Софья Пророкова - Кэте Кольвиц

• Название: Кэте Кольвиц
• Автор: Софья Пророкова
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1967

Серия "Жизнь замечательных людей" представляет биографию Кэте Кольвиц (1867-1945), немецкой художницы, графика и скульптора. Кете Кольвиц известна своими литографиями и офортами, изображающими рабочих, матерей с детьми, людей, страдающих от голода, холода, нищеты и войны.

Содержит иллюстрации.

---

Доктор Карл Кольвиц тоже писал в Москву:

«Охотно был бы я вместе с Вами в России. Теперь мы понемногу готовимся к путешествию в Бельгию, чтобы установить там скульптуры, которые удивительно жизненны. Они удались настолько хорошо, что я снова и снова совершаю к ним паломничество, чтобы полностью вобрать в себя впечатление от них».

Запечатленная в граните скорбь. Пожалуй, именно это и было целью скульптуры Кольвиц. Скорбь по бессмысленно истребленным жизням. В строгой сосредоточенности лица отца заложено осуждение совершенного преступления. Так хотела Кольвиц выразить свое пламенное отрицание войны.

Внутреннее изгнание

30 января 1933 года вписано в календарь Германии траурными буквами: в этот день президент республики Гинденбург вручил Гитлеру всю полноту власти в стране. Он стал рейхсканцлером. Фашизм победил. И хотя предстояли еще мартовские выборы в рейхстаг, нацизм на другой же день показал свой волчий оскал.

Кэте Кольвиц записывает в дневник: «Начало третьей империи… Полная диктатура… Аресты и обыски».

Но силы прогресса не хотят смириться, они действуют, взывают к совести избирателей.

Три дня на афишных колонках висел плакат, выпущенный Международным социалистическим союзом борьбы. Он призывал к объединению всех левых партий против фашизма. Под этим воззванием стояли подписи Кэте и Карла Кольвиц, Генриха Манна и других.

Еще летом минувшего года она подписала призыв к объединению прогрессивных сил против наступающего мрака фашизма. Имя великой Кольвиц витало над антифашистской демонстрацией, происшедшей в Берлине 18 июля 1932 года.

И теперь снова революционная интеллигенция обратилась к берлинцам:

«Настоятельный призыв!

Германия стоит непосредственно перед уничтожением всякой личной и политической свободы, если только в последнюю минуту, оставив в стороне принципиальные разногласия, не удастся объединить все силы, которые едины в своем отрицании фашизма.

Ближайшая возможность для этого 5 марта. Надо использовать эту возможность и сделать, наконец, шаг к созданию единого рабочего фронта, который будет нужен не только для парламентской борьбы, но и для дальнейшего отпора.

Мы обращаемся к каждому, кто разделяет с нами это убеждение, с настоятельным призывом помочь совместному выступлению СДПГ (социал-демократической партии Германии) и КПГ (Коммунистической партии Германии) в этой предвыборной борьбе, лучше всего в форме совместного списка кандидатов или в крайнем случае путем объединения списков. Особенно важно находить всевозможные способы влияния в этом вопросе в больших рабочих организациях, и не только партийных.

Постараемся сделать так, чтобы природные пассивность и тРУсливость сердца не дали нам погрязнуть в варварстве. Оказывайте давление на ответственных лиц!»

Фашисты запомнили каждую подпись, поставленную под этим воззванием. В момент самого разнузданного разгула террора подписывать такой документ мог лишь человек мужественный и убежденный.

15 февраля вечером Кэте Кольвиц пригласили на заседание в Академию искусств. Она застала многолюдное собрание членов академии. Все были крайне взволнованы и явно нетерпеливо ждали ее прихода. Президент Прусской академии искусств профессор фон Шиллинге передал недоумевающей Кольвиц, что министр культуры д-р Руст грозил распустить академию если из нее добровольно не выйдут она и Генрих Манн, подписавшие воззвание об объединении левых сил.

Нужно было сейчас же сказать о своем решении. Как поступить, когда десятки встревоженных глаз устремлены на нее. Если она откажется, всем угрожают репрессии.

Кэте Кольвиц гордо и решительно сказала, что она покидает академию. Так же ответил Генрих Манн. Вскоре из солидарности со своими единомышленниками к ним присоединился советник архитектуры Мартин Вагнер.

События в академии мгновенно стали известны интеллигенции Берлина. Писатели, художники письменно, по телефону справлялись: так ли это, неужели могло случиться, чтобы прославленных художницу и писателя выкинули за борт академии.

Первая вспышка возмущения быстро прошла, и многие из тех, кто задавал эти вопросы, сами вынуждены были «добровольно» оставить стены академии. Среди них писательница Рикарда Хух, художник Эрнст Барлах и многие другие.

