Филипп Эрланже - Диана де Пуатье

• Название: Диана де Пуатье
• Автор: Филипп Эрланже
• Издательство: Евразия
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: 5-8071-0095-6

Символ французского Возрождения, Диана де Пуатье (1499–1566), изображаемая художниками того времени в виде античной Дианы-охотницы, благодаря своей красоте, необыкновенным личным качествам и политическому чутью, сумела проделать невероятный путь от провинциальной дамы из опальной семьи государственного преступника до могущественной фаворитки Генриха II Валуа, фактически вершившей судьбы французской политики на протяжении многих лет. Она была старше короля на 20 лет, но, тем не менее, всю жизнь безраздельно господствовала в его сердце.

Под легким и живым пером известного историка Филиппа Эрланже, на фоне блестящей эпохи расцвета придворной жизни Франции, рисуется история знатной дамы, волей судеб вовлеченной во власть и управление. Ей суждено было сыграть весьма противоречивую роль во французской истории, косвенно став причиной кровопролитных Гражданских войн второй половины XVI века.

---

Эти две дамы вели себя, как подруги, но в действительности каждая из них не испытывала к другой особой нежности. Приз, который они, две соперничающие красавицы, получили, не сблизил их. Диана ничуть не скрывала своего отвращения к протестантам, как и Анна — своего благоволения к ним. Но огонь все еще теплился под пеплом. Никто не мог вообразить себе, что печальная вдова однажды возымеет превосходство над блистательной куклой в замках, где Франциск гонялся за призраком своей любезной Италии.

Король не любил шумную зловонную столицу своего государства, архаичный Лувр, башню которого он только что приказал снести, Турнельский дворец, нагромождение строений без всякого стиля. Шамбор был символом и творением его буйной юности. Теперь разочаровавшийся странник, путешественник, вернувшийся в порт и ожидающий новой бури, построил себе небольшой замок Мадрид, напоминавший ему о беде, которой он избежал. Но чтобы утолить тоску по потерянному раю, получить все удовольствия раннего упадка, нужно было нечто большее. Нужен был Фонтенбло.

«Осенний пейзаж, самый необычный, самый дикий и самый умиротворенный, самый изысканный. Его нагретые солнцем скалы, дающие приют больному, его фантастические тенистые аллеи, расцвеченные красками октября, заставляющие предаваться мечтам перед наступлением зимы, в двух шагах от маленькой Сены, посреди отливающего золотом винограда, это восхитительное последнее убежище, где можно отдохнуть и насладиться тем, что еще осталось от жизни, каплей сока, сохранившейся после сбора винограда».57

Россо приехал в 1531 году, Приматиччо в 1533 году; вслед за ними вскоре появился Бенвенуто Челлини. Созданием их гения станет «французская Италия», полная золота, драгоценных пород древесины, настоящего мрамора и его имитаций, аллегорий.

Ломбардские жилища, ставшие недостижимыми для того, кто их так любил, с их галереями, обычными и крытыми, с их садами, получили здесь второе рождение. Венецианский хрусталь наполнил их своим сверканием; на стенах зеркала — заменив старые куски отполированного металла — заняли свое почетное место между гобеленами с вышитыми на них фигурами, творениями Тициана, Брондзино, Андреа дель Сарто. Джоконда улыбалась Леде Микеланджело, Аполлон Бельведерский наблюдал за муками Лаокоона.

Тогда еще не устраивали больших балов, которые войдут в обиход при Генрихе III, но после охоты «маленькая толпа» дорогих Франциску людей веселилась вокруг своего господина, чередуя спортивные игры с религиозными спорами.

Власть, которой обладали тогда женщины, была немыслима в предыдущем веке. В их честь сражались полководцы, слагали стихи поэты и создавали свои творения художники. Дипломатические тонкости для них были так же близки, как и толкования Священного Писания. Ни один министр тогда не осмелился бы проигнорировать их интриги. Именно к ним молодые дворяне обращались с просьбами вывести их в свет, дать совет по поводу внешнего вида, помочь выработать характер.

Король радовался тому, что дофин Франции уже обзавелся любовницей, которой стала госпожа де л'Этранж. Со времени возвращения из плена старшие сыновья короля росли вне дисциплины, вдали от возможных тревог. Франциск хотел, «чтобы они насытились свободой и избавились от страха перед тем, что они пережили в Испании».58 Результат оставлял желать лучшего. Только третий королевский сын, Карл, герцог Ангулемский, родившийся в 1521 году, пылкий и грациозный, стал копией того юнца, которого Луиза Савойская не осмеливалась упрекнуть в излишней горячности.

Дофин Франциск вернулся из Мадрида «мрачным и странным». Интересуясь литературой больше, чем оружием, он «предпочитал проводить время в одиночестве и желал, чтобы рядом с ним находились только те, с кем он ладит; большую часть времени он копался в земле и не хотел, чтобы его отвлекали».59

Герцог Орлеанский совсем не был похож на своих братьев. Он скорее напоминал Людовика XII в неблагоприятный период его правления. Его таланты в верховой езде и в состязаниях, его сила в физических упражнениях — он прыгал в длину на расстояние вплоть до двадцати четырех футов — не могли скрыть его робкого поведения, его сумрачного вида. По словам венецианского посла Дандоло, многие придворные могли поклясться, что никогда не видели его смеющимся.

