то прекрати пирушки, не делай ненужных трат». — «Но траты мои ничтожны, — возразил Гай, — и я — клянусь Юпитером! — не дам больше повода для таких упрёков».

С тех пор Гай перестал тратить большие деньги, но похождений и юношеских шалостей не оставил. Его можно было видеть то на празднике богини года Перенны, где в толпе мелкого люда, на зелёном берегу Тибра, он весело пировал с плебеями и потом поздно возвращался домой; то на празднике основания Авентина его видели выходящим из храма Минервы со статуей богини в руках; а на празднике мельников и хлебников в день Весты он шагал рядом с ослом, с которого свешивались гирлянды цветов и свежие, пахучие хлебы. На празднике флейтистов он присутствовал на богослужении в храме Юпитера Капитолийского, а затем ходил по городу в маске и женской одежде, распевая весёлые песни, окружённый полупьяными флейтистами.

Легкомыслие Гая возмущало Корнелию, и она просила Тиберия поговорить с братом, вразумить его. Но Тиберий возразил:

«Я беседовал с ним не раз, но Гай только посмеивается. Его надо женить, тогда он, наверное, одумается. Хорошо было бы, если бы ты, госпожа мать, нашла для него невесту… — И вдруг Тиберий засмеялся. — А ведь девушка, подходящая для него, есть! Как это я забыл! Она скромна, образованна, любит книги, пишет стихи, подражая Анакреону…»

«О ком ты говоришь, Тиберий?» — спросила Корнелия.

«Как-то я зашёл по делу к знаменитому правоведу Лицинию Крассу. Не успел я усесться, как в таблинум вбегает девушка с быстрыми смеющимися глазами. Увидев меня, она смутилась и, поклонившись, хотела удалиться. Но Красс удержал её: «Это дочь моя, Лициния… А это тот самый Тиберий Гракх, — указал он на меня, — о котором говорит весь Рим». — «Я догадалась, — смущённо ответила девушка. — Такие лица бывают только у великих римлян». Я хотел обратить разговор в шутку, но Лициний Красс сказал: «Не подумай, Гракх, что она сказала это, чтобы сделать тебе удовольствие: она всегда говорит откровенно, что думает».

«И ты полагаешь, Тиберий…»

«Надо тебе, госпожа мать, пойти к Крассам под каким-нибудь предлогом, но, конечно, вместе с Гаем. И если Лициния понравится ему…»

Гаю она понравилась, и он часто стал бывать у Крассов. Корнелия вскоре послала к ним сваху. Дело уладилось. Ночные пирушки и уличные похождения были забыты, и весёлая Лициния, «этот порхающий мотылёк», как её называл Гай, вскоре вышла за него замуж.

С тех пор Корнелия, казалось, успокоилась. Мирная жизнь, ничем не нарушаемая, потекла в доме.

К Тиберию часто приходили его лучшие друзья: богатый Марк Октавий и бедный Папирий Карбон, промотавший своё небольшое состояние и живший неизвестно на какие средства. Тиберий больше любил Марка Октавия, похожего на него характером: он был скромен и застенчив, твёрдо верил в величие отечества.

Марк Октавий любил блеснуть хорошим греческим произношением, процитировать стих из Софокла или Еврипида, а беседуя с Тиберием об обязанностях народного трибуна, привести выдержку из законов «Двенадцати таблиц».

Иным был Папирий Карбон. Он высмеивал знаменитых мужей и магистратов, презирал нобилей и решительно призывал бороться с кучкой «прогнивших олигархов», как он величал сенат. Для него, казалось, не было ничего святого: он смеялся над богами, клеймил всех Сципионов кличкой «выскочка», называл победителя Ганнибала казнокрадом, Сципиона Эмилиана — злодеем, а Сципиона Назику — свирепым разбойником с большой дороги. Всем доставалось от него!

Тиберий часто спорил с ним, но Папирий Карбон, поблёскивая злыми раскосыми глазами, говорил:

«Вот ты говоришь — честность. Вспомни Сципиона Эмилиана. Он честен, только по-своему… Что такое честность? Это понятие толкуется различно: то, что для него и лиц его кружка честно, для меня и других бесчестно. Честно ли было разрушать Карфаген, истреблять людей, продавать в рабство мирное население? Знаю, ты возразишь: приказание сената. Но сенат — кучка отвратительных, бесчестных стариков. Как же можно было исполнять его приказание?.. Что? Ты говоришь — власть, закон? Но власть и есть сенат — пиявки на теле народа».

Тиберий был снисходителен к другу и прощал ему резкие слова. Но Гай, вспыльчивый и резкий, не выносил Папирия Карбона и вступал с ним в споры, кончавшиеся нередко взаимными оскорблениями.

Послышались шаги, и вошла Корнелия в сопровождении Гая.

— Что ты так весел, Гай? — спросил Тиберий брата.

— Оттого я весел, брат, что внял твоему совету послужить отечеству. Ты начинал службу в легионе, и я хочу сделать то же. Сципион Эмилиан сказал мне, что собирается отправиться на войну в Иберию, и я упросил его взять меня.

— И хорошо сделал, Гай! — улыбнулся Тиберий, сжимая его руку. — Отечество нуждается в честных, любящих его людях.

— Я рад уехать хотя бы потому, чтобы не видеть Марка Октавия и Папирия Карбона. Оба порядочные скоты!

— Не смей так говорить! — рассердился Тиберий. — Я дружу с Ними с малых лет и горжусь их преданностью.

— Ну, не сердись, брат, не сердись!.. Но что я могу поделать, если не выношу обоих? Они портят мне настроение. Чувствую, что оба — ничтожные люди.

Тиберий промолчал.

Глава VII

— Как думаешь, Тиберий, — спросил однажды Маний, — должен ли плебс поддержать Сципиона Эмилиана, который собирается на войну в Иберию?

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Он спрашивает потому, — вмешался Тит, — что Сципион Эмилиан будет нам мешать, когда ты станешь народным трибуном и будешь проводить земельный закон.

— Да, ты прав: Сципион и его кружок против надела пахарей землёй, — задумался Тиберий. — Пусть плебеи поддержат его в комициях, чтобы он получил назначение на войну.

После отъезда Сципиона Эмилиана Тиберий вздохнул свободнее. Присутствие шурина в Риме связывало ему руки. По вечерам в кружке он видел строгие глаза Сципиона, слышал суровый голос, напоминающий о долге квирита по отношению к отечеству, которому необходимы внутреннее спокойствие и порядок; затем следовала размеренная греческая речь Полибия, одобряющего слова Сципиона, и Лелия, вздыхавшего о величии времён предков.

Тиберий несколько раз пытался обсудить в кружке положение земледельцев, но Сципион уклонялся от «опасного», как он называл, разговора. Указывая на Лелия, он говорил: «Благоразумие сделало его мудрым, и если Нестор[114] молчит — не пришло ещё время». — «Но оно придёт, — возразил Тиберий, — и если замедлит, то мы его подгоним». — «Берегитесь крайностей. Спокойствие отечества важнее благосостояния отдельных граждан», — ответил тогда Сципион.

Тит и Маний пришли к Тиберию рано утром.

— Надо с тобой поговорить, — сказал Тит. — Пойдём пройдёмся.

Когда они подошли к Табулярию, в котором хранился государственный архив, Тиберий остановился. Здание возвышалось на склоне Капитолия, над форумом, и белело дорическими колоннами.[115] Колонны и арки были испещрены неразборчивой скорописью. Тиберий читал, и сердце его учащённо билось: «Гракх, защити нас», «Дай нам земли», «Я голодаю», «Я нищий». А на одной из капителей[116] чётко выделялась жирная надпись углём: «Гракх, борись! Будешь народным трибуном».

— Народ обращается к тебе, просит не медлить, — произнёс Маний. — Ты должен начать борьбу, а плебс тебе поможет.

— Буду добиваться трибуната, — твёрдо сказал Тиберий, сжимая руки друзей. — И да поможет нам Юпитер!

* * *

Узнав о решении Тиберия, мать одобрила его, сказав, что Гракхи должны быть полезны государству и народу. А Блоссий обещал заручиться поддержкой всадников.

Всадники требовали отдать провинции на откуп публиканам, и Тиберий, не колеблясь, согласился.

Между тем плебс сделал всё, чтобы Тиберий был избран народным трибуном. Сотникам и десятникам, выбранным плебсом, было поручено объехать все трибы[117], объяснить, кто такой Тиберий Гракх и как важно для деревень иметь народным трибуном человека, решившего наделить разорённых пахарей землёй.

Тит говорил старшинам:

— Время самое подходящее — надо действовать. Тиберий — наш друг. Он сделает всё, чтобы дать беднякам участки, чтобы пахари могли трудиться на своей земле…

— Но прежде он должен стать народным трибуном! — перебил Маний. — Поэтому голосуйте за Гракха без всяких колебаний.

— Мы Гракха знаем со времён взятия Карфагена, — сказал Тит. — Лучшего друга народа не найти во всей республике!