Константин Федин - Костер

• Название: Костер
• Автор: Константин Федин
• Издательство: Приволжское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Роман известного советского писателя представляет собой широкое полотно народной жизни Советской страны. Этой книгой завершается трилогия, в которую входят роман «Первые радости», «Необыкновенное лето».

---

— Я подумаю, — сказала Улина.

— Не надо думать! — всколыхнулся он. — Некогда, некогда, душечка Анна Тихоновна, думать! Это же военный город! Когда там думать?

— Я посоветуюсь.

— С кем, милая, с кем советоваться? Это же Брест!

— Я завтра увижу Оконникову и поговорю.

— Тетю Лику? — возопил обрадованный администратор. — Зачем же завтра? Сейчас, сейчас!

— Мы с ней условились. И потом… ее теперь нет дома.

— Господи! — воскликнул он, сорвавшись с места и подбегая к телефону.

Он мигом пролистал свою потертую записную книжку, уважительно нагнулся над столиком с телефоном, набрал номер и заговорил новым слегка жеманным голосом:

— Можно просить к телефону Гликерию Федоровну?.. Ах, это вы? Извините, Гликерия Федоровна, как мог я не узнать!.. Ах, вы только что поднялись в квартиру! Простите, пожалуйста! С вами желает говорить Анна Тихоновна Улина… Да, да, совершенно верно: ваша Аночка. Я передаю трубку…

Он распрямился.

— Анна Тихоновна! Вас ожидает у телефона Гликерия Федоровна.

Улина пожала плечами, улыбнулась. Он величавым шагом пошел к окну, заложил руки за спину и принялся выбивать двумя пальцами трель по запястью.

Анна Тихоновна рассказала тете Лике о нападении, которому подверглась после встречи с ней на Моховой, сразу же добавила, что, конечно, не подумает никуда ехать и что ужасно радуется завтрашнему свиданию. Она была убеждена, что тетя Лика никуда ее из Москвы не пустит, а только посмеется вместе с ней над анекдотом с коленопреклонением администратора. Но Гликерия Федоровна неожиданно разохалась в телефон и стала чуть не слезно уверять, что, если бы Аночка поехала, это было бы благодеянием для удивительно способных мальчиков и девочек, которые составили такую обаятельную брестскую группу. Оказалось, тетя Лика принимала в институте выпускной экзамен у этих мальчиков и девочек, а заболевшая актриса необыкновенно напомнила ей на экзамене своею Машей из чеховских «Трех сестер» самое Аночку, и тетя Лика думала непременно завтра ей об этом сказать. Она так растроганно это описывала, что Улина в полушутку спросила — уж не в сговоре ли тетя Лика с брестской дирекцией, на что та ответила, что вот, мол, истинный крест, — ни сном ни духом! Разговор почему-то очень разволновал Анну Тихоновну, и она его кончила обещанием еще подумать.

Пока она говорила, администратор все чаще перебирал и постукивал пальцами, так что уже вся пятерня принимала в этом участие, а когда Улина положила трубку и взглянула ему в лицо, оно сияло таким заразительным счастьем, что она расхохоталась.

Она потом сама признавала — ей так никогда и не удалось понять, какой бес кольнул ее в эту минуту вдруг сказать свое короткое:

— Хорошо!..

Но с этой минуты она вновь принадлежала той машине необходимости, которой принадлежать ей было часто очень отрадно и никогда не обременительно.

Администратор, считая победу вырванной единолично своим гением, перешел на самый высокий из доступных ему стилей.

— Сегодня, без красного слова, большой день, — произнес он. — Дорогая Анна Тихоновна! Картина, написанная молодым живописцем, может стать шедевром, когда к ней подойдет мастер и положит мазок своей кистью. Вы сделали великодушный шаг нам навстречу. На нашей многообещающей афише вспыхнуло: «С участием народной артистки республики»… и Брест пал. Мы его взяли.

Он низко поклонился Анне Тихоновне и на том закончил торжественную часть визита. Он наскоро перечислил, что будет сделано директором до отъезда, и говорил с такою юркостью, что Улина принимала его слова как любезную заботу о ней, а директор мог их принять за предписание себе, однако нисколько не посягающее на директорский авторитет. Потом он назвал Анну Тихоновну спасительницей, взял директора под руку и, удаляясь из номера, зажег электричество.

— Зачем вы? Совсем светло, — сказала опять повеселевшая Улина.

