Грэм Грин - Ценой потери

• Название: Ценой потери
• Автор: Грэм Грин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1994

В затерянном африканском лепрозории появляется, неизвестно зачем, европеец. Маленькое общество его соотечественников (врачи, миссионеры, колонисты) смущено, заинтриговано, взбудоражено. Чего желает этот нежданный гость, что несет в себе, что получит и какой ценой обретет он вновь вкус к жизни?

В романе документально точно изображена колония для прокаженных и стадии болезни. Однако писатель придал образу проказы нравственно-философский смысл, притом отчетливо неоднозначный. Проказа — это и проклятье мучительного самовыражения личности, и поклонение ложным кумирам, и тенета духовного гнета, и ограниченность природы человека…

---

— Ей надо отдохнуть, — сказала мать Агнеса. — Все это можно обсудить завтра утром.

— Разрешите мне поговорить с ней наедине.

— Ни в коем случае, — сказала мать Агнеса. — Это недопустимо. Отец Тома, вы не позволите ему…

— Почтеннейшая! Неужели же я буду ее бить? При первом ее вопле вы можете прибежать на выручку.

Отец Тома сказал:

— Если мадам Рикэр согласна, вряд ли мы сможем воспрепятствовать этому.

— Конечно, согласна, — сказала Мари Рикэр. — Затем я сюда и приехала.

Она тронула Куэрри за рукав. Ее улыбка, полная печали и поруганного доверия, была достойна Сары Бернар[55] в роли умирающей Маргариты Готье[56].

Когда они остались вдвоем, она сказала со счастливым вздохом:

— Вот так-то.

— К чему вся эта ложь?

— Это не все ложь, — сказала она. — Я ведь вас правда люблю.

— С каких пор?

— С тех пор как провела с вами ночь.

— Но вы же прекрасно знаете, что тогда ничего не было. Мы пили виски. Я рассказывал вам сказку, чтобы вы поскорее уснули.

— Да. В некотором царстве, в некотором государстве. Вот тогда я и влюбилась. Нет, не тогда. Кажется, опять вру, — сказала она с наигранным смирением, — Это было, когда вы в первый раз к нам пришли. Un coup de foudre[57].

— В ту ночь, которую, по вашим словам, мы провели вместе?

— Нет, это тоже вранье. На самом деле я провела с вами ночь после приема у губернатора.

— Да что вы несете?

— Мне с ним не хотелось. И тогда, чтобы как-то себе помочь, я закрыла глаза и вообразила, что это вы.

— Я, видимо, должен рассыпаться в благодарностях, — сказал Куэрри, — за комплимент.

— Тогда, наверно, ребенок и получился. Так что, видите, я им не наврала.

— Не наврали?

— Ну, серединка на половинку. Если бы я не думала тогда о вас, у меня было бы все по-другому, и я бы не забеременела. Значит, в какой-то степени это и ваш ребенок.

Он посмотрел на нее отчасти даже с уважением. Только богословам было бы под силу дать должную оценку извилистым путям ее логики и отделить в них добрый умысел от злого, а ведь совсем еще недавно он думал, что такое юное и бесхитростное существо не может представлять никакой опасности. Она улыбнулась ему чарующей улыбкой, словно надеясь выудить у него еще какую-нибудь сказку и оттянуть время сна. Он сказал:

— Лучше расскажите мне, что там у вас произошло в Люке, когда вы увиделись с мужем.

Она сказала:

— Кошмар! Просто кошмар! Я думала, он меня убьет. Про дневник не поверил. И донимал, донимал меня расспросами всю ночь и под конец так измучил, что я сказала: «Хорошо. Пусть будет по-твоему. Я спала с ним. И здесь, и дома, и всюду, и везде». Тогда он ударил меня. И еще хотел ударить, да мистер Паркинсон помешал.

— Ах, Паркинсон тоже там был?

— Он прибежал на мой крик.

— Сделать несколько фотоснимков?

— Нет, по-моему, он в тот раз ничего не снимал.

— А потом что было?

— Ну, а потом он узнал и про все вообще. Он хотел сейчас же увезти меня домой, а я сказала, что мне надо побыть в Люке, пока я не буду знать наверняка. Он спросил: «Что знать?» И тут все выплыло наружу. Утром я пошла к доктору, выслушала там страшное подтверждение и, не возвращаясь в гостиницу, поехала сюда.

— Рикэр думает, что ребенок мой?

— Я всячески ему втолковывала, что ребенок его… потому что до некоторой степени это так и есть.

Со вздохом удовлетворения она вытянулась на кровати и сказала:

— Господи, до чего же хорошо. А как было страшно ехать одной! Ведь еды я из дому не взяла, койку тоже, приходилось спать прямо в машине.

— В машине, которая принадлежит ему?

— Да. Но я надеюсь, что мистер Паркинсон довезет его до дому.

— Я бы попросил вас сказать отцу Тома, как все было на самом деле, но думаю, что это бесполезно.

— Да, корабли-то я уже сожгла.

— Вы сожгли единственное мое пристанище, — сказал Куэрри.

— Надо же мне как-то вырваться отсюда, — извиняющимся тоном ответила она.

