Всеволод Иванов - Голубые пески

• Название: Голубые пески
• Автор: Всеволод Иванов
• Жанр: Детектив

---

- Ей-Богу же, мы, дедушка, городские... Ты, возможно, девушка, слышала о подрядчике Качанове, на семнадцать церквей подряд у него...

- Городски... - протянул старик: - самый настоящий вор в городе и водится. Раз меня мир поставил, я и карауль. Мужики с казаками за землю поехали драться, а я воров выпускай; видал ты ево!

- До ветру хотя пустите.

- Ничего, валяй там, уберут.

Девка, вытянув по бедрам руки прямо как-то, заглянула в амбар.

- Пусти меня, деда, посмотрю.

- Не велено, никому.

Шмуро забил кулаками в дверь.

- Пусти, дед, пусти. У меня, может быть, предсмертное желание есть, я женщине хочу его об'яснить. Я понимаю женское сердце.

И, обернувшись к Кириллу Михеичу, задыхаясь, сказал:

- Единственный выход! Я на любовь возьму.

- Так тебе она ноги и расставила. Ты им лучше сапоги пообещай. Хорошие сапоги.

Старик девку в амбар не пропустил. Она взяла крынку, пошла было. Здесь Шмуро торопливо сдернул свои желтые, на пуговицах, сапоги и, просовывая голенище в щель, закричал, что дарит ей. Девка тянула сапог: голенище шло, а низ застревал. Старик, ругаясь, открыл дверь. Кирилл Михеич и Шмуро быстро вышли. Девка торопливо махнула рукой:

- Снимай другой-то.

Засунула сапоги под передник и, озираясь, ушла. Старик об'яснил:

- За такие дела у нас... - Он, подмигнув, чмокнул реденькими губами: - я только для знакомства.

- Может, мои отдать? - сказал Кирилл Михеич.

- А отдай, верна. Лучше, парень, отдай. Возьмут да и кончут, - бог их знат, какому человеку достанутся... сапоги-то ладные. Я вот гвоздь дергаю для хозяйства, тоже в цене... а тут лежит зря, гниет.

- Подводу мы в город достанем?

- Подводу? Не. Подводы все мобилизованы, в поход пошли, с пареньком этим, с Васькой комиссаром, казаков бить. Ты уж пешком иди, коли такое счастье выпалило. Мне бы вас выпускать не надо, - коли вы конокрады, тогды как, а? А я, поди, скажу - убегли и никаких. Ты не думай, што я на сапоги позарился, - я бы и так их мог взять, очень просто. Я из жалости пустил... А потом, раз вы нужные люди, они бы вас перед походом пристрелили. Лучше вам пешком, парень. Скажу убегли, а убьют в дороге, - тоже дело не мое... Пинжаки-то вам больно надо, я пинжаков не ношу, у меня сын с хронту пришел...

- Пошли, - сказал Кирилл Михеич. - Ноги закоченели.

Сквозь холодную и твердую грязь - порывами густые запахи земли - на лицо, на губы. Прошли не больше версты они, вернулись. Нога словно кол, - не гнется. А в головах - озноб и жар.

Верно, - никто в селе не дал подводы: боятся перед миром. Просфорнина дочь Ира подарила им рваные обутки брата. Просфорня, вспомнив сына, заплакала. Еще Ира принесла кипу бумаги:

- Заверните, будет ноге теплее.

- Знаю, сам в календарных листках читал: бедняки в Париже для теплоты ноги в бумагу завертывают. А когда от такой грязи плаха даже насквозь промокает - на чорта мне ее?

И все-таки взял Шмуро газеты под мышку.

После теплого хлеба просфорни - широки и тяжелы степные дороги. Пока был за селом лесок - осина да береза, - держалась теплота в груди; мимо - лесок, как муха, мимо - запахи осенних стволов медвяные. Под ноги степь. За всем тем степным: - бурьяном, крупнозернистым песком, мелким, как песок, зверем и, где-то далеко за сивым небом, снегами, - печаль неисцелимая, неиссякаемая, как пески. Тоска. Боль - от пальцев, от суставчиков, и дробит она о мелочи, щепочками все тело, все одервеневшее мясо.

Шли.

Пощупал Кирилл Михеич газеты у Шмуро. И не газеты нужны бы, а человек, тепло его.

- Куда тебе ее?

- Костер разожгу.

- Из грязи? На степи человек - как чирий, увидят, убьют. Свернем лучше с дороги.

- Куда? Плутать. И-их!.. Сидели бы лучше дома, Кирилл Михеич, а то бабу искать. Бабу вашу мужики кроют... Искатели!.. Меня тоже увязало. Никогда я вам этого простить не смогу, хотя бы отец родной были.

Кирилл Михеич, бочком расставляя ноги, шею тянул вперед. Архитектор Шмуро шел сзади и следы ног его давил своими:

- Революция бабья произошла. Баба моя от мужиков взята, - к мужикам и уйдет, кончено. У бабы плоть поднялась, ушла. Каждая пойдет к своему месту, а мы будем думать - само устроилось. Ране баба шла на монету, теперь на тело пойдет... Кому против мужицкого тела конкулировать? Мужик да солдат - одно... Кончено. Старики об этом бабьем бунте говорили, я не верил.

