Робин Хобб - Ученик убийцы [издание 2010 г.]

• Название: Ученик убийцы [издание 2010 г.]
• Автор: Робин Хобб
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40567-1

Трилогия Робин Хобб о королевском убийце, составляющая "Сагу о Видящих", — по сей день одно из лучших произведений в жанре фэнтези. История жизни и борьбы Фитца Чивела, незаконнорожденного сына наследного принца, прихотью судьбы обреченного выполнять волю своего сюзерена, но из-за интриг сильных мира сего из преследователя превратившегося в преследуемого. Книга о коварстве и чести. Книга о подвиге и предательстве. Книга о магических превращениях и постоянстве благородных сердец. Книга, которая живет вечно.

---

Глава 3

ДОГОВОР

Настоящие истоки Силы, вероятно, всегда будут покрыты тайной. Конечно, склонность к ней особенно проявляется в королевской семье, хотя и не ограничивается только ею. Судя по всему, есть доля истины в народной поговорке: «Когда морская кровь сливается с кровью равнин, расцветает Сила». Островитяне, по-видимому, не имеют предрасположенности к Силе, так же как и люди, среди предков которых были только коренные жители Шести Герцогств.

Все в мире ищет ритма и в ритме находит покой — вероятно, это в природе вещей… Во всяком случае, мне всегда казалось, что это так. Все события — неважно, катастрофические или просто странные — разбавлены рутиной нормального течения жизни. Люди, бродящие по полю отгремевшей битвы в поисках раненых среди мертвецов, все же останавливаются, чтобы откашляться или высморкаться, и поднимают голову, слыша крик клина диких гусей. Я видел крестьян, которые продолжали пахать и сеять, невзирая на армии, бьющиеся всего в нескольких милях.

Так было и со мной. Я оглядываюсь назад и удивляюсь. Разлученный со своей матерью, брошенный в новый город и в чужую страну, оставленный моим отцом на попечение этого человека и лишенный моего четвероногого друга, я тем не менее в один прекрасный день встал с постели и вернулся к жизни маленького мальчика. Для меня это означало: подняться, когда Баррич разбудит меня, и последовать за ним в кухню, где я ел под его присмотром. После этого я становился тенью Баррича. Он редко выпускал меня из виду. Я, как собака, ходил за ним по пятам, наблюдая за его работой и по возможности помогая ему в разных мелочах. Вечером был ужин, когда я сидел рядом с ним на скамейке и ел, а Баррич пристально следил за моими манерами. Потом мы поднимались наверх, в его комнату. Там я проводил остаток вечера, молча глядя в огонь, пока он пил, или в ожидании его возвращения. Если он не пил, то работал — чинил или мастерил сбруи, смешивал мази, составлял снадобья для лошадей. Он работал, и я научился наблюдать за ним, хотя, насколько я помню, мы произносили не много слов. Теперь странно думать, что таким образом прошли два года — и большая часть третьего.

Я научился, как это приходилось делать Молли, выкраивать тайком немного времени, когда Баррича звали на охоту или помочь ожеребиться кобыле. Несколько раз за долгое время я отваживался ускользнуть, когда он выпивал больше, чем следовало, но это были рискованные отлучки. Если мне удавалось вырваться в город, я бросался на поиски своих юных товарищей и бегал с ними столько, сколько смел. Мне так не хватало Востроноса, как будто Баррич отрезал кусочек моего собственного тела. Но больше мы об этом никогда не говорили.

Оглядываясь назад, я думаю, что он был так же одинок, как и я. Чивэл не позволил Барричу последовать за ним в изгнание. Вместо этого его главный конюший должен был заботиться о безымянном бастарде и обнаружил у этого незаконнорожденного склонность к тому, что считал извращением. И после того как его нога зажила, он понял, что никогда не сможет ездить верхом, охотиться и даже ходить так, как прежде. Все это, очевидно, было тяжелым испытанием для такого человека, как Баррич. Я никогда не слышал, чтобы он жаловался кому-нибудь, но, вспоминая то время, не могу представить, с кем он мог бы разделить горести. Мы оба были заперты в одиночестве, и каждый вечер, когда мы смотрели друг на друга, каждый из нас видел виновника своего одиночества.

Тем не менее все проходит, особенно время, и с течением месяцев, а тем более лет я постепенно нашел подходящую для себя нишу в окружающем меня мирке. Я прислуживал Барричу, принося ему вещи прежде, чем он собирался попросить об этом, и убирал после того, как он лечил животных. Я следил, чтобы у ястребов всегда была чистая вода, и выискивал клещей у собак, вернувшихся домой с охоты. Люди привыкли ко мне и больше не глазели на меня. Некоторые, казалось, и вовсе меня не замечали. Постепенно Баррич ослабил надзор. Я свободно уходил и возвращался, но по-прежнему старался, чтобы он не знал о моих походах в город.

