Филипп Эрланже - Диана де Пуатье

• Название: Диана де Пуатье
• Автор: Филипп Эрланже
• Издательство: Евразия
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-8071-0095-6

Символ французского Возрождения, Диана де Пуатье (1499–1566), изображаемая художниками того времени в виде античной Дианы-охотницы, благодаря своей красоте, необыкновенным личным качествам и политическому чутью, сумела проделать невероятный путь от провинциальной дамы из опальной семьи государственного преступника до могущественной фаворитки Генриха II Валуа, фактически вершившей судьбы французской политики на протяжении многих лет. Она была старше короля на 20 лет, но, тем не менее, всю жизнь безраздельно господствовала в его сердце.

Под легким и живым пером известного историка Филиппа Эрланже, на фоне блестящей эпохи расцвета придворной жизни Франции, рисуется история знатной дамы, волей судеб вовлеченной во власть и управление. Ей суждено было сыграть весьма противоречивую роль во французской истории, косвенно став причиной кровопролитных Гражданских войн второй половины XVI века.

---

«Только эти два человека стали порождением наших бед».

Замужество королевы-дофины

В то время как Гиз проводил в Риме последнюю и самую бесплодную кампанию за весь период итальянских войн, новый король Испании, Филипп II, стягивал немалые силы к границе с Артуа. У него был молодой генерал, полководческий талант которого соединялся с пылом сердца, жаждущего мести, Филипп-Эммануэль, герцог Савойский, чьи владения были конфискованы Валуа. Этот хитрый стратег, которого называли Железной головой, убедил Филиппа временно отказаться от Италии, чтобы поразить Францию в самое сердце.

И вновь массы захватчиков хлынули на северные дороги. Колиньи совершил героический поступок, отправившись в Сен-Кантен с отрядом из семисот человек, и на какое-то время задержал продвижение вражеской армии. К нему на помощь срочно направили большое войско во главе с Монморанси, что было не слишком большим утешением, так как Осмотрительный Нестор, конечно же, уже утратил славу воителя.

Коннетабль хотел, прибегнув к «старому военному трюку», запустить войска в Сен-Кантен и развязать в другом месте мнимое сражение, которое отвлекло бы внимание испанцев. Его хитрость, быстро обнаружившаяся, обернулась против него самого. В тот момент когда с большим опозданием он приказал отступление, его войско уже находилось в окружении сорока тысяч солдат противника.

Французы упорядоченно отходили, пока не оказались в западне. Коннетабль остановился, топнул ногой:

— Господа, здесь нужно умереть!

Он не умер, но попал в плен вместе с шестью тысячами своих соотечественников, среди которых оказались Сент-Андре и герцог де Монпансье. Три тысячи трупов и пять тысяч раненых остались на равнине. Жан де Бурбон, граф д'Энгиен, брат триумфатора Черизоле, лежал среди мертвых.

Таков был исход знаменитой битвы при Сен-Лоране (10 августа 1557 года), которая «уничтожила славу правления»149 и на целый век определила судьбу Европы. Никогда еще не было столь точного подтверждения словам Коммина150 о военных поражениях, обладающих «длинным и зловонным хвостом». Последствия неудачного хода Монморанси скажутся еще во время битвы при Рокруа (1643) и при подписании Пиренейского договора (1659).

От самого худшего Францию, начиная с 11 августа, спасло нечто вроде чуда. Испанская армия тогда находилась в трех днях ходьбы от лишенного почти всякой защиты Парижа. Когда известия об этих невероятных событиях дошли до Юста, Карл Пятый решил, что его сын использует этот шанс, чтобы, наконец, создать мировое монархическое господство. Невзирая на мольбы Филиппа-Эммануэля, Филипп II отказался совершить этот шаг: он руководствовался в своем решении какими-то неясными и сложными причинами, главной из которых был страх того, что слава победоносного полководца затмит его королевское величие. Его войска неподвижно стояли перед несколькими укрепленными крепостями, возможность была упущена…

Не зная об этом происшествии, которое значительно уменьшило выгоду от победы, Генрих, сразу же, как только ему сообщили эту ужасную новость, оказался «подавлен и разбит этим позором, рядом с ним не было никого, и он, как казалось, не знал, что делать». Двор поспешно был эвакуирован из Компьеня в Сен-Жермен.

Население Парижа и Иль-де-Франса было охвачено непередаваемой паникой. Началось массовое переселение ближе к «краю государства».

Кажется, что в этом испытании король не нашел поддержки у своей подруги. По свидетельствам итальянских послов, Диана тогда лишь злорадствовала, избавившись, наконец, от коннетабля. Свое мужество проявила другая, и она же спасла положение, по крайней мере в Париже. Это было неожиданностью для всех, скорее откровением, чем просто удивительным событием, когда 13 августа Екатерина Медичи, отправившись в муниципалитет города Парижа, одновременно внезапно вошла в Историю.

