Константин Федин - Костер

• Название: Костер
• Автор: Константин Федин
• Издательство: Приволжское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Роман известного советского писателя представляет собой широкое полотно народной жизни Советской страны. Этой книгой завершается трилогия, в которую входят роман «Первые радости», «Необыкновенное лето».

---

— Сашенька! — насилу выговорила Анна Тихоновна.

Она опустилась, подхватила девочку со спины под мышки, но поднять не могла.

— Что же вы, мужчина!.. Дайте, дайте что-нибудь! — крикнула она.

Цветухин сунул руки в карманы перемазанных грязью чесучовых своих брюк и только потряс головой: не было даже носового платка.

— Ну, надо же, надо! — в беспомощном ожесточении твердила Анна Тихоновна. — Ну, слышите, гудки? Машина! Остановите, остановите ее!

Грузовик, наполненный плотно друг к другу стоящими в кузове женщинами и детьми, гудя и едва успевая вывернуться, чтобы не налететь на Цветухина, промчался мимо. Егор Павлович только взмахнул руками.

— Еще, еще машина! — кричала Анна Тихоновна, оторвавшись от девочки и бросаясь на середину дороги.

Она распахнула руки, крестом своего тела загораживая путь. Грузовик пищал слабосильным сигналом, близясь к ней, но она не сходила с места, пока в последний момент Цветухин, ужаснувшись, не дернул ее к себе. Тормоза, однако, взвизгнули, и, пролетев на несколько шагов, машина стала.

Из кабины выскочил молодой офицер в ладной, новой форме, подбежал и не то что спросил, а по-командирски призвал к ответу:

— Вы с ума сошли, задерживать военную машину?

Анна Тихоновна, тряся кистями рук на раненую, кивала офицеру, будто соглашаясь с ним и уже не в силах ничего сказать.

Да и не нужно было говорить. Офицер увидел девочку, на мгновенье опустил глаза и сейчас же обернулся к машине.

К нему торопился его товарищ, такой же ладный, но покороче ростом, и он побежал ему навстречу. Оба они что-то прокричали друг другу на бегу, и тот бросился назад, к машине, а первый вернулся и приказал:

— Отнесем ее с дороги.

Девочка лежала, стараясь опираться локтем и все больше сникая к земле. Офицер так же, как до него Анна Тихоновна, поддел руки под мышки раненой, но с легкостью оторвал от мостовой и поднял ее узенькое туловище.

— Берите ноги, — сказал он Цветухину.

Егор Павлович кинулся исполнять приказанье. Девочка застонала, забилась в их руках. Повернуть голову она была бессильна, но по глазам ее, тонувшим в слезах, видно было, что ей мучительно хотелось обернуться — она косилась в сторону и стонала громче. Ее все же понесли к тротуару.

Одна Анна Тихоновна осталась неподвижно стоять. Не зрением, а точно чутьем по следу происходящего, она отыскивала и отыскала то, о чем девочка хотела, но не могла сказать.

По другую сторону улицы вдоль приземистого дома рядком расставлены были хилые саженцы деревцов и одиноко между ними высился старый каштан. Вплотную у ствола его лежал ребенок. Он лежал, как спящие дети на спине, с немного приподнятой на кромку тротуара головой — как на подушку, со скрещенными на груди руками, свободно раскинув ноги в зеленых сапожках по булыжнику дороги. Осевшая пыль успела ровно покрыть его, и белый слой ее пудры слился с бледностью лица ребенка.

Это был тот годовалый мальчик, которого несла на руках Сашенька. На виске его, чуть выше приоткрытого глаза с помутневшим зрачком, чернела ранка, и от нее книзу, в золотистые волосы, шла темная полосочка крови, уже с пленкой свертывания. Наверно, крепко прижимался мальчик головой к щеке сестры, когда ее ранило и его убила.

Анна Тихоновна не усомнилась, что он мертв. Она секунду постояла над ним, прямая и тихая. Вдохнув, насколько было сил, глубоко, она долго, скупо выпускала воздух, будто остерегаясь, что из груди слишком рано вырвется прежде никогда не известное ей чувство, которое она еще никак не называла и которое ее душило.

Все в ней с этой секунды как бы смолкло, притаилось. Она пошла назад через дорогу. Цветухин подзывал ее нетерпеливыми взмахами рук. Она не прибавила шагу.

Низенький офицер, успевший сбегать к машине, принес чистую мужскую рубашку. Тот, который переносил девочку на тротуар и посадил ее к забору, встряхнул рубашку, надвое разорвал по спине с подола до ворота, начал отрывать ровные полосы и одну за другой передавать их своему товарищу.

— Осколок, — сказал низенький, беря полосу и охватывая ею снизу лицо девочки. — В самую челюсть… Ах, сволочи!

— Живей, живей, — торопил другой.

— А майор твердит свое — пограничный конфликт! — продолжая бинтовать, говорил офицер. — Черта с два… Только и разговора было в городе вот-вот начнется… Прямо срок называли. Воскресенье!.. Так и есть.

