Томас Гунциг - Самый маленький на свете зоопарк

• Название: Самый маленький на свете зоопарк
• Автор: Томас Гунциг
• Издательство: Ультра. Культура
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9681-0044-3

Посетите самый маленький на свете зоопарк. Где на нас всегда смотрит какое-то животное своим немигающим взглядом. Оно смотрит, как мы живем бесцельно, мучаемся от тоски и умираем от одиночества. Мертвая жирафа. Корова, превратившаяся в девушку, но оставшаяся коровой в душе. Маленький, беззащитный коала, жертва цивилизованного неврастеника. Мужчина с глазами ездовой собаки. Муж с глазами гадкой крысы. Индус, похожий на кота.

Животные, как мерило человеческого. Картонно-пластиковый мир, одинаково жестокий и к тем, и к другим.

---

Томас Гунциг Самый маленький на свете зоопарк

Памяти Артура, моего кота

(1990–2001)

«Непосредственные результаты жизни в теле: законы, которым подчиняются все изменения, наблюдаемые нами в природе, хотя они повсюду одинаковы и никогда не вступают в противоречие друг с другом, дают в живых телах результаты, весьма отличные от тех, которые они влекут в телах, лишенных жизни, являющихся полной их противоположностью».

Ламарк. «Зоологическая философия»

«Когда какой-либо вид, в силу благоприятных условий, непомерно размножается на небольшой территории, то в нем часто вспыхивают эпидемии».

Дарвин. «Происхождение видов»

«В Пеонии водится животное, которое называют „моноп“, напоминающее телосложением мохнатого быка. Притом, как мне рассказывали, когда это животное преследуют, оно от страха роняет навоз, такой жгучий и едкий, что, если он попадет на охотника, то убьет его».

Элиан. «О своеобразии животных»

ЖИРАФА

Все началось как оно всегда начиналось. Из-за какой-то ерунды вроде пятна на дверце холодильника или подозрительного запашка, унюханного в стенном шкафу, где, как выяснилось в результате дознания, находились остатки жареного цыпленка, которые, оказывается, не выбросили четыре дня назад. Слово за слово, как всегда, перепалка, приняв абсолютно неуправляемый характер, стремительно смещалась в зону претензий куда более общих и отвлеченных, чем просто пятно или просто запашок, в зону из тех, что знакомы пилотам как «зоны турбулентности», входя в которые, пассажирам рекомендуется пристегнуть ремни и не курить. Кэти завела свою вечную песню про опору, про самоотдачу, про «доказательства» любви, которые ей необходимы, а Боб, как всегда, выслушал все от начала до конца, втянув голову в плечи со своим видом побитой собаки, который, он знал, только сильнее распалял гнев жены. Как всегда, он терпеливо слушал сколько-то времени то, что сам про себя называл «трепотней», а потом выдал какую-то гадость, совершенно безосновательно, но с расчетом уесть побольнее. Он сказал что-то вроде (зачастую он притворялся потом, будто не помнит своих слов): «Да что ты, корова толстая, вообще понимаешь в любви, черт тебя подери?» И, как всегда, воспользовавшись паузой, пока жена переваривала услышанное, он хлопнул дверью и ушел, и долго ездил по улицам, пока гнев не начал мало-помалу рассасываться под мерное движение «дворников», уступая место набухающему комку горечи, означавшему, что пора вернуться домой и попытаться склеить осколки.

Но в тот день, вопреки незыблемому «протоколу ссор Боба и Кэти», как это у них называлось (придирка — перепалка — перебранка — оскорбления — уход Боба — возвращение Боба — надутая мина — робкие шаги к примирению — мир), когда Боб вернулся в их квартиру на первом этаже, она была пуста, свет погашен, пальто Кэти исчезло с вешалки, а при ближайшем рассмотрении оказалось, что исчезли также ее зубная щетка, косметичка, полупрофессиональный фен и кое-что из одежды. Ни записки, ни сообщения на автоответчике. Ничего. Вот это уже было совсем не как всегда. Неприятный холодок пробежал у Боба по спине.

Он почувствовал, как поутихший было гнев вновь всплыл и заколыхался в его мозгу, точно гнилая деревяшка в пруду, и сказал себе, что не станет ничего делать. Что и не подумает ждать «эту дуру», что ему хочется есть и что можно будет спокойно посмотреть телевизор. Он поставил варить рис, тупо глядя в окно на высохший садик, который, собственно, и прельстил их обоих, когда они решили купить эту квартиру шесть лет назад. Поел, посмотрел фильм, в котором сначала насиловали девушку, а потом она мстила, после фильма посмотрел теледебаты, потом, сам не зная, как это вышло, вдруг обнаружил, что звонит матери Кэти, которая ответила ему, что «понятия не имеет, где она, и вообще, когда люди живут в браке, как в походе на биваке, нечего удивляться, если наживают неприятности на свою голову». Боб не понял, о чем это она, плюнул и лег спать.

Он проснулся среди ночи: во рту было так сухо, будто песку наелся. Глотая воду из стакана, он увидел через окно кухни что-то, показавшееся ему большой темной кучей в саду. Время было позднее, голова весила тонны, он не обратил на это внимания и пошел досыпать. Только на следующее утро, около семи, шаря по полкам в поисках завалявшейся горбушки хлеба, чтобы хоть что-нибудь съесть перед уходом на работу, он увидел, что это было. В садике, занимая его почти целиком, лежала, завалившись на бок, изогнув под странным углом шею, вытянув три длинные ноги и поджав четвертую, мертвая жирафа — или, по крайней мере, что-то очень на нее похожее. Боб выронил изо рта хлеб, который начал жевать, и как был, босиком, вышел на мокрую траву. Никаких сомнений: это была действительно жирафа с желтой в коричневых пятнах шкурой (неприятно жесткой на ощупь — Боб потрогал кончиками пальцев), и действительно мертвая: большие матовые глаза неподвижно смотрели в утреннее небо, длинный язык свесился, точно ручеек слюны, из темных губ животного. Боб зачем-то огляделся вокруг, как будто мог увидеть, откуда взялась жирафа, но никакого намека на ее происхождение не обнаружил. Стоять босиком на мокром газоне было холодно, и он вернулся в дом. Одеваясь, он ломал голову, как могла попасть жирафа в его садик, и, сам того не замечая, проникся чувством, которое ненавидел пуще всего на свете: принялся жалеть себя, бедного.

На работе он долго сидел, уставившись в черновик письма поставщику офисного оборудования, потом, глубоко вдохнув, снял трубку телефона и набрал номер лучшей подруги Кэти. Та ничего не знала, впервые слышала, заявила, что «вообще-то ее это не удивляет», что, возможно, будь он способен «хоть на что-нибудь», все было бы иначе и что она «должна прощаться, дел по горло». Боб с силой сжал ладонями виски и кое-как дотерпел до конца дня.

Вернувшись домой, он поморщился, обнаружив, что жирафа лежит на прежнем месте и что исходящий от нее непривычный звериный запах уже заполз в квартиру. Надо было что-то делать. Кэти вечно его упрекала, что он не умеет разруливать трудные ситуации, но ничего, на этот раз он справится. Первым делом он позвонил в полицию; девушка на коммутаторе, явно чем-то недовольная, сказала, что он обратился не по адресу, что если жирафа не пыталась его ограбить, убить или «каким-либо образом посягнуть на неприкосновенность личности», то ее труп — это просто труп животного, а не подозреваемого, и что, за отсутствием преступных действий, ему следует «разобраться своими силами». Спасатели, Скорая ветеринарная помощь, Служба природных катастроф Общественной безопасности по очереди отфутболили Боба с разными доводами, которые он назвал про себя «мудацкими отговорками».

Он снова набрал номер матери Кэти, та сказала: «Да, есть новости» и сообщила, что ее дочь устала от жизни «с тетехой и неумехой», что молодой женщине нужно «на кого-то опереться» и она не может «вечно быть мужиком в доме».

Из-за гадкого запаха жирафы и распроклятой жалости к себе спал Боб плохо. Назавтра запахло сильнее и еще противнее. Делегация из четырех соседей позвонила утром в его дверь с требованием «немедленно решить проблему запаха, который отравляет воздух уже третий день». Боб промямлил какие-то извинения и позвонил мяснику-оптовику, но тот объяснил ему, что теперь, после «Маастрихта и соглашений DG6, торговля мясом экзотических животных строго контролируется, то ли дело было до Uruguay Round[1]».

Боб повесил трубку. Ему хотелось плакать, он посмотрел в зеркало и нашел, что «краше в гроб кладут». А потом зазвонил телефон. Это была Кэти.

Своим голосом морской птицы Кэти спросила, подумал ли он «обо всем, что она ему сказала?» Не слишком понимая, о чем она, Боб ответил, что да, он «хорошо подумал». «Ну?» — спросила она. Он бухнул наобум: «Я изменюсь. Я постараюсь». Последовала пауза, и он сказал себе, что Кэти, должно быть, в свою очередь думает. Потом, с таинственными нотками в голосе, она сказала «до свидания».

Безмерный ужас захлестнул Боба. Это «до свидания» с таинственными нотками означало, что она может появиться в любую минуту. Выхода не было, он позвонил на работу и замогильным голосом сообщил, что подцепил какой-то вирус, слег и выйти не сможет. Потом, умывшись холодной водой, встал у окна и принялся думать. Прошел дождь, с карниза капала вода, и жирафа из желтой стала серой. Что-то вроде божественного озарения вдруг снизошло на Боба. Он снова снял трубку телефона и набрал номер Дарека Грушовски, рабочего-поляка (нелегала), который делал у них ремонт в прошлом году. Боб объяснил ему, в чем дело, и Дарек ответил «нет проблем», он подъедет через час «с кузеном и инструментом».

За час Боб собрал все старые газеты, какие нашлись в доме, сбегал в магазин и купил побольше черных, самых прочных мешков для мусора. Когда он вернулся, Дарек стоял у дверей, а его кузен разгружал багажник «Опеля-универсала». Боб впустил их и провел в садик, где они без эмоций оглядели жирафу. «Электропилой… — заявил наконец Дарек. — Электропилой будет быстрее всего…» Боб был того же мнения.