В феврале 1933 года Кольвиц писала Беате Бонус:

«Дошли ли уже до вас наши академические дела? Что Генрих Манн и я, так как мы подписали призыв к единению левых партий, должны были убраться вон из академии? Руководству академии это было ужасно неприятно. В течение четырнадцати лет (как раз эти четырнадцать заклеймены Гитлером как плохие) я дружно работала с людьми. Теперь руководство академии должно просить меня добровольно уйти».

К счастью, до осени Кольвиц сохранили ее академическую мастерскую. А то было бы очень трудно: там стояла большая скульптура, исполненная в глине, ее пока некуда было перевезти.

Карла Кольвица, подпись которого тоже стояла под воззванием, лишили врачебной практики. Сына Ганса уволили из больницы. Прежде к нему вечером нагрянули нацисты с обыском. Все расшвыряли, отобрали даже книги с воспроизведением работ матери.

Выборы в рейхстаг 5 марта 1933 года. 17,2 миллиона немцев проголосовали за фашизм, они отдали голоса той партии, которая превратила Германию в кровавый застенок. Рабочим, одурманенным посулами нацистов, мерещилось благоденствие страны, а не чугунные переплеты тюремных решеток.

Гитлер очень просто расправился с растущим авторитетом коммунистической партии. Он лишил депутатской неприкосновенности и бросил в тюрьму 81 коммуниста, объявил их мандаты недействительными.

Кровавая диктатура охватила страну.

Кэте и Карл Кольвиц уехали из Германии и провели вместе с друзьями две недели в Мариенбаде. Но потом потянуло домой. Вернулись в апреле с твердым намерением остаться в Берлине.

Полыхают костры, на которых нацисты сжигают книги — гордость германской культуры. В огонь бросают тома Гёте, всю жизнь служившего для Кольвиц источником мудрости и поэзии. Грозные факельные шествия проносятся по улицам Берлина, повергая жителей в ужас.

Инсценировка поджога рейхстага коммунистами. На Лейпцигском процессе Димитров стал обвинителем, и даже фашистский суд был вынужден оправдать его.

Мы пришли в Лейпцигский музей имени Димитрова, где восстановлен зал судебного заседания в том виде, каким он был осенью 1933 года. Экскурсантам показывают, на каком месте сидел Димитров, как располагались судьи.

Потом включают записанный на пленку допрос Геринга в качестве свидетеля и вопросы Димитрова по этому поводу. Мы слышим страстную, убежденную речь Димитрова, лающие выкрики Геринга.

Хотя судья временно лишил Димитрова слова, он вышел победителем в этом поединке с фашистом Герингом.

Чувство беспомощности и негодования наполняет Кэте Кольвиц. По утрам она раскрывает газеты и швыряет их скомканными на пол. Тихая и очень застенчивая женщина в исступлении произносит:

— Бандиты, собачьи свиньи!!

Она пытается отвлечься в творчестве — единственная возможность уйти от страшной действительности. Пишет подруге: «Можно жить без работы, но это пресная жизнь».

Уже покинул навсегда стены академии бессменный ее президент Макс Либерман. Ему даже, как и многим другим художникам-евреям, запретили заниматься искусством.

Кэте Кольвиц, как прежде, приходит к нему в предвечерние часы на чашку чаю. Она не скрывает своего знакомства с опальным художником.

Либерман сразу как-то рухнул. Он всегда сам открывал гостье входную дверь. Теперь может пройти несколько ступеней только с поддержкой жены. Кольвиц видит его погасший взгляд, бледное лицо.

Она возвращается удрученная. А дома ее ждут новые волнения. Мужу врачебную практику вернули. Но сам он болен. Предстоит серьезная глазная операция. Пока все пройдет благополучно, сколько это унесет сил.

В конце мая 1933 года у Кэте Кольвиц неожиданно нашелся защитник. Артур Бонус написал статью для газеты в виде открытого письма Герингу и Геббельсу. В статье он говорил о том, что художница была далека от политики, и этим пытался оградить ее от нападок фашистской прессы. Перед опубликованием статьи Бонус все же показал ее Кольвиц, не называя имени автора.

Она отказалась от подобной защиты и написала Артуру Бонусу гордое письмо: «Если автор говорит, что неисчислимые души рабочих пылают гневом из-за меня, то они наверняка изменят свое отношение, если я буду «снова с почетом» признана. Я хочу и должна быть вместе с репрессируемыми. Экономические затруднения — само собой разумеющееся следствие. Тысячам приходится так же. На это нельзя жаловаться».

Фашизм наступал на немецкую культуру тяжелым нацистским сапогом.

В октябре 1933 года в Мюнхене был устроен «день германского искусства». Гитлер заложил основание для постройки «Дома германского искусства». Розенберг произнес слова, дающие программу погромщикам. «Германские штурмовики, несомненно, больше сделали для искусства, чем многие профессора высших школ. Отсюда исходит право нового движения предписывать новому миру свои законы».