— Простите: по привычке к гостиницам. Я прочитал — «Уходя, гаси свет»… Через два часа доставлю вам, душечка, на подпись соглашение и аванс на дорожные расходы. Ровно в одиннадцать. Не будь я Миша…

Ночью Анна Тихоновна говорила с мужем по телефону. Было плохо слышно, — наверно, где-то ходили грозы, — но Извеков понял, что ее неожиданная поездка продлится не то девять, не то десять дней, а она уловила не столько слухом, сколько навыком чувствовать его состояния, что он ее одобряет. Ей показалось, она ясно разобрала фразу: «Ты засиделась со мной в Туле!» — и короткий добродушный смешок. Она тут же написала ему открытку с пересказом восторгов тети Лики от молодежи и нового театра и поставила три восклицательных знака после задорной угрозы посмотреть — чем нынче у нас гордятся театральные институты. Огорченная известием о свадьбе брата в ее отсутствие, она решила не посылать поздравительной телеграммы, но написала ему с Машей другую открытку, а потом — третью, Наде, обещая дочери пожить с ней в Москве по возвращении из Бреста.

После этого принялась укладывать в чемодан платья, еще не успевшие отвисеться в стенном шкафу.

Театральные люди, когда им нужно, проявляют неукротимый натиск энергии и могут быть сравнены в преодолении препятствий только с вооруженными силами государства. Утром Анна Тихоновна сидела в самолете, держа на коленях сумочку с пропуском в Брест, и рядом с ней, склонив себе на плечо голову и открыв рот, покоился спящий администратор Брестского театра.

Нельзя сказать, чтобы неожиданный приезд Улиной мог произвести в Бресте впечатление особого события. Вдобавок к артистам, музыкантам, певцам, танцорам, которых город перевидал и переслушал за последние года полтора, со времени прихода Красной Армии, можно было всегда ждать, а можно и не ждать еще одну артистку. Горожане были перекормлены искусством, и — например — в гостинице Улину совсем не думали порадовать гостеприимством. Сражение за номер, которое театральный опекун Анны Тихоновны дал войсковому коменданту отеля, решилось в пользу военных сил. Улиной оставалось поместиться в комнате, предназначенной для не приехавшей по болезни актрисы.

Осмотрев свое новое жилище, Анна Тихоновна повела смеющимся взглядом на администратора и нарочно вполголоса, чтобы не заводить долгого разговора и скорее остаться одной, сказала:

— Ну, что ж. Заменять, так заменять во всем…

На клочке бумаги она, торопясь, написала короткую телеграмму мужу и дала ее администратору с просьбой непременно отправить сейчас же вечером.

Комната Анне Тихоновне понравилась. Стеклянная дверь стояла отворенной на маленькую террасу со ступеньками в сад. Старый серебристый тополь шатром накрывал дом. Скамейка под сиренями с отцветшими коричневыми султанами, две-три строчки маргариток на пахучей, только что политой земле — все напоминало тульский дворик, к которому Анна Тихоновна успела привязаться.

Она достала из дорожной сумки книгу и, не читая, просидела в саду до сумерек, прислушиваясь к смеху детей за забором, к накатам далеких, угасающих шумов города.

Когда она вернулась в дом, уже надо было зажечь свет. Опять, как вчерашним утром в Москве, она стала вынимать из чемодана платья и, встряхивая их, рассматривать, какое нуждалось в глажении, какое можно повесить на распялке в старомодный ореховый гардероб.

Кто-то робко постучал в дверь. Она приоткрыла ее. Хозяйка квартиры, опираясь рукой на косяк, всунула голову в щель и тихо, подзванивая по-польски в нос, доложила:

— Мадам, к вам один господин.

— Где он?

Хозяйка подалась ближе, прошептала:

— Он вошел и тут стоит.

Улина распахнула дверь.

В комнате, обставленной по традиции зальца провинциальных домиков, под бронзовым настенным бра из двух ламп в лилиях голубого стекла, стоял навытяжку прямой, красивый старик. Под этими лампами волной голубела его седина над смуглым лбом. Он был одет в летний чесучовый разглаженный, но поношенный костюм. Обеими руками он держал, прижав к груди, обернутую розовой бумагой бутылку.

Улина обхватила плечи руками крест-накрест.

— Цветухин! — выговорила она чуть слышно и вдруг вскрикнула: — Егор Павлыч, хороший мой!

Ни она, ни он не могли сдвинуться с места. Он сказал вполне серьезно:

— Мне сейчас на улице сообщили, что ты похищена из Москвы. Если нужен избавитель — вот твой рыцарь.

У него был такой знакомый и, ей показалось, — молодой голос. Она бросилась к нему. Они поцеловались по обычаю — три раза.

Она ввела его к себе в комнату. Он осмотрелся.

— О-о, — протянул он многозначительно, — тебя, кажется… окружили заботой?

Он поставил на середину стола бутылку, спросил:

— Ты не против?

Они молча и долго смотрели друг другу в глаза.

— Аночка, — сказал он.

Она часто дышала, взгляд ее все больше светился.