Король с обидой находил в нем черты характера, абсолютно чуждые ему самому: серьезность, прозаическую страсть к порядку, безразличие к искусству, умственную леность. От этого мальчик еще дальше углублялся в мир миражей, возникший во время заточения. У него был задушевный друг, Жак д'Альбон де Сент-Андре, сын его слуги, но этого не было достаточно для того, чтобы вернуть счастье его «душе, скорбящей по задушенным радостям его детства».60 На праздниках, устраивавшихся при дворе, лишь только госпожа де Брезе как будто наполняла светом его слишком неясный взгляд.

Однажды вечером король пожаловался этой «верной» подруге на нелюдимость молодого принца.

Диана улыбнулась:

— Доверьтесь мне, — сказала она, — я сделаю из него моего кавалера.

Таким образом, она приняла решение, требовавшее большой отваги. Под предлогом услуги, оказываемой королю, она сможет теперь принимать почести от второго королевского сына, позволить ему носить свои цвета, обучать его «платоническому рыцарству».

Платоническое рыцарство, единственное, что осталось от средневековой «куртуазности», стало предвестником «Астреи» и изысков особняка в Рамбуйе.61 Оно обязывает дворянина полностью отдаться служению даме, не ожидая взамен ничего, кроме некой духовной близости. «Найти целомудрие в любящем сердце — это, скорее, нечто божественное, нежели человеческое», провозглашает в «Гептамероне» один из выразителей мыслей королевы Маргариты,62 но божественное должно быть целью именно благородной души. Плотские узы теряют всякое значение перед неземной страстью, объединяющей двух существ в царстве чистого духа. Именно такому чувству соперник Тристанов и Ланселотов посвятит всю свою жизнь.

Пребывание в Испании уже подготовило Генриха Орлеанского к предстоящему уроку. Он воспринимал его всерьез, как, впрочем, он воспринимал и все остальное, и Диана без всякого труда сконцентрировала его податливое воображение на этой химере.

Все это делалось так осторожно, что даже злые языки придворных не находили в этом темы для дискуссий. Супруга Великого Сенешаля не собиралась ни портить свою репутацию, ни заранее давать повода для беспокойства. Она никуда не торопилась, и не без основания. Упорная, своевольная, непроницаемая, она тихо продвигалась к никому не видимой цели

Пересечение дорог

Переговоры о заключении брака между Генрихом Орлеанским и Екатериной Медичи, искусно проводимые на протяжении вот уже трех лет, завершились осенью 1533 года. Одиннадцатого октября Климент VII и Франциск I встретились в Марселе в обстановке особой торжественности, так как оба желали угодить друг другу. Они поселились в одном доме, причем их комнаты разделяла только одна дверь. Поэтому они могли «вместе посетовать на общие несчастья» и подготовить секретный договор, который, имея целью вернуть Валуа в Италию, привел к тому, что Италия проникла во владения Валуа.

Итак, все было решено, то есть король остался в дураках, а Екатерина получила возможность торжественно въехать в страну. Двадцать третьего сентября она появилась в Марселе верхом на иноходце, покрытом ярко-красной позолоченной тканью, в сопровождении двенадцати пышно одетых девушек, флорентийских пажей и папских гвардейцев.

Она была низкорослой толстушкой с нескладными руками и ногами, на ее румяном лице выделялись большие скулы и глаза навыкате. Не считая доброй королевы Элеоноры и короля, как всегда по-рыцарски приветливого, все разодетые в пух и прах собравшиеся без стеснения разглядывали и обсуждали эту выскочку, «торговку», которой удалось вскарабкаться на ступени трона Капетингов.

Сама Екатерина в свои четырнадцать лет уже осознала, что только чудом вознеслась на такую высоту и что, скорее всего, недостойна такого положения. В ее самом первом поступке проявилась скромность, с которой ей нельзя будет расстаться еще двадцать шесть лет. На глазах у всех она упала ниц перед королем, целуя его ноги, но он тотчас же поднял ее и также поцеловал, прежде чем представить королеве, королевским сыновьям и своим придворным.

Какое впечатление произвело на Диану появление этой богатой и уродливой кузины, которую согласились принять в королевскую семью только из-за выгоды? Нам об этом, увы! ничего неизвестно. Вероятно, Дама Оленя подумала о том, что такая супруга нескоро заставит Генриха забыть о прелестях платонического рыцарства.

Сам папа освятил этот брак, получивший невиданную огласку. На плечи короля, одетого в белое, была накинута длинная мантия, расшитая геральдическими лилиями, сверкающая драгоценными камнями. Госпожа Екатерина была вся в драгоценностях с ног до головы. Всеобщее изумление вызвало колье из огромных жемчужин, которое позже перейдет к Марии Стюарт и которое отнимет у своей обезглавленной соперницы Елизавета Английская. Эти украшения скорее подавляли, чем украшали Светлейшую герцогиню. Их, конечно, было недостаточно для того, чтобы добавить этому робкому ребенку обаяния, которое привлекло бы внимание романтичного Генриха.