Семен Иванов - Штаб армейский, штаб фронтовой

• Название: Штаб армейский, штаб фронтовой
• Автор: Семен Иванов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Попробуем внести ясность. 10 января 1942 года Ставка направила военным советам фронтов директивное письмо принципиального характера, в котором ставилась задача в том же году закончить войну и утверждалось, что весной у нас будут "новые большие резервы, а у немцев их не будет"{137}. В письме указывалось, что в предстоящем наступлении войскам Северо-Западного направления во взаимодействии с Балтийским флотом предстоит разгромить главные силы группы армий "Север" и ликвидировать блокаду Ленинграда, а войскам Западного направления - разгромить главные силы группы армий "Центр". Фронты Юго-Западного направления получили задачу нанести поражение группе армий "Юг" и освободить Донбасс. Кавказскому фронту предстояло освободить Крым.

Что изменилось весной, в марте и апреле? Когда наше зимнее наступление заглохло, Генштаб, по свидетельству А. М. Василевского, был за переход к активной стратегической обороне, чтобы измотать врага, а затем перейти в наступление. Сталин тоже был за это, но вместе с тем "полагал целесообразным провести частные наступательные операции в Крыму, в районе Харькова (подчеркнуто мною. -Авт.), на льговско-курском и смоленском направлениях, а также в районах Ленинграда и Демянска"{138},- короче говоря, почти по всему фронту.

Книга А. М. Василевского вышла первым изданием в 1973 году. Мог ли Александр Михайлович в то время, когда царил застой, откровенно изложить свои мысли? Нет, конечно. В устных беседах он высказывался более откровенно и определенно. В частности, маршал констатировал, что в тот период Генеральный штаб не в состоянии был в достаточной мере влиять на выработку крупных решений. Б. М. Шапошников, по его словам, был жестоко травмирован репрессиями, которым подверглись все его соратники; находилась в цепких руках Берии и одна из ближайших его родственниц. Само отношение Сталина к Генштабу было скептическим, он называл его канцелярией. Известно, что очень часто разработки Генштаба докладывал Верховному генерал Ф. Е. Боков - военный комиссар, затем заместитель начальника Генштаба по оргвопросам. Этот несомненно одаренный человек был в 1937 году, едва закончив учебный курс Военно-политической академии, назначен ее начальником. В оперативных вопросах он разбирался весьма посредственно и фактически не мог иметь по ним своего мнения.

Время после победы под Москвой, по оценке А. М. Василевского, явилось периодом головокружения от успехов. Немцы были отброшены от столицы на 250 километров, и Сталин, его ближайшее окружение вообразили, что можно закончить войну в 1942 году. Этой эйфории, конечно, не разделяли реально мыслившие военачальники, в том числе не только в центре, но и на фронтах, например, И. X. Баграмян и П. И. Бодин, которые готовили план Харьковской операции. Ведь в этом документе наряду с оптимистическими формулировками, сделанными в угоду оценкам Ставки, ясно указывалось, что враг начиная с середины мая предпримет на юге крупные наступательные операции с целью овладеть нижним течением Дона, вторгнуться на Кавказ, а также взять Воронеж. Приводились расчеты возможных сил противника в полосе Юго-Западного направления к началу активных действий. Силы эти были весьма солидными: 102 дивизии, из них танковых - 9, моторизованных - 7, СС - 3; более 3100 танков, почти 3000 орудий, около 1000 боевых самолетов. Иван Христофорович Баграмян, лично писавший от руки план Харьковской операции, говорил мне, что он с особой тщательностью, даже более крупным шрифтом вывел все эти данные, стремясь обратить внимание Генштаба на несоответствие реальной ситуации замыслу наступления. Ведь далее в плане Юго-Западного направления было сказано: "Независимо от этого (то есть от громадного превосходства противника.-Авт.) войска Юго-Западного направления в период весенне-летней кампании должны стремиться к достижению основной стратегической цели, поставленной Верховным Главнокомандованием,- разгромить противостоящие силы врага и выйти на средний Днепр (Гомель, Киев, Черкассы) и далее на фронт Черкассы, Первомайск, Николаев"{139}.

Исходя из того, что Верховный в директивном письме от 10 января 1942 года утверждал, что у советской стороны резервов будет много, в упомянутом плане Харьковской операции запрашивалось выделение 32-34 стрелковых дивизий, 27-28 танковых бригад, 19-24 артиллерийских полков, 756 боевых самолетов; кроме того, доукомплектование войск личным составом до 80 процентов и вооружением до 100 процентов. Испрашивалось людское пополнение численностью свыше 200 тысяч человек, а также большое количество стрелкового оружия, вспомогательной техники (тракторов, автомашин и т. п.), лошадей. Учитывая огромную роль авиации в предстоящих боевых действиях, Военный совет Юго-Западного направления делал вывод: "При получении 756 самолетов общее количество авиации ЮЗН будет равно 1562 самолетам, что по всем расчетным данным является минимально необходимым для выполнения боевых задач"{140}.

