Сборник - Первопроходцы

• Название: Первопроходцы
• Автор: Сборник
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Герои этого сборника посвятили свою жизнь, свой труд Сибири. Они пришли в Сибирь много позже Ермака, С. Дежнева, но по духу, по смыслу своей деятельности принадлежат к первопроходцам. Таковы В. Римский-Корсаков и Н. Муравьев-Амурский, Г. Сарычев и А. Окладников.

---

Воин Андреевич Римский-Корсаков родился 14 июля 1822 года в имении родных матери, в Малоархангельском уезде Орловской губернии. Андрей Петрович еще служил в Новгороде, когда восьми лет от роду маленький Воин был определен в морское отделение Александровского корпуса в Царском Селе. Как видно из эпистолярного наследия мореплавателя, в корпус он смог поступить не сразу, вероятно, лишь после настойчивых хлопот со стороны отца и дяди. До этого маленький Воин некоторое время обучался в частном французском пансионе. В пансионе мальчик получил неплохие основы начального образования. Об этом можно судить хотя бы по ранним письмам Воина, написанным вполне уверенной рукой.

Определить сына на морскую службу родителей заставили, по-видимому, два обстоятельства. Новгородскому вице-губернатору приходилось заботиться о будущей судьбе сына, который не мог рассчитывать на богатое наследство. Чуждый мздоимству, Андрей Петрович не собирался приумножать богатство свое общепринятыми в чиновничьей среде нечестными методами, да и не очень надеялся долго ужиться с сановной верхушкой. И кроме того, отец хотел внушить сыну веру в необходимость пусть суровой, но честной службы Отечеству. В ту пору традиции российского флота были связаны со славными именами Ушакова, Лазарева, Крузенштерна, Беллинсгаузена и их подвигами в огне сражений или на дальних неизученных меридианах.

Морское отделение Александровского корпуса давало, по существу, начальное образование с некоторым специальным уклоном, обеспечивающим последующее поступление в среднее военно-морское учебное заведение. Отсюда Воин Андреевич поступил через три года в Морской кадетский корпус, размещавшийся в Петербурге на Васильевском острове.

Во главе корпуса стоял тогда (с 1827 года) выдающийся русский мореплаватель контр-адмирал Иван Федорович Крузенштерн, вписавший славную страницу в историю русских географических открытий. Он немало сделал для улучшения системы воспитания будущих морских офицеров, стремился расширить круг общеобразовательных дисциплин. Значительные суммы тратились на приобретение разнообразных учебных пособий, моделей кораблей, приборов, пополнение библиотеки многими русскими и иностранными сочинениями; были основаны корпусной музей, а также астрономическая обсерватория. Новый директор предпринял серьезную перестройку здания Морского кадетского корпуса на набережной Невы с целью создания лучших условий для занятий и размещения кадетов.

Но в условиях жестокой николаевской реакции все самые добрые побуждения отдельных военачальников не могли существенным образом смягчить общий казарменный дух. Все нововведения Ивана Федоровича Крузенштерна как директора корпуса оказались лишь полумерами и не меняли существа воспитательной системы.

В.П. Одинцов, оставивший свидетельства о корпусной жизни времен И.Ф. Крузенштерна, писал: "Новичкам обыкновенно в первое время плохо приходилось от преследования товарищей". Другой воспитанник корпуса тех лет, А.С. Зеленый, свидетельствовал: "…нравы самих кадет и их обращение друг с другом в мое время были поистине варварскими. И чем старше рота, тем грубее были нравы и обычаи воспитанников… Мы беспрестанно дрались". По его словам, фельфебели, унтер-офицеры, ефрейторы занимались рукоприкладством. В положении париев оказывались "задорные", которые имели неосторожность пожаловаться офицеру на товарища. Их окружали всеобщим презрением, ими гнушались, как зачумленными, просто старались не замечать. Никто не хотел сделаться "задорным" и предпочитал терпеть самоуправство старших и сильных.

Император Николай I нередко наведывался в корпус или на корабли корпусной эскадры, выходившие в летние месяцы к Петергофу. Являясь в корпус, он допускал показное панибратство с воспитанниками младших классов.

Случалось, однако, что государь выходил из своей Роли доброго "отца-командира" и устраивал всему корпусу жестокий разнос, если находил какие-либо непорядки в строевой службе или оставался недоволен смотром. Этих смотров, проводимых суровым царем, в корпусе боялись как огня. Примечательный и, очевидно, далеко не единичный случай приводит сам Воин Андреевич в письме к родителям от 7 июня 1836 года. Николай I делал смотр корпусу. Приехал он, будучи не в духе, остался крайне недоволен воспитанниками и разбранил их. "Нас учили целых три недели ружейной экзерциции по 6 часов в день, классов не было, — пишет по этому случаю Воин. — Не знаю, как для других, но для меня это очень было неприятно, тем более что фронтовая служба для меня хуже горькой редьки". Характерное признание. Как правило, Воин Андреевич на тяготы корпусной жизни родителям не жаловался. С жестокими корпусными нравами, вечными драками среди воспитанников, культом сильного, постоянной муштрой и вспышками царского гнева Воин Андреевич, по-видимому, примирился как с явлением, в тех условиях неизбежным.

Ряд писем В.А. Римского-Корсакова к родителям, относящихся к периоду учебы в Царском Селе и Петербурге, позволяют судить о том, как формировалась личность будущего морского офицера, расширялся круг его интересов.

Ранние письма маленького Воина очень кратки. Иногда они написаны на французском языке. Мальчик сообщает о прогулках по большому царскосельскому парку, обещает родителям хорошо учиться и вести себя. Встречи с царем для кадета — события первостепенной важности. Воин еще всецело находится под влиянием того легендарного образа "простецкого" и доброго "отца-императора", который искусно создавался самим Николаем Павловичем.

Но по мере того как Воин Андреевич взрослел и мужал, проявления его ребяческих верноподданнических чувств как-то приглушались, стирались. Тон писем к родным становился более критическим. Расширялся круг интересов Воина, его замечания более метки и наблюдательны. Не могли не взволновать пятнадцатилетнего юношу гибель великого Пушкина и отклики общественности на это событие. В письме Воина отцу, датированном 16 марта 1837 года, встречается такая примечательная фраза: "На смерть А.С. Пушкина здесь появилось множество стихов, один из сочинителей гусарский офицер Лермонтов отправлен на Кавказ за некоторые стихи против Двора".

Общий тон писем Воина родителям бодрый. Он не касался мрачных сторон жизни корпуса, кадетских драк, обид со стороны "старикашек", рукоприкладства унтер-офицеров. Однако значительно позже, будучи уже морским офицером, Воин Андреевич напишет с горечью: "И что всего удивительнее, так это то, что мы следовали нашим добрым побуждениям и сами развивали в себе добрые наклонности, без всякого участия в том со стороны наших начальников, потому что я не колеблясь положу руку на сердце и скажу, что их обхождение с нами было совсем не родительское, как бы следовало с детьми нашего возраста; оно было жестоко и ожесточало нас против них".

Оказавшись на склоне лет в роли директора Морского кадетского корпуса, В.А. Римский-Корсаков приложил много сил, чтобы изменить гнетущую обстановку там и построить систему воспитания на доверии и уважении к воспитанникам.

Хотя вряд ли особенно досаждали будущему мореплавателю, имевшему влиятельного покровителя в лице его дяди Николая Петровича, близкого к корпусному начальству, офицеры-воспитатели. Воин иногда наведывался к нему в гости в Кронштадт или писал письма.

Теоретическая подготовка в стенах корпуса дополнялась практикой — плаваниями на учебных судах Корпусной эскадры в летние месяцы. Обычно плавали на четырех плоскодонных фрегатах, каждая рота на своем судне, по мелководной "Маркизовой луже", ближайшей к Петербургу части Финского залива, не удаляясь дальше Петергофа и Кронштадта. Воспитанники старших гардемаринских классов поступали на боевые корабли Балтийского флота или на фрегаты особого учебного отряда. Они выходили в открытое море, преодолевали извилистые мелководные фарватеры, минуя коварные банки, отмели, островки в шхерах финляндского побережья и Моонзундского архипелага, заходили в порты Балтики: Свеаборг, Гангут, Ригу, Либаву. Кроме российских портов, посещали иногда также прусские и датские.

Воспитанники корпуса знакомились с практической службой моряка парусного флота. Они выполняли все основные судовые работы, подымали и крепили паруса, занимались артиллерийскими учениями, решали астрономические задачи. Впоследствии Воин Андреевич писал о летних плаваниях:

"Вспомним, что корпусная эскадра заменила нам каникулы, и хотя в сущности она не приносила нам ни на грош каникулярной свободы, однако довольно было и того, что прекращались все регулярные классные занятия. "Скоро в поход!" — слышалось во всех углах, писалось мелом и углем на стенах; тетради и записи рвались на тысячу кусков и пускались из окна на дворы и улицы, что даже называлось на кадетском jargon[12]"пускать каникулы"; с идеею о походе соединялось нечто более привлекательное, чем корпусные стены. К родным никого не пускали, и, право, никто даже об этом и не мечтал, потому что ничей пример не соблазнял. На неуклюжих, но довольно удобно устроенных фрегатах мы ели деревянными ложками из общей миски поартельно, а солонину и говядину без ножей и вилок и, право, не вздыхали о корпусной зале… Системы в нашем обучении никакой не было, только и было работы, что отдать и поставить паруса при съемке, закрепить их, становясь на якорь, да раз двадцать повторить овер-штаг….[13] Тем не менее мигом усваивали мы морской язык, узнавали снасти, приучались бегать по вантам и спускаться по снастям, грести, затверживали румбы компаса и исправление их, наизусть выучивали производство сигналов, артиллерийское ученье… и как увлекались мы этими занятиями! Как ревностно старались обогнать друг друга, бегая по вантам; с каким задором иногда бегали с лопарем браса в руках!"