- Предрассудок. Любовь у вас случилась.

- В Пермской губернии от крепостного права умные старики остались...

Вязкий, все дольше, длиннее след Кирилла Михеича. Раздавить его труднее, надо ногу тянуть. Со злостью тянет ногу Шмуро, размазывает.

- Как в такое время одному человеку жить - хуже запоя ведь!..

- В большевики идите, баб по карточкам давать будут.

Верхом навстречу - казак. Нос широкий - от бега ли, от радости ли ал. Чуб из-под красно-околышной фуражки мокр от пота. От лошади тепло, и сам казак, теплый и веселый, орет:

- Матросы с казаками братуются! Ворочай назад, битва отменена, подмога не требуется... Павлодар-то под Советской властью, Ваську комиссара над всей степной армией командером выбрали... Атамана Артюшку Трубачева собственноручно в Иртыш сбросил!.. Во-как, снаружи!..

Заткнул нагайку за опояску, сплюнул и поскакал.

Лег Кирилл Михеич тут же, подле дороги, в полынь, ноги скорчил, застонал:

- Господи, Господи, прости меня и помилуй!

А в следы его, последние перед полынью, встал архитектор Шмуро. Злорадно посмотрел в грязную серенькую бороденку подрядчика:

- Дождался? Комиссаров тебе на квартиру принимать, женой потчивать? Из-за вас, сиволапые стервы, некультурная протоплазма, погибаем!..

Казак скакал далеко, у лесочка. Кирилл Михеич не шевелился, дышал он хрипло и быстро.

"Помирает" - подумал Шмуро, а вслух сказал:

- Вот человек хочет итти к богу, как к чему-то реальному, а я стою рядом и не верю в бога... Кирилл Михеич!

VIII.

"Павлодарский Вестник", газета казачьего круга, сообщила о приезде инженера Чокана Балиханова с важным поручением от Центрального Правительства.

В это же день расклеили по городу на дощатых заборах, на стенах деревянных домов списки кандидатов. В Городскую Думу. Рядом со списками синяя афиша, и на ней: "Долой правительство Керенского! Вся власть советам!". Ниже этого списка рабочих кандидатов в Городскую Думу, а на первом месте: ?-------?-----------------?-----------?-----------?---------------------? :N N :Имя, отчество и :Род занятий:Род занятий:Местожительство в : :по :фамилия. :в данное :до :данное время. : :порядку: :время. :революции. : : ?-------?-----------------?-----------?-----------?---------------------? :1. :Василий Антонович:Комиссар :Матрос. :Сельско-хоз. ферма на: : :Запус. :Рев. Штаба.: :уроч. Копой, Павл. у.: : : : : :Семип. обл. :

Полномочий от центра Чокан Балиханов не имел. Был он в голубоватой форме с множеством нашивок. Черные жесткие волосы острижены коротко, а глаза узкие и быстрые, как горные реки. Происходил он из древних киргизских родов ханов Балихановых.

Полдень. Стада в степи грызут оттаявшие травы. Глухие, осенние, они скупы, словно камень, эти травы.

Чокан Балиханов и атаман Артемий Трубычев пришли с заседания комитета общественной безопасности, в гостиницу. Владелец гостиницы, немец Шмидт, спросил почтительнейше:

- Из уезда слухи различные плывут, на заборах различные афиши, пройти в вашу комнату не разрешите?

- Успокойтесь, успокойтесь, - сказал Балиханов, - катайтесь на своем иноходце. Ходу переливного иноходец... какие есть в степи кони... ах!

Так и прошел в комнаты, полусощурив длинные глаза.

Олимпиада разливала чай. Женщин Балиханов, как все азиаты, любил полных, чтобы мясо плыло, как огромное стадо с широкими и острыми запахами. Олимпиада ему не нравилась.

- Я в степь еду, - сказал Балиханов и, вспомнив, должно быть, кумыс, охватил чайное блюдечко всей рукой.

- Джатачники к большевикам переходят. Или у вас, действительно, есть поручения из центра к киргизам?

- Это казаки трусят Запуса и лгут. Я в род свой поеду, джатачников у нас немного: мы - вымрем, а революций у нас не будет.

Говорил он немножко по книжному, жесты у него быстрые и ломкие.

- Я уехал из Петербурга потому, что русские бунтуют грязно, кроваво и однообразно. Даже убивают или из-за угла, или топят. У нас, как в старину - раздирают лошадьми...

- Лебяжий поселок Запус выжег. Я комиссию составил и прокурора из Омска вызвал.

Балиханов улыбнулся, перевернул чашку и по-киргизски поблагодарил:

- Щикур. Я в Омске о Запусе слышал. Страшно смелый человек, много... да... много...

Олимпиада вышла.

- Его женщины очень любят. Я вам по секрету: когда арестуете его, пошлите за мной. Я приеду. Я посмотрю. У нас в академии малоросс один был, я не помню фамилии его, он чудеса делал.

Атаман вдруг вспомнил, что с инженером раньше, до войны еще, они были на "ты", теперь Балиханов улыбается снисходительно, говорит ему "вы", и на руках его нет колец.

"Украдем, что ли?" - подумал атаман и сказал со злостью:

- Врут очень много. Запуса выдрать и перестанет.