— Ладно. Живей, говорю! Связной сигналит…

Но и без понуканий дело подходило к концу. Первая полоса перевязки сразу густо пропиталась кровью. Вторая окрасилась меньше, на третьей проступило пятно. Бинты все больше окутывали лицо и голову раненой, и вот остались видны залитые слезами глаза, вздернутый носик да жалобно поднятые, досветла выгоревшие, узенькие детские бровки.

— Есть оказать первую помощь! — как в ответ на команду, сказал низенький офицер, вскочил с колен и обмахнул их по привычке ладонью.

Он пальцем показал товарищу на его грудь. Тот нагнул голову. Новенькая форма на нем была перепачкана кровью. Рот его дернулся не то в горькой усмешке, не то в злобе. Они коротко переглянулись, поняв друг, друга, как, может быть, без слов понимают друг друга все молодые лейтенанты, только что прибывшие из военного училища в часть для продолжения службы.

— Пошли! — сказали они в один голос, добавили: — Счастливо! — и, козырнув Анне Тихоновне, побежали.

— Как! — крикнула она им. — А девочка?

— А мы?! — вырвалось у Егора Павловича.

Почти уже на полдороге к машине низенький лейтенант поднял над головой руку, грозя ею, оглянулся, проголосил:

— Еще заход!.. Воздух!..

Цветухин теребил и тянул руку Анны Тихоновны. Он не расслышал слов офицера. Но в небе нарастал шум, и опять исчезали из виду люди, ища укрытий, — это он слышал и видел.

2

Когда Анна Тихоновна поняла, что, кончив перевязку, офицеры оставляют на волю судьбы Сашеньку, она на мгновенье очнулась от сосредоточенности. Для нее самой было нечаянно, что она крикнула офицерам о девочке. Увидав же их бегущими к машине, она так же быстро вернулась к своему замкнутому новому чувству, будто звавшему его разгадать. Она не противилась Цветухину, который тащил ее вперед, но и не бежала, как он требовал. Она подчинилась тупой работе ног, — ей стало все равно — медленна эта работа или скора.

Самолеты прошли в отдалении, огибая город большим кругом. Показалось даже, что после прокатившегося воя наступает тишина. Вновь появились на улице люди, ободренные надеждой добраться куда-то, где их, наверно, ждала безопасность.

Оживляясь вместе со всеми этой надеждой, Цветухин перестал дергать Анну Тихоновну и пошел с ней в ногу. Мерный ее шаг немного утишил его возбужденье. Что-то похожее на отрезвление сделалось с его мыслями. Он взял ее под руку и первый раз со вниманием заглянул в глаза. Под нависшими бровями они неподвижно смотрели вдаль. Он хотел спросить, как она себя чувствует, но решил, что глупо спрашивать, и только раза два потеплее придавил к себе ее локоть. «Как можно себя чувствовать, когда все повергнуто в ужас? — думал он. — Можно лишь потерять рассудок. Да и не потерян ли он? В уме ли Аночка?»

Он еще и еще глядит на нее. Все может быть! Несчастная… Но, может быть, и он сошел с ума? Нет, кажется, нет. Он рассуждает, он идет твердо, с поднятой головой. Ну, что же, если такая выпала доля! Не он один. Все. Но он не утратит достоинства. Нет. Он останется человеком. Он обязан сделать все, что возможно. Он — мужчина. Аночке вовсе не надо напоминать ему об этом. Что в его силах — он выполнит. Он знает свой долг. Он скорее умрет от жажды. Ах, какая жажда!.. Бедная Аночка!

Он опять испытующе смотрит на нее. Глаза ее явно остановились. Она не мигает. Все может быть, — повторяет он себе. Она заболела. Значит, теперь на его руках вдвойне беспомощная женщина. И кто? Аночка!.. Нынче она по-настоящему узнает его, Цветухина! Он вырвет ее из этого хаоса. У него достаточно мужества. Вот все бегут, мчатся не помня себя. А он идет уверенным шагом. Отдает себе отчет в поступках. Видит себя. Что ж из того, что вылезла из-под пояса и раздувается перемазанная грязью рубашка? Он простой смертный. Как все. Но как он идет! Величаво. Пренебрегая опасностями. Пусть все смотрят. Он ведет женщину. Она не могла вынести потрясений. Нуждается в помощи. И сам в такой беде, забыв о себе, он самоотверженно, он благородно, он…

Егор Павлович наклонил голову к Анне Тихоновне и сказал убежденно:

— Я спасу тебя.

Ничего не изменилось в ее лице — она не поняла или не слышала его.

Они, наконец, вышли к той широкой улице, на которую стекался весь город, если только весь город искал избавления в бегстве. Наверно, не весь. Вон те деревянные домики, вдоль длинного порядка справа, с закрытыми ставнями, запертыми воротами, — вышел ли кто-нибудь из них этим утром? А в порядке слева? Такие же домики, и тоже почти каждый на засовах.