Впервые в жизни он столкнулся с эгоизмом, таким же безграничным, как и его собственный. Та, другая Мари была отомщена, а что касается Toute a toi — вот когда она может торжествовать.

— Чего же вы теперь ждете от меня? — спросил Куэрри. — Ответной любви?

— Это было бы очень мило, но если вы не захотите, так им придется отослать меня на родину.

Он подошел к двери и отворил ее. Мать Агнеса маячила в конце коридора. Он сказал:

— Я сделал все, что мог.

— Вы, наверно, заставляли эту бедняжку выгораживать вас?

— Мне она, конечно, во всем призналась, но магнитофона у меня нет. Какая жалость, что церковь осуждает установку потайных микрофонов.

— Могу я попросить вас, мосье Куэрри, чтобы вы больше не появлялись в нашем доме?

— Я и без просьб не появлюсь. Но вы сами будьте поосторожнее с этим маленьким динамитным патроном, что в той комнате.

— Это несчастная, невинная молодая женщина…

— Ах, невинная! Пожалуй, вы правы. Да избавит вас Бог от всяческой невинности. Грешники, по крайней мере, знают, что творят.

Перегоревшие пробки еще не починили, и ноги сами привели его по тропинке в миссионерский поселок. Ливень ушел к югу, но вспышки молнии нет-нет да и колыхали небо над рекой и лесной чащей. К зданию миссии надо было идти мимо дома доктора. В окне у него горела керосиновая лампа, и сам он стоял рядом и вглядывался в темноту. Куэрри постучал в дверь.

Колэн спросил:

— Ну, что там у вас?

— Она упорствует в своей лжи. Это единственное, что поможет ей бежать.

— Бежать?

— Бежать от Рикэра и из Африки.

— Отец Тома держит там совет. Меня это не касается, и я ушел.

— Они, наверно, захотят, чтобы я уехал?

— Ах, если бы настоятель был здесь! Отец Тома — личность не совсем уравновешенная.

Куэрри сел к столу. Атлас по лепре был открыт на странице с пестрыми завихрениями рисунков. Он спросил:

— Что это такое?

— У нас это называется «рыбка плывет вверх по реке». Вот эти яркие пятнышки — это бациллы, кишащие в нервных стволах.

— Когда я сюда добрался, — сказал Куэрри, — мне думалось, что дальше путей нет.

— Ничего, пронесет. Пусть выговорятся. Нам с вами есть еще над чем поработать. Больница построена, и теперь надо заняться передвижными амбулаториями и проектом новых уборных, о котором я вам говорил.

— Мы имеем дело не с больными, доктор, и не с вашими пестрыми рыбками. Их поведение можно определить заранее. А эти люди вполне нормальны и здоровы, и за их поступки ручаться нельзя. Похоже, что мне, так же как и Део Грациасу, не суждено добраться до Пенделэ.

— Я не подчиняюсь отцу Тома. Можете жить у меня, если вас не испугает, что спать вам придется в моей рабочей комнате.

— Нет, нет. Вам нельзя ссориться с ними. Вы здесь так нужны. А мне придется уехать.

— Куда же вы уедете?

— Не знаю. Странно, не правда ли? Когда я приехал сюда, мне казалось, что я не способен испытывать боль, и это меня очень беспокоило. Вероятно, прав был миссионер, которого я встретил тогда на реке. Он сказал, что страдания рано или поздно придут. И вы мне говорили то же самое.

— Я очень жалею, что так вышло.

— А про себя я этого, пожалуй, сказать не могу. Вы как-то говорили, будто, страдая, начинаешь чувствовать, что приобщаешься к бытию человеческому со стороны христианского мифа. Помните? «Я страдаю, следовательно, я существую». Нечто подобное написано у меня в дневнике, но, когда я это написал и при каких обстоятельствах, не помню. Да и вместо «страдаю» там было какое-то другое слово.

— Если человек вылечился, — сказал доктор, — разве можно пускать его силы на ветер!

— Вылечился?

— Вам больше не понадобится делать анализы соскобов.

4

По рассеянности отец Жозеф вытер нож о полу сутаны и сказал:

— Все-таки не следует забывать, что обвинение держится только на ее словах.

— Зачем ей было выдумывать такую страшную историю? — спросил отец Тома, — Ребенок-то, по-видимому, ожидается на самом деле.

— Куэрри столько для нас сделал, — сказал отец Поль. — Мы должны быть благодарны ему.

— Благодарны? Вы это серьезно, отец? После того как он выставил нас на всеобщее посмешище? «Отшельник с берегов Конго. Святой с прошлым». Сколько всего о нем было написано в газетах! А что теперь будут писать?

— Вас эти писания радовали больше, чем самого Куэрри, — сказал отец Жан.

— Конечно, радовали. Я в него верил. Я думал, что он появился здесь с добрыми намерениями. И даже выгораживал его перед настоятелем, когда тот предостерегал меня. Но в те дни я ведь знать не знал, что его заставило приехать сюда.

— А если теперь узнали, поделитесь с нами. — Отец Жан говорил сухо и односложно, как на дискуссиях по богословской этике, когда все то, что касалось сексуальных грехов, надо было подавать без всякой эмоциональной окраски.