Людмила Астахова - Дары ненависти

• Название: Дары ненависти
• Автор: Людмила Астахова
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-44333-8

Три луны царят в ночном небе, и три народа живут на земле. Три народа, разделенные веками жестокой вражды, веками войн и нашествий, так и не сумевшие поровну поделить Джезим — Землю Радости, землю столь же прекрасную и щедрую, сколь и политую слезами и кровью. Давным-давно покоренные и завоеватели смешали кровь в своих потомках, но старая ненависть жива и поныне. Разные люди, разные боги, разные государства, и только Проклятие на всех одно.

Никто не знает и не желает знать, на чьей стороне истина и кто был прав, а кто виноват в древнем раздоре. Если есть повод ненавидеть и возложить всю вину на кого-то другого, то кому нужна правда?

Но пока живо Проклятье Внезапной Смерти, у Джезима нет надежды.

И все же есть предел ненависти и вековечной вражде…

---

— Грэйн, твой долг как старшей…

— Мой долг как старшей сестры оплачен сполна, — отрубила прапорщик ир-Марен. — Раз волей богов мне пришлось занять место отца, я сделала достаточно, чтоб Бэйн не испытывала нужды ни в чем. В конце концов, я выдала ее замуж. И единственный долг, который за мной остался, это дочерний. Вот как раз им я и займусь теперь, матушка. И для начала как следует прижму эту зарвавшуюся шавку[12], твоего драгоценного супруга, сестренка. Нет уж, не стоит тебе так скалиться на меня, Бэйни. Зубки туповаты.

— Ах! — воскликнула Эбэйн и стремительно выбежала из столовой. Грэйн проводила ее усмешкой и повернулась к матери.

— Ты поразительно похожа на своего отца, — помолчав и несколько нервно разгладив складку на подоле и впрямь изрядно поношенного платья, промолвила вдова Кэдвен, не глядя на старшую дочь. — Особенно теперь, в этом мундире… с саблей… Его волосы, глаза и линия бровей, и эта привычка поджимать губу. Ты куришь?

— Да, — ответила она и впрямь поджала нижнюю губу. — Отцовскую трубку.

— А! — Элейн понимающе усмехнулась. — Так и не простила мне, да? Я виновата перед тобой, дочь. Я так и не смогла полюбить тебя, ведь ты с самого рождения была слишком на него похожа. А его… его я тоже так и не смогла полюбить. Нет, не перебивай. Дай мне сказать. Я всегда знала, что ты выберешь для себя путь, подобный его пути, и однажды явишься, так же как он, в мою жизнь и сломаешь ее. Что бы я ни делала, мне не изменить то, что решили боги. Им угодно было возродить Сэйварда эрн-Кэдвена в тебе, сделать его наследницей… так бойся же кончить, как он!

— Вы пророчествуете, матушка, или проклинаете? — сухо спросила Грэйн, изрядно задетая ее словами. Право же, подозрения насчет истинных чувств матери к отцу жили в Грэйн всегда, но никак не ожидала она, что Элейн их вот так просто подтвердит. — Итак, вы не любили моего отца. Прекрасно. Отчего же тогда вы стали его женой?

— Милостивая Глэнна, дочь! Уж не думаешь ли ты, что мое согласие кого-то интересовало? — мать зло прищурилась. — Он явился к нам в дом, звеня палашом, овеянный славой и пропахший порохом и кровью своих побед, и чуть ли не прямо приказал: «Эй, ты, торгаш! А подай-ка мне вот эту!» Кто был мой отец, чтоб отказывать благородному эрну, посвященному Морайг и герою битвы в заливе Брэнгви? Жалкий купчишка всего лишь. И кто была я? Красивая, но дешевая подделка под его высокородную возлюбленную, которой он так романтично поклонялся. Такая партия, такой случай! А потом — всего лишь месяц в этом унылом бесплодном Кэдвене, месяц с незнакомцем, удравшим при первом же звуке военной трубы! И беременность, и ты… И он — наездами, налетчик, а не муж. И едва лишь я начала действительно привыкать к такой жизни, как он вдруг оказался предателем и трусом, осужденным и проклятым всеми, мертвым притом!

— Мой отец не был предателем!

— А мне-то какая разница, Грэйн, предатель он или оболганный герой? — Элейн коротко рассмеялась. — Он появился в моей жизни и разрушил ее. И то же теперь хочешь сделать ты! Оставь меня, Грэйн эрна Кэдвен. Вашей породе неведомо слово «милосердие», но все же попытайся понять. Я не хочу твоей помощи, меня не нужно защищать. Оставь меня и ступай своей дорогой. Здесь, с моей Бэйни и ее мужем, я наконец-то обрела дом и покой. Большего мне не надо.

— Он ведь обобрал вас, сударыня, этот ир-Кэйлен.

— Разве у нашей семьи оставалось хоть что-то, что можно было забрать? — она поморщилась.

— Ну, как же, — холодно напомнила Грэйн. — Ваше приданое ведь не было конфисковано. Пакгаузы, сударыня.

— Они же сгорели почти сразу, — Элейн пожала плечами. Право, это просто смешно.

— И впрямь смешно, матушка. Смешно, что купеческая дочь помнит о пакгаузах, но совсем забыла о земле, на которой они стояли. Склады сгорели, да, но земля осталась. Наше единственное наследство, которое ир-Кэйлен прибрал крукам. Вы можете считать что угодно, но я полагаю, что ваш зять изволил обобрать меня. Я отдала Локке три пятилетия и теперь вправе распоряжаться собственностью, как если бы была мужчиной. Поэтому я потребую у почтенного Терлака подробного отчета, как именно он все эти годы управлялся с последним достоянием вдовы и детей капитана эрн-Кэдвена. Немедленно. И ваше положение в этом прелестном доме здесь совершенно ни при чем! — Грэйн встала и коротко склонила голову в очень официальном поклоне. — Полагаю, нам с вами больше нечего обсуждать. Прощайте, матушка. Рада была повидать вас.

Сказать по чести, Грэйн было мерзко и стыдно, так, словно она по собственной воле полезла в переполненную уборную за оброненным золотым да так ничего и не нашла, лишь извозилась в дерьме по уши. В общем-то, так оно и было. И осознание того, что немалая часть этого дерьма — твое собственное, ничуть не утешало, а делало ситуацию в целом еще гаже. Да, попытка лаять по-собачьи вполне удалась, но чем тут гордиться? Разве отец не сплюнет презрительно, буде доведется ему из Чертогов Оддэйна услышать, как старшая его дочь измеряет величину семейного долга в монетах и ассигнациях? И что с того, если иного языка шавки-Кэйлены просто не понимают? Тявканье от этого благородней не станет!

Однако раз уж ввязалась в драку, изволь довести ее до конца. С такими вот мыслями Грэйн и отправилась в кабинет почтенного зятя. Матушка может сколь угодно долго именовать свою жизнь достойной, но посвященная Локки Грэйн уже стоит по меньшей мере на одну ступень выше безземельной вдовы предателя, а потому только ей теперь решать, что достойно, а что — не слишком.

Обращенное на саму себя чувство вины и гадливости требовало действий — сейчас, немедленно! — и потому девушку отнюдь не порадовал тот факт, что ир-Кэйлен не осмелился запереться в кабинете. Ну что стоило ему защелкнуть замок и придвинуть к двери какой-нибудь комод! Грэйн разнесла бы преграду в щепки, дата бы выход ролфийскому бешенству и вновь обрела хладнокровное душевное равновесие. Но дверь оказалась даже приоткрыта, а значит… Значит, вместо мебели придется бить зятя. Мало что истинные ролфи уважают во врагах, но доблесть ценят издревле. И у бьющихся до последнего отважных противников всегда было гораздо больше шансов сохранить жизнь и даже свободу, чем у трусов, малодушно спускающих флаг. Сколько кровавых расправ над сдавшимися без боя пленными хранят ролфийские предания! Не меньше, пожалуй, чем рассказов о почестях, оказанных доблестным врагам. Посмертных почестях, разумеется. Но к Терлаку ир-Кэйлену все это ни в коей мере не относилось: он не был ни врагом, ни другом, ни даже мерзкой гадиной, вроде подлых шуриа — да будет проклято навек их поганое племя! — а был всего лишь паразитом, наподобие блохи или кишечного червя. С паразитами не воюют, их просто давят.

Так и Грэйн не стала миндальничать и плести кружево долгах речей, полных намеков и угроз. Рыпнувшийся было по глупости угощать «любезную сестрицу» драгоценной заморской кадфой[13]Ир-Кэйлен был сперва фигурально, а затем буквально взят за горло. Кадфа пришлась кстати. Добыть сей сугубо имперский напиток в Ролэнси можно было лишь контрабандой и за сумасшедшие деньги, которых у средней руки купца вроде ир-Кэйлена водиться не могло, следовательно — контрабандой потихоньку приторговывал он сам. Законы Вилдайра Эмриса контрабандистов приравнивали к пиратам, а пойманных, да еще и с поличным, власти вешали безжалостно и быстро. Вконец освирепевшая Грэйн, пожалуй, и отволокла бы зятька в ближайший участок лично, держа за шкирку: собаке — собачья смерть! Но остановило ее все же не столько нежелание увидеть Эбэйн вдовой, сколько понимание, что два осужденных преступника в одном семействе — это уже слишком. Так что пришлось ограничиться родственным внушением: подняв гаденыша за глотку, приложить об стену и вылить ему на голову весь кувшин черной, как душа пройдохи, «имперской смолы», а когда он упал и заскулил, пресмыкаясь, от всего сердца добавить сапогом по ребрам. Отведя душеньку, Грэйн быстро обыскала кабинет ир-Кэйлена и почти сразу же нашла интересовавшие ее бумаги.

— Ворюга, — уже почти беззлобно рыкнула она, засунув получившийся сверток за пазуху. — Ты вернешь моей матушке все до арса, иначе я своими руками наброшу веревку на твою шею. И прослежу, чтоб она сломалась не слишком быстро.

Сплюнула напоследок и вышла вон. Уже неважно, что капиталов прапорщика ир-Марен хватит в лучшем случае на пару дней пребывания в столичной гостинице, «достойной ее положения», как было предписано; в доме вора и контрабандиста она не задержится и на лишний вдох. А там… на все воля Локки!

В древнем воинском уложении ролфи, некогда прилежно изученном Грэйн, прямо сказано: «В безнадежной схватке отступи и положись на богов, выжидая; не только доблесть мила богам, но и разум. Побеждает тот, кто выжил; лишь мертвый побежден навсегда». Девушка всегда считала этот пассаж несколько спорным, однако на сей раз воля богов проявилась довольно скоро. Всего лишь пара шагов за дверь дома ир-Кэйлена — и Грэйн практически столкнулась с нарочным.