П. И. Бодин и И. X. Баграмян понимали, что эти запросы нереальны, и предполагали, что Ставка, не имея таких ресурсов, возможно, не будет настаивать на проведении наступательной операции.

К сожалению, С. К. Тимошенко был настроен в этом вопросе оптимистически. Он считал, что определенный успех, достигнутый в Барвенково-Лозовской операции в крайне трудных зимних условиях, может быть всесторонне развит в более благоприятной летней обстановке, ведь май на Харьковщине - фактически лето.

Заинтересован был в возможно более широкомасштабной операции и Н. С. Хрущев, мысливший не столько военными, сколько политико-экономическими категориями. После возвращения солидной части Украины, полагал он, появится возможность поставить ее ресурсы на службу фронту, а ему самому вернуться к привычной деятельности первого секретаря ЦК КП(б) Украины. Однако он все же более здраво, чем Тимошенко, смотрел на вещи.

- Надо признать,- говорил мне И. X. Баграмян,- что Никита Сергеевич внимательно прислушивался к нашим с Бодиным аргументам и нередко соглашался с нами. По-иному вел себя Тимошенко. Ведь после того как он добился успеха наших войск в войне с Финляндией, сменил Ворошилова на посту Наркома обороны и по совету компетентных военачальников вернулся в ряде случаев к линии Тухачевского, Тимошенко подвергся испытанию лестью со стороны подхалимов. В результате у него сложилось преувеличенное представление о собственных способностях, которое не уменьшилось и после многочисленных неудач в начальном периоде войны. Он питал надежду стяжать лавры победителя в планируемом сражении и вернуться в Москву на должность если не Наркома обороны, то хотя бы первого заместителя Верховного, потому что при всей своей преданности Сталину считал его "штафиркой", то есть сугубо штатским деятелем.

И. X. Баграмян, с которым мы были близки, особенно на протяжении последнего десятилетия его жизни, пояснял, что эта надежда Тимошенко наиболее отчетливо выявилась в первые дни операции, когда обозначился явный успех войск Юго-Западного фронта и Сталин прислал в адрес Военного совета хвалебную телеграмму. В ней Сталин с несвойственным ему восторгом оценивал достигнутые результаты и одновременно громил руководство других фронтов, не сумевших в тот период добиться успеха.

Однако, подчеркивал Иван Христофорович, Тимошенко и Хрущев ни в коем случае не стали бы настаивать на проведении операции, если бы Сталин отнесся к ней отрицательно.

Жестоко сокрушался мой старший товарищ из-за того, что не смог в своих трудах изложить собственные подлинные мысли и оценки по ряду вопросов минувшей войны, так как в годы выхода его книг существовало множество ограничений. Зная, что я задумал готовить к печати воспоминания, он говорил:

- Ты, Семен Павлович, на целых десять лет моложе меня и, наверное, доживешь до того времени, когда, наконец, позволено будет писать о войне более правдиво. Так постарайся же тогда поправить невольные искажения и умолчания тех, кто ушел из жизни слишком рано.

О Харьковской операции он говорил также:

- Нам в штабе Юго-Западного направления удалось добыть множество данных о том, что именно здесь развернутся главные события весенне-летней кампании 1942 года. Но сказать об этом ясно и четко фактически запрещалось. Сомнение в правильности "гениального предвидения вождя", будто, враг вновь станет всеми силами рваться к нашей столице, расценивалось как политическая ошибка, граничащая с вредительством. В то время еще никто из военачальников, включая и Г. К. Жукова, не имел у Сталина достаточного авторитета. А представление Сталина о намерениях врага в обеих летних кампаниях (1941 и 1942 годов) было просто фатально искаженным. В первом случае он считал главным Юго-Западное направление, а во втором - Западное, тогда как в действительности было наоборот. Поэтому мы, приведя в плане операции имевшиеся в штабе сведения, вынуждены были делать из них противоположный их смыслу вывод. Аукнулось это и много позже, в 1976-1977 годах, когда готовилась к печати рукопись моей книги "Так шли мы к победе". Ее пришлось местами буквально искорежить, чтобы втиснуть "аргументы" в подтверждение того, будто у Сталина имелись достаточные основания полагать, что враг, как и осенью 1941 года, станет и в 1942 году наносить главный удар на Москву. Правда, я постарался в этой книге сказать более или менее ясно, что первоначальный план Харьковской операции был отвергнут исключительно из-за того, что Ставка не располагала достаточными резервами и наш с Бодиным маневр в какой-то мере удался. Своими огромными запросами Юго-Западное направление фактически подвело Сталина к необходимости ограничить цели наступления овладением районом Харькова, Днепропетровска и Синельникова. Не исключено, что, если бы наши запросы были скромнее, операцию утвердили бы в гораздо более крупном масштабе. Мы выклянчивали не широкомасштабную операцию, а силы и средства для того, чтобы укрепить войска Юго-Западного направления. И если бы нам дали просимые резервы, а не держали их вблизи Москвы, то, возможно, на юге не разразилась бы катастрофа. Во всяком случае, размеры ее были бы гораздо меньшими.