В крепости были другие дети, многие из них примерно моего возраста. Некоторые даже приходились мне родственниками — троюродными или седьмой водой на киселе. Но ни с кем из них я так никогда и не сошелся. Младшие были под присмотром матерей или нянек, у старших всегда находились неотложные дела. Большинство из них не были жестоки ко мне — просто я не принадлежал к их кругу. И хотя я мог месяцами не видеть Дирка, Керри или Молли, ребята из города оставались моими ближайшими друзьями. Зимними вечерами, когда все собирались в Большом зале послушать менестрелей или посмотреть кукольные представления, и во время ознакомительных прогулок по замку я быстро научился понимать, где мне рады, а где нет.

Я старался не попадаться на глаза королеве, потому что всякий раз, глянув на меня, она находила какую-нибудь оплошность в моем поведении и пеняла за это Барричу. Регал тоже был источником опасности. Будучи почти взрослым мужчиной, он не стеснялся оттолкнуть меня с дороги или нарочно наступить на то, с чем я играл. Ему были свойственны мелочность и мстительность, которых я никогда не замечал в Верити. Не то чтобы Верити занимался со мной, но наши случайные встречи никогда не были неприятными. Если он замечал меня, то ерошил мне волосы или давал пенни. Однажды слуга принес в комнаты Баррича деревянные игрушки — солдатиков, лошадку и повозку, с которых сильно облезла краска, — с сообщением, что Верити нашел их в углу своего платяного шкафа и подумал, что, возможно, они придутся мне по душе. По-моему, никогда в жизни у меня не было ничего своего, чем я дорожил бы больше, чем этими игрушками.

Коба, мальчика-псаря, тоже следовало опасаться. Если Баррич был поблизости, Коб разговаривал и обращался со мной ровно и справедливо, но в другое время не находил мне дел. Он ясно дал понять, что не хочет, чтобы я вертелся у него под ногами, пока он работает. Постепенно я сообразил, что он ревнует Баррича ко мне, чувствуя, что забота обо мне вытеснила интерес к нему. Коб никогда не был откровенно жесток и никогда не обращался со мной несправедливо, но я чувствовал его неприязнь и избегал его.

Все солдаты относились ко мне с большой терпимостью. После уличных детей города Баккипа они, вероятно, более всего подходили под определение моих друзей. Но как бы терпимы ни были мужчины к мальчику девяти или десяти лет от роду, у них очень мало общего. Я смотрел, как они играют в кости, и слушал их рассказы, но на каждый час, который я проводил в их обществе, приходились целые дни, в которые я вообще их не видел. И хотя Баррич никогда не запрещал мне бывать в караульной, он не мог скрыть, что не одобряет такого времяпрепровождения. Таким образом, я и был и не был членом сообщества замка. Одних людей я избегал, за другими наблюдал, третьим подчинялся — но ни с кем я не чувствовал близости.

Потом, в одно прекрасное утро, все еще немного стесняясь своих десяти лет, я играл в Большом зале, кувыркаясь со щенками. Было очень рано. Накануне произошло какое-то важное событие, празднование длилось целый день и затянулось далеко за полночь. Баррич напился до бесчувствия. Почти все, и господа, и слуги, всё еще были в постели, и на кухне поживиться было почти нечем. Но столы в Большом зале ломились от недоеденных сластей и жаркого. И еще там были вазы с апельсинами, круги сыра — короче, все, о чем мог мечтать мальчик для небольшого грабительского набега. Большие собаки уже расхватали лучшие кости и разошлись по углам зала, предоставив щенкам подбирать меньшие кусочки. Я взял со стола немного паштета, залез под стол и разделил пиршество с избранными фаворитами среди щенков. Со времени исчезновения Востроноса я всегда старался не дать Барричу повода заподозрить меня в привязанности к какому-нибудь одному щенку. Я все еще не понимал, почему он препятствует этому, но не спрашивал его, чтобы не поставить под удар щенка. Итак, я делил свой паштет с тремя щенками, когда услышал медленные шаги, шуршащие по устланному тростником полу. Два человека негромко что-то обсуждали.

Я подумал, что это кухонные слуги пришли убирать со столов, и вылез из своего укрытия, чтобы перехватить еще чего-нибудь вкусненького, прежде чем все унесут. Но при моем появлении вздрогнул не слуга, а старый король, мой дедушка, собственной персоной. Чуть позади него, держа отца под локоть, шел Регал. Его тусклые глаза и помятый камзол свидетельствовали об участии во вчерашнем разгуле. За монархом и принцем семенил новый, лишь недавно принятый на должность шут короля. Наряд шута был сшит из черных и белых лоскутов, кожа его была бледной, как тесто, а глаза — блеклые, почти бесцветные. Он выглядел так странно и нелепо, что я невольно избегал смотреть на него. По контрасту с шутом и невыспавшимся Регалом король Шрюд выглядел великолепно. Глаза его блестели, борода и волосы были аккуратно причесаны, одежда казалась безупречной. Быстро справившись с минутной растерянностью, вызванной моим неожиданным появлением, он сказал: