Владимир Набоков - Смех в темноте [Laughter In The Dark]

• Название: Смех в темноте [Laughter In The Dark]
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 5-89091-014-0, 5-89091-017-5, 978-5-89091-380-7

Переработанный вариант романа «Камера обскура»

Перевод и комментарии: Александр Люксембург

---

— А вот во мне жила бы какая-то тоска по водяной прохладе, — сказал Альбинус медлительно-задумчиво. — Кстати, я обнаружил очень милый пассаж в новой книге Баума «Открытие Тапробаны». Оказывается, некий путешественник-китаец много веков назад пересек пустыню Гоби и добрался до Индии, а потом он оказался перед огромной нефритовой статуей Будды, стоящей в храме на вершине горы на острове Цейлон, и увидел торговца, продававшего подлинное китайское изделие — шелковый веер, и тут…

— …и тут, — прервал его Конрад, — «внезапная тоска, вызванная долгой разлукой с родиной, охватила путешественника». Я знаю, как обычно пишут на эту тему, пусть я и не читал последнее сочинение этого занудного олуха и никогда читать не буду. Кстати, торговцам, которых мне приходилось видеть здесь, едва ли удастся вызвать у меня ностальгию.

Оба снова замолчали. Обоим стало очень скучно. Поразглядывав еще несколько минут сосны и небо, Конрад сел и сказал:

— Знаешь, старина, извини, но ты ведь не станешь возражать, если мы сейчас вернемся? Я хочу еще немного пописать до полудня.

— Нисколько, — сказал Альбинус, также привстав. — И мне пора домой.

Они молча спустились вниз по тропинке и перед входом в дом Конрада пожали друг другу руки, изо всех сил демонстрируя сердечность.

«Что ж, с этим покончено, — подумал Альбинус, чувствуя изрядное облегчение. — Теперь уж ничто не заставит меня заглянуть к нему снова».

29

По пути домой он решил зайти в табачную лавку, чтобы купить папирос. Отодвигая рукой колышущуюся, звенящую занавеску из бусинок и камыша, он столкнулся с отставным французским полковником, который вот уже два или три дня был их соседом по столовой. Альбинус отступил на шаг, давая полковнику пройти.

— Извините, — сказал полковник (добродушный малый). — Неплохая сегодня погодка?

— Отличная, — согласился с ним Альбинус.

— А где сегодня наши любовники? — поинтересовался полковник.

— Что вы имеете в виду? — спросил Альбинус.

— А как по-иному можно назвать тех, кто обнимается по углам (qui se pelotent dans tous les coins)? — сказал полковник, и в его фарфорово-синих, налитых кровью глазах появилось выражение, для которого у французов есть словечко goguenard[63]. — Мне не нравится лишь то, что они этим занимаются в саду, прямо под моим окном. Пожилой человек, знаете ли, и позавидовать может.

— Что вы имеете в виду? — повторил Альбинус.

— Не уверен, что мне удастся все это еще раз рассказать по-немецки, — сказал полковник смеясь. — Всего доброго, сударь.

И на этом он ушел. А Альбинус вошел в лавку.

— Какая чушь! — воскликнул он, пристально глядя на женщину, сидевшую на табуретке за прилавком.

— Comment, Monsieur?[64] — спросила она.

— Какая законченная чушь! — повторил он и застыл в углу да так и остался стоять там, морщась и путаясь под ногами у проходящих мимо людей. У Альбинуса возникло какое-то смутное ощущение, будто все его окружающее стало вдруг перевернутым, как в зеркале, и, чтобы понять смысл вещей, теперь как бы нужно читать текст в обратном порядке.

Ощущение это совершенно не сопрягалось ни с болью, ни с удивлением. Просто на него накатило нечто темное, смутное и к тому же обволакивающе-бездонное, и он застыл в некоем подобии дымчато-беспомощного оцепенения, не пытаясь даже уклониться от обрушивающегося на него призрачного удара, словно до тех пор, пока подобное оцепенение длилось, это удивительное явление не способно было причинить ему никакого вреда.

— Невозможно, — сказал он вдруг — и тут в голове летучей мышью стрельнула странно-рваная мысль: он попытался проследить за ее фатальным расхлябанным полетом, словно имел дело с неким феноменом, который предстояло изучить и бояться которого попросту не имело смысла. Потом он повернулся, чуть не сбив с ног девочку в черном переднике, и поспешил туда, откуда только что пришел.

Конрад, долго писавший в саду, тем временем перешел в кабинет первого этажа, чтобы поискать срочно потребовавшуюся ему записную книжку, и как раз был поглощен поисками ее на стоявшем близ окна письменном столе, когда внезапно заметил лицо Альбинуса, разглядывавшего его через стекло. («Черт бы его подрал! — мелькнуло тут же у него в голове. — Неужели он меня так и не оставит в покое? Взялся вдруг неведомо откуда».)

— Послушай, Удо, — произнес Альбинус странным, сдавленным голосом. — Я совсем позабыл кое о чем тебя спросить. О чем они разговаривали в автобусе?