В глубоком трауре, в сопровождении своей невестки Маргариты, принцесс и кардиналов, королева пришла, чтобы попросить у жадных и строптивых буржуа денег, необходимых для создания новой армии.

«Искренне взволнованная, она была красноречива и трогательна, как итальянка, привыкшая к речам ораторов Древнего Рима. Ничего не требуя, она умоляла».151

Она собрала значительную сумму, триста тысяч ливров, и со слезами выразила свою благодарность. Все прослезились вместе с ней, и восхищение, вызванное ею, восстановило спокойствие и доверие. «Она мудра и благоразумна, — написал Контарини, — никто не сомневается в том, что она способна управлять государством».

Буря миновала, к Екатерине вновь вернулась ее сдержанность, но что-то все же изменилось. Никто пока не видел в ней будущую правительницу королевства, но Золушка уже исчезла.

Несмотря на это предупреждение, Генрих и не подумал искать поддержки у своей супруги. Он отозвал герцога де Гиза, назначенного генеральным наместником, и доверил королевскую печать, то есть власть, единственному оставшемуся рядом советнику, Карлу Лотарингскому.

Тем временем весь народ в один голос проклинал и кардинала, который разжег войну, и коннетабля, который ее проиграл.

Король не остался глух к этим крикам возмущения. На какое-то время он растерялся, но затем горе добавило твердости этому робкому человеку, который не мог избавиться от страха перед независимостью. Генрих «как следует поразмыслил», испытал угрызения совести и решил, что должен принимать гораздо большее участие в ведении своих дел. Сделал он это, впрочем, в соответствии со своим «цельным, жестким и при этом наивным» характером. Кроме того, он не был в состоянии сформулировать свой замысел и потребовать его исполнения без чьей-либо помощи. И теперь, притом что авторитет его министров заметно упал, у него остался только один наставник, единственная вдохновительница, в которую он все так же незыблемо верил.

«Тогда только один человек при дворе оказывал влияние на помыслы Генриха II, это была Диана де Пуатье».152

Таким образом, его попытка править самостоятельно возвела на самую высокую вершину могущество фаворитки.

По мнению некоторых историков, в пятьдесят восемь лет Диана оставила свои женские уловки. Они описывают ее такой же Эгерией-матерью, какой ее увидел Марино Кавалли в 1546 году, «некой вдовствующей богиней», к которой король по привычке испытывал нежные чувства. У нас на этот счет совершенно иное мнение. Разве не 10 августа 1558 года Генрих «умолял» свою даму «всегда помнить о том, кто никогда не любил и никогда не полюбит» никого, кроме нее? На самом деле, кажется, что это незыблемое очарование просуществовало до самого конца. В дальнейшем оно самым неожиданным образом повлияет на изменения в дипломатии и религии на Западе.

* * *

Прибытие Франциска Лотарингского в Сен-Жермен 6 октября можно было сравнить с явлением Мессии. Молодой кардинал Людовик де Гиз, его брат, вошел в Совет, и члены воинствующего племени, отделавшись от своего врага, коннетабля, посчитали, что власть в государстве отныне в их руках.

Несмотря на ужасную нищету и пустоту казны, войско было собрано и готово. Командование было доверено Гизу, но цель экспедиции устанавливал не он. Сам король, пренебрегая мнением Совета, настоял на следовании старому плану Монморанси и Колиньи, под которым подразумевалась осада Кале. Еще в юности он мечтал освободить прибрежную зону, изгнать оттуда англичан.

Решение было принято в ноябре. Королевство было подобно кораблю, терпящему бедствие, враг стоял у ворот. Французов поддерживала лишь надежда на воинское искусство Гиза.

Кардинал Лотарингский посчитал сложившуюся обстановку благоприятной для того, чтобы навсегда возвеличить свой дом, поставить его представителей на ступени, ведущие к трону: он настоял на заключении брака дофина и своей племянницы, Марии Стюарт.

Роза Шотландии достигла пятнадцатилетнего возраста, а ее красота — того блеска, который никогда не перестанет ослеплять мужчин. Кто мог бы не полюбить ее? При дворе она «правила, увлекала, волновала умы». Ни один художник, ни один поэт не мог помешать тому, что рядом с ней богиня казалась выцветшей кокеткой, а королева бесформенной дуэньей. Екатерина, которая знала, какие чувства к ней испытывала дерзкая маленькая фея, пришла в ужас. Это ничего бы не изменило, если бы Диана не была столь же взволнована.

В течение двадцати пяти лет госпожа де Валентинуа боялась появления правительницы королевской крови, молодой, красивой, властной. Именно для того чтобы избежать этой опасности, она защищала Медичи, окружала ее заботой, навязывала ее королю, следила за рождением ее бесчисленных детей. И вот внезапно, когда она уже давно была уверена, что ей ничто не угрожает, возник этот кошмар. Под руководством своих дядей королева-дофина в ее годы, обладая такой внешностью, быстро стала бы королевской любовницей: она бы не просто стала оспаривать власть у шестидесятилетней фаворитки, она бы выставила ее в смешном виде.