Борис Кагарлицкий - Периферийная империя: циклы русской истории

• Название: Периферийная империя: циклы русской истории
• Автор: Борис Кагарлицкий
• Издательство: Алгоритм, Эксмо
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-31149-1

Развитие общественной мысли в современной России идет по одному узкому пути: умами завладела «теория цивилизаций». Книга Сэмюэла Ф. Хантингтона «Столкновение цивилизаций» как-то сразу вошла в моду, даже раньше, чем ее кто-либо успел прочитать. Ссылаться на нее могли сторонники противоборствующих политических взглядов – одни обещали возвращение России в лоно «европейской цивилизации», из которой она выпала не то в 1917 году, не то в XIII веке; другие, напротив, призывали охранять устои «русской» или «евразийской» цивилизации.

Между тем антиисторизм «цивилизационной школы» бросается в глаза при первом же ее соприкосновении с фактами. Само понятие цивилизации рассматривается как застывшее, «фундаментальное» – неизменное. Автор данной книги, историк и политолог Б. Кагарлицкий в противовес абстракциям, мифам и идеологическим спекуляциям «цивилизационной школы» доказывает, что Россия никогда не была страной, изолированной от мира. Русская история развивалась в полном соответствии с циклами мировой истории даже тогда, когда в России провозглашались изоляционистские идеологемы.

Работа Б. Ю. Кагарлицкого отличается научной основательностью, привлечением огромного количества фактического материала и охватывает весь период русской истории с древнейших времен до наших дней.

---

Стратегия советской индустриализации была основана на том, что, вывозя зерно, государство приобретало оборудование и технологии. Падение мировых цен, сопровождавшееся ростом внутренних цен на хлеб, при одновременном сокращении экспорта в совокупности создавали критическую ситуацию. Программа индустриализации оказалась под угрозой провала.

К началу 1928 года недобор по хлебозаготовкам оказался 128 млн. пудов по сравнению с предыдущим годом. В столице не нашли иного выхода, кроме использования репрессивных мер против деревни. Сталин сформулировал проблему с присущей ему четкостью и простотой: «Лучше нажать на кулака и выжать у него хлебные излишки… чем тратить валюту, отложенную для того, чтобы ввезти оборудование для нашей промышленности» [676].

Историк Александр Шубин замечает, что многое из того, что делалось в 1929-31 годах, за несколько лет перед тем показалось бы самому Сталину авантюризмом. Но все изменила Великая депрессия. Сталин «оказался в ловушке из-за мирового кризиса» [677]. Планы, составленные совсем недавно, в конце 1928 и в начале 1929 года, уже совершенно не соответствовали реальному положению дел. «Конъюнктура мирового рынка резко ухудшилась. Ресурсы резко подешевели. Этого не могли предугадать ни Сталин, ни советские плановики. Все расчеты, на которые опирался Сталин, рухнули. Страшные пророчества Троцкого о том, что строительство социализма обусловлено состоянием мирового рынка, оказались суровой правдой. Перед Сталиным встала простая альтернатива: либо провал, фактическая капитуляция перед правыми, либо продвижение ускоренными темпами через критическую экономическую полосу, форсирование экспорта и, следовательно, наступление на крестьян…» [678]

От строительства части объектов, запланированных до начала депрессии, пришлось отказаться, но это уже ничего не меняло. Открытый провал пятилетнего плана и отказ от программы индустриализации грозили обернуться политической катастрофой не только для Сталина, но и для советского режима. Выбор был очевиден.

В январе 1928 года Политбюро ВКП(б) проголосовало за «применение чрезвычайных мер в отношении кулака в связи с трудностями хлебозаготовительной кампании» [679]. Показательно, что это решение поддержали и «правые» – Бухарин, Рыков, Томский. Они голосовали за чрезвычайные меры и на апрельском Пленуме Центрального Комитета ВКП(б). Разумеется, они подчеркивали, что подобные меры должны носить исключительно временный характер, и ни в коем случае не превращаться в систему. Но и здесь их позиция не сильно отличалась от взглядов, высказывавшихся на тот момент Сталиным.

Принятые в 1928 году «чрезвычайные меры» дали ожидаемый результат: несмотря на плохой урожай в основных хлебных районах в сезон 1928-1929 года, заготовили зерна только на 2% меньше, чем в 1926/27 году. Однако оборотной стороной этой политики было то, что неустойчивый компромисс между городом и деревней, установившийся в конце Гражданской войны, был подорван: «Применение силы при заготовке зерна в 1928 году можно считать достаточно успешным, – пишет известный историк Моше Левин, – но оно предопределило неизбежные неприятности при проведении следующей кампании заготовок; и вскоре уже необходимо было вводить рационирование, чтобы справиться с «продовольственными трудностями» [680].

Принудительное изъятие зерна в деревне разрушало шаткое социально-политическое равновесие, на котором покоилась советская модель 20-х годов. Крестьянство утрачивало доверие к большевистскому городу, а это означало необходимость еще более жестких мер для того, чтобы сохранить контроль над ситуацией. Если в 1928 году чрезвычайные меры все же применялись ограниченно и выборочно, то в 1929 году, на фоне уже наступившей мировой депрессии советское руководство вынуждено было прибегнуть к массовому изъятию зерна и «раскулачиванию» хозяев, работавших на частный рынок.

В итоге чрезвычайные меры, введенные в качестве временных, должны были повторяться снова и снова, превращаясь в постоянную практику. Однако невозможность такого положения была очевидна для всех. Если в условиях Гражданской войны «продразверстка» могла некоторое время достигать своей цели, то в мирное время требовалось иное решение. Именно массовое изъятие хлеба в деревне в 1918 году подогрело пожар Гражданской войны. Проводить такую политику постоянно значило рано или поздно привести страну к новой вспышке гражданского конфликта, в ходе которого советская власть вполне могла рухнуть.

Обратного хода уже не было. Новая экономическая политика потерпела крушение, не выдержав испытания Великой депрессией. Поскольку удерживать контроль над продовольственным рынком с помощью периодических конфискаций было уже невозможно, рождаются новые лозунги: «Сплошная коллективизация» и «ликвидация кулачества как класса». По существу, речь идет о возможности контролировать сельское хозяйство непосредственно, изнутри, объединив всех производителей в подчиненные государству колхозы. Соответственно, появляется возможность безо всяких чрезвычайных мер изымать из деревни административным методом в любой момент столько зерна, сколько нужно будет государству, минуя рынок.

«ВЕЛИКИЙ ПЕРЕЛОМ»

У большевистских лидеров не было готового плана. Еще летом 1928 года Сталин писал, что «нельзя бороться с кулачеством путем раскулачивания», а разговоры об отмене новой экономической политики «являются контрреволюционной болтовней» [681]. Однако уже осенью ситуация изменилась кардинально. Нужно было что-то срочно придумать. И решение было найдено: «сплошная коллективизация». Подвергнуть репрессиям «кулаков», остальных недовольных объявить «подкулачниками» и отправить в ссылку вслед за кулаками, частные крестьянские хозяйства ликвидировать, инвентарь и скот отобрать и всех загнать в подконтрольные государству колхозы.

Показательно, что сторонники Троцкого и другие активисты левой оппозиции на первых порах совершенно не поверили в резкое изменение курса. В самом деле, принятые решения противоречили всему тому, что говорил и делал Сталин в предшествующие годы. «Объявленная борьба с правым уклоном и примиренческим к нему отношением, представляет из себя такую же пародию действительной борьбы, как прославленная самокритика явилась пародией критики», – писал «Бюллетень оппозиции» [682].

Оценки оппозиционеров были продиктованы не только их идеологическими установками, но и опытом 20-х годов. На протяжении этого периода Троцкий пришел к твердому выводу: «Политика сталинского руководства состоит из коротких зигзагов влево и глубоких вправо» [683]. Оппозиционеров в 1927 году избивали на улицах за попытки выйти на юбилейную демонстрацию, посвященную десятилетию революции, с плакатами «Повернем огонь направо – против кулака, нэпмана, бюрократа» [684].

Поворот сталинского большинства в партийном руководстве от курса на поддержание равновесия между городом и деревней к резкому наступлению на деревню, произошедший в 1928-1929 годах, вовсе не вытекал логически из «центристского» курса, которого придерживались Сталин и его окружение. Лишь задним числом историки с легкостью выстраивали красивые схемы: сначала расправа с левыми, потом удар по правым. На самом деле никакого заранее заготовленного плана не было и не могло быть, ибо Сталин и его соратники не предвидели ни кризиса хлебозаготовок, ни Великой депрессии. Потому троцкисты в своей прессе были совершенно правы, оценивая курс руководства как вынужденный. Они лишь не осознавали, насколько глубоко новые обстоятельства изменят не только курс партии, но и саму природу советского режима [Как выразился Александр Шубин, «НЭП не «сломали». Он «сломался» сам. Ситуация 1927-1928 гг. подвела развитие НЭПа к точке невозврата» [685]].

Решение, принятое Сталиным и его ближайшим окружением под угрозой надвигавшейся хозяйственной катастрофы, противоречило не только взглядам Бухарина и других «умеренных» лидеров, но и пятилетнему плану, решениям XV съезда партии, XVI партконференции, да и высказанным ранее позициям самого Сталина. Вождь партии вынужден был признать это. Но, заявил он, обстановка изменилась, и прежние решения надо «отложить в сторону» [686].

Сталин был по-своему прав. Обстановка действительно изменилась. Великая депрессия не только меняет правила игры на рынке, но и явственно предвещает крупные международные потрясения. Призрак новой мировой войны становится все более различимым. Следовательно, программу индустриализации надо форсировать, не считаясь ни с чем. Великая депрессия на Западе подтолкнула «Великий перелом» в России. Коллективизация дезорганизовала советское аграрное производство, но она же создала условия для стремительного рывка промышленности.

Проблема зерна для индустриализации была решена: «Валовые сборы хлеба все время падали, начиная с 1928 г. (если не считать урожайного 1930 г.), зато росли хлебозаготовки и экспорт. И если в 1930 г. собрали 771,6 млн. центнеров хлеба, а вывезли на экспорт 48,4 млн. центнеров, то в 1931 г., собрав всего 694,8 млн. центнеров, вывезли 51,8 млн. центнеров» [687]. Официальная история советской экономики констатирует, что на протяжении всего периода «Великого перелома» главным источником валютных поступлений оставался экспорт зерна. «Именно в 1929-1932 гг. советский вывоз хлеба достиг наибольших размеров за весь период до Второй мировой войны… От экспорта хлеба Советское государство выручило 444,5 млн. руб. в валюте» [688]. Сталин призывал «бешено форсировать вывоз хлеба», напоминая, что в противном случае страна рискует остаться без новых машиностроительных и металлургических заводов [689]. Старый лозунг «Недоедим, но вывезем!» снова стал руководством к действию.