Константин Банников - Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии

• Название: Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
• Автор: Константин Банников
• Издательство: РАН. Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая
• Жанр: Психология
• Год: 2002

…Круг этих людей замкнут и постоянен. Они одеты в одинаковую форму, вместо имен им присвоены номера. Перемещение их тел в пространстве, перемена функций и даже поз регламентированы общим распорядком, регулярными построениями и тотальным контролем. Эта человеческая масса изолирована от гражданского общества, но внутри нее ни один из индивидов не имеет возможности уединения. Они вынуждены вместе и по команде работать, есть, спать, справлять «естественные надобности», мыться, читать, одним словом, вместе быть.

Что происходит внутри этой массы человеческого «концентрата»? Как взаимодействуют между собой ее отдельные человеческие «атомы»? В какие структуры они выстраиваются и как в них функционируют? Что движет их самоорганизацией?…

Данная монография Банникова — это первое научное социально-антропологическое исследование, очень важное для понимания феномена армейской дедовщины. Свободный стиль изложения делает монографию доступной широкой аудитории читателей, всем тем, кто интересуется глубинными социокультурными процессами, протекающими в армии и других обществах закрытого типа. Как отмечает И. С. Кон, это «самая известная отечественная работа» на эту тему.

---

<…> Я хочу служить, но не в такой армии. Вы не думайте, что я кошу или дуркую, но я больше не могу получать от этих дебилов. У меня уже все болит, худой весь. В столовой уже 2 недели не дают масла, нет сахара. Жрем какие-то помои, половина уже заработала гастриты да язвы желудка. У нас пацаны падают без сознания, постоянно голодные, грязные. Пожалейте меня, заберите меня отсюда.

(3)

<…> Приехал в часть, думал, будет лучше, а тут еще хуже. Все офицеры ушли в отпуск на 3–4 месяца и старикам вообще все можно стало, пошел беспредел. В течение дня подзатыльники, оплеухи и так далее. А ночью или вечером впору в петлю лезть. У них такой прикол появился — возьмут твое ухо и как выкрутят, оно аж хрустнет, так что на следующий день оно все синее. А на утренней поверке сержант спрашивает, кто это тебя так. Я говорю, что не знаю, а он мне как начал по башке лупить… Ну, все, короче. Я здесь больше не могу. Я не хочу служить в такой армии, с голодом, со вшами. Я уже не могу терпеть. Я уже на пределе.

("Армия рабов" // www…)

Письма Григория Парыгина, проходившего срочную службу в Петропавловске-Камчатском и покончившего жизнь самоубийством, не нуждаются в комментариях и не требуют от читателя компетенции эксперта психолога-криминалиста для понимания того, что до самоубийства его довели царящие в его части отношения. Подборка писем, опубликованная в хронологическом порядке в еженедельной газете "Новая Камчатская Правда", целиком помещена в Приложении. Ниже приводятся отрывки, отражающие переход от рефлексивных размышлений о трансформации собственной личности в армии к решению о самоубийстве.

[Из солдатских писем]

<…> "Мореманы" не такие и хорошие парни, как я думал. Хотя жить по уставу сложно, и поэтому они озлобляются. Да и я тоже потихоньку становлюсь таким. <…>

<…> Я после ужина чищу снег. Утром до завтрака мы чистим снег все. Как я заметил, Рома, наш "годок", снег не кидает. Значит, я тоже не буду кидать снег, а буду гонять своих "духов". В роте нам говорят, что когда они были "духами", то думали, что когда станут "годками", никого гонять не будут. Но вышло по-другому. Они говорят, что когда они пришли в армию, они были такие же, как я. И иногда, когда смотрят на меня, говорят: "Ну, пацан, армия тебя изменит очень сильно". Чем дальше, тем сильнее мне становится интересно, правда ли я изменюсь? <…>

<…> Рома, наш годок, не знаю, чего такой злой. Постоянно нас гоняет. Я не знаю, почему. И постоянно гоняет меня. Почему я у него крайний? Гриня, он относится ко мне, как и ко всем. Да и я отношусь к нему, как к пацану, который прослужил больше, чем я. Как к "дембелю". Толя гоняет чуть больше Грини, но тоже пацан не злой. Гриня и Толик — это такие "дембеля", каким "дембелем" хотел бы стать и я. Хотя я слишком мало прослужил вместе с ними и, может быть, мое мнение изменится — мне служить с ними два месяца.

<…> Сегодня, 29 января, мы нарушили правила "стодневки" и ночью будем наказаны: мы будем отжиматься от пола, сидеть "на воздушной баночке" и многое другое. Наверняка больше всех нас будет гонять Ромка — он любит гонять. Наша "духанка" кончается 27 марта. Здесь — две стороны монеты. Одна — мы, точно, будем больше "рожать" всем сигареты и деньги. А, с другой стороны, один день боли, когда нас будут крестить ремнями в "помоза". <…>

Привет, мам! Пишет тебе рядовой Григорий. Сегодня, 9 февраля, мы опять ходили "рожать" деньги на сигареты, сгущенку, носки, блок "чоко-пая". Сигареты мы "рожали" до обеда. Все остальное — после. Сигареты я с Лешкой "родил" быстро. А с остальным у меня с ним и Юрком ничего не получилось. <…>

Привет, папа! Пишет тебе твой сын-солдат. У меня все хорошо. Служу пока что без серьезных происшествий. А так, в основном, мелкие случаи. <…>

Привет, мама! Пишу тебе после ужина в свободное время. Дела у меня не очень. Сегодня мне предстоит, или не предстоит, ночка веселая. Мне надоела эта глупая жизнь. Я могу натворить кое-чего, что может поломать мне жизнь. А может и со мной может что-нибудь случиться. Команда считает, что мы должны делать за них разные работы. Мне это надоело, и может получиться большой конфликт, который поломает тут все, а может ничего и не случится. Сегодня все выяснится. 1.10.98 г.

2.10.98 г. Ничего не было. Я спал, как младенец. Все так же и осталось. Пока до меня никто не дое…ся. Гриша.

(Яковлев, 1999c)

"Через несколько дней автора этих писем не стало, — пишет Владимир Яковлев, опубликовавший письма Григория Парыгина. — Его труп, висящий в петле на дереве недалеко от 51-й комендатуры, нашел случайный прохожий. Ровно год прошел с того трагического дня. Завершилось следствие, которое пришло к заключению о том, что Григорий Парыгин покончил жизнь самоубийством. Но мать погибшего солдата с выводами военных следователей не согласна. Она считает, что ее сына убили. Вскоре состоится суд, который внесет окончательную ясность в случившееся. Однако вполне очевидно уже сейчас, что Григорий Парыгин стал очередной жертвой неуставных взаимоотношений, которые процветали не где-то вдали от пристальных взоров высоких военачальников, а лишь в нескольких десятках метров от штаба группировки".[117]

Человек, доведенный до последнего предела, предпочитающий самоубийство слому своей личности, этим страшным выбором утверждает свободу воли и свой протест против существующего режима.

Еще раз вглядимся в строки приведенного выше письма: "Мне надоела эта глупая жизнь. Я могу натворить кое-чего, что может поломать мне жизнь. А может и со мной может что-нибудь случиться. Команда считает, что мы должны делать за них разные работы. Мне это надоело, и может получиться большой конфликт, который поломает тут все, а может ничего и не случится. Сегодня все выяснится".[118] Что автор имел в виду? Напомним, что он прослужил почти год, и, судя по предыдущим письмам, принимал нормы "дедовщины", отдавая ей предпочтение перед "уставщиной", т. е. вполне осознанно адаптировался в среду организованного насилия. Что значит это "команда считает"? Это может говорить о том, что автора этих писем собирались "опустить", поскольку без "козла отпущения" команды подобного рода не существуют. Самоубийство в данной ситуации оставалось последним и единственно возможным выходом. Он повесился недалеко от комендатуры, и в этом можно видеть его вызов всем системам организованного насилия — как уставной, так и не уставной.

Рационализация деятельности

Попадая из учебной части в войсковое соединение, солдат сталкивается с необходимостью как-то обозначить свою позицию по отношению к местным нравам и обычаям. Альтернативы, за редким исключением, нет, и ему приходится интегрироваться в действующую систему доминантных отношений. В целом, насколько я мог наблюдать жизнь Советской/Российской армии в период с 1987 по 2000 г., знаково-семиотическая оболочка "дедовщины" везде и всегда воспроизводится примерно одинаково, но степень реального физического насилия в разных местах колеблется от полного его отсутствия до убийств. То есть, к примеру, подавляющее большинство "дедов" и "духов" в воинских частях по всей стране будут различаться между собой габаритами подворотничков, углом изгиба кокард и т. п., но при этом молодых в одних частях никто и пальцем не трогает, в других их бьют только "за дело", в третьих их бьют "для профилактики", в четвертых — избивают постоянно, в пятых — насилуют и забивают насмерть.

Во многих воинских частях положение духов различается даже в разных подразделениях. Здесь проводить какие-то классификации невозможно — моральный климат и, следовательно, степень экстремализации отношений зависят от личностей доминантных лидеров. Однако нам удалось проследить некоторые общие закономерности. В нашей части положение духов было везде примерно одинаковое — весьма и весьма приниженное, подчиненное и бесправное. Общей была система знаков и символов принадлежности к эшелону элиты старослужащих. И, тем не менее, духи хозяйственного взвода, ремонтной роты и других рабочих подразделений отличались более раскованным поведением, большей свободой, большим участием в делах элиты, большей заинтересованностью в общей статусной системе. В свою очередь, деды этих подразделений практически никогда их не били.

Служба в особом подразделении имеет ряд преимуществ, которые являются своего рода стимулами. Соответственно, их командирам легче контролировать своих дедов. С другой стороны, командиры хозяйственных взводов всех уровней — от начальника склада до заместителя командира части по тылу — невольно связаны со своими подчиненными негласной круговой порукой, поскольку те становились участниками их больших и малых махинаций. Отвезти цемент на дачу или отгрузить со склада налево несколько ящиков тушенки — все это осуществлялось не лично прапорщиками и полковниками, а руками солдат, естественно, не молодых. Излишне говорить, что командир не будет на утреннем построении, тараща глаза, орать "товарищ солдат, застегните крючок!" на того, с кем ночью он отгружал со склада некие материальные ценности; он свои глаза закроет и на большие шалости.