— Что ты говоришь? — сказал Конрад.

— О чем разговаривали те двое в автобусе? Ты сказал, что это был забавный случай.

— Какой такой случай? — переспросил Конрад. — Ах, да, теперь я понял. Да, это действительно было в некотором смысле забавно. Точно. Я ведь, кажется, собирался привести пример того, как ведут себя немцы, когда думают, будто никто не понимает, о чем они говорят? Тебя это интересует?

Альбинус кивнул.

— Что ж, — сказал Конрад, — их разговор представлял собой низкопробно-крикливую, мерзкую любовную болтовню, гаже которой мне ничего в жизни не доводилось слышать. Твои друзья так свободно изъяснялись о своей любви, словно они одни, вдвоем в раю — кстати, довольно-таки скотском раю, должен тебе сказать.

— Удо, — сказал Альбинус, — ты можешь поклясться, что то, о чем ты сейчас сказал, верно?

— Что ты говоришь?

— Ты совершенно, совершенно уверен в том, что рассказал?

— Ах, да. А почему ты спрашиваешь? Погоди минутку, я сейчас спущусь в сад. Не слышу через окно ни единого слова.

Он нашел записную книжку и вышел из дому.

— Эй, где ты? — позвал он. Но Альбинус исчез. Конрад вышел на улицу. Нет — человек пропал.

— Эх, старикашка, — пробормотал Конрад вполголоса, — не допустил ли ты какой-нибудь промашки? (…какая гнусная рифма! Не допустил ли, старикашка — ой-ля-ля — промашки? Тьфу, мерзость!)

30

Альбинус спустился в город, не ускоряя шага, пересек бульвар и добрался до гостиницы. Он поднялся наверх и вошел в номер. В комнате никого не было, постель осталась незастеленной. На белом коврике у постели был пролит кофе, блестела упавшая ложечка. Он исподлобья посмотрел на яркое пятно. В это мгновение раздался из сада звонкий смех Марго.

Он высунулся в окно. Она шла с юнцом в белых шортах и разговаривала с ним, помахивая ракетой, казавшейся золотой от солнца. Партнер увидел Альбинуса в окне третьего этажа. Марго посмотрела вверх и остановилась. Альбинус взмахнул рукой, словно пытаясь прижать что-то к груди. Жест этот означал «поднимись», и Марго поняла его. Она кивнула и ленивым шагом пошла по гравиевой дорожке к кустам олеандра, росшим по обе стороны от входа.

Он отошел от окна и, присев на корточки, отпер чемодан, но, вспомнив, что искомое не там, пошел к шкапу и сунул руку в карман своего желтого пальто из верблюжьей шерсти. Найдя то, что искал, он быстро проверил, вдвинута ли обойма, — затем встал у двери.

Сразу, как только она откроет дверь, он ее застрелит. К чему задавать вопросы? Все ясно, как смерть, и каждая деталь чудовищно четко укладывается в логическую схему вещей. Они обманывали его — постоянно, коварно, артистично. Убить надо сразу.

Ожидая у двери, он мысленно следил за ее движениями. Вот теперь она вошла в гостиницу. Вот теперь поднимается на лифте. Вот сейчас донесется стук каблуков по коридору. Но воображение обгоняло, опережало ее. Все было тихо, надо начать сначала. Он держал браунинг, и было чувство, словно оружие — естественное продолжение его руки, напряженной, жаждущей облегчения. Мысль о том, что он нажмет эту вогнутую гашетку, была почти сродни чувственному удовольствию.

Он едва не выстрелил в белую, еще закрытую дверь в тот миг, когда вдруг послышался из коридора ее легкий резиновый шаг, — да, конечно, она была в теннисных туфлях, — каблуки ни при чем. Сейчас, сейчас… Но тут он услышал и другие шаги.

— Позвольте, сударыня, мне зайти за подносом, — сказал по-французски голос за дверью. Марго вошла вместе с горничной. Он машинально сунул браунинг в карман.

— В чем дело? — спросила Марго. — Ты мог бы и сам спуститься. Зачем ты меня так грубо заставляешь бегать наверх?

Он, не отвечая, глядел исподлобья на то, как горничная ставит на поднос посуду, поднимает ложечку с пола. Вот она все взяла, поклонилась, уходит. Вот и дверь уже закрылась за ней.

— Альберт, что случилось?

Он опустил руку в карман. Марго поморщилась от боли, села на стул, стоявший близ кровати, и, склонив загорелую шейку, стала быстро расшнуровывать туфлю. Он видел ее глянцево-черные волосы, синеватую тень на затылке, оставленную бритвой. Невозможно стрелять, пока она снимает башмачок. На пятке была ранка, кровь просочилась сквозь белый носок.

— Это ужас, как я всякий раз натираю, — проговорила она и подняла голову. Она увидела черный пистолет в его руке.

— Дурак, — сказала она чрезвычайно спокойно. — Не играй с этой штукой.