Евгения Яхнина - Чердак дядюшки Франсуа

• Название: Чердак дядюшки Франсуа
• Автор: Евгения Яхнина
• Издательство: «Детская литература».
• Жанр: Детская проза
• Год: 1974

В исторической повести рассказывается об Июльской революции во Франции в 1830 году, которая покончила с монархией Бурбонов.

---

— Заказы-то, может быть, и появятся вновь, но расценки, конечно, понизятся, — ответил Клеран. — Я всё жду, когда отменят закон против рабочих стачек но, видно, не дождусь. А между тем рабочие ведь не успокоились. В Париже как будто и спокойно, но зато в других местах… Может быть…

— Добрый день, отец! Добрый день, Клеран!

Ксавье вошёл в комнату, не сбросив пальто. Франсуа, хорошо знавший своего сына, сразу почувствовал, что Ксавье чем-то возбуждён.

— Что произошло?

— Ничего особенного не произошло, отец! — бодро ответил Ксавье. — Однако новости есть. Я виделся сегодня с господином Куантро. Ты ведь слышал, — обратился он к Клерану, — что Морис, — при упоминании имени покойного друга лицо Ксавье омрачилось, — хотел меня свести с Куантро — владельцем большой механической мастерской в Париже и ткацкой в Лионе. Он приходится Морису каким-то дальним родственником, и Морис вёл с ним переговоры ещё задолго до того, как я окончил школу. Так вот я сейчас иду прямо от Куантро. Он возьмёт меня к себе на работу, но… хочет, чтобы прежде я отслужил у него годик-другой в Лионе. «Запаситесь терпением, — сказал он мне, — я не прочь взять вас к себе в Париж, но проверить вас могу лишь на работе в Лионе».

— Так и сказал? — вырвалось у Франсуа.

— Да, так и сказал. И вот уж не знаю, правильно я сделал или нет, но я отказался. Уж больно не хочется мне оставлять вас с сестрёнкой одних…

— Ты правильно сделал, сынок, — перебил его Клеран. — Стоит ли тебе уезжать из Парижа? Хоть я и мог бы, конечно, присмотреть за твоими… Притом, для всякого хозяина полезно, когда служащий не сразу соглашается на все его условия… У тебя, кстати, почерк хороший. Я знаю одного актёра, ему надо роли переписывать, а сам он пишет как пятилетний ребёнок… Я поговорю с ним о тебе…

— Поговори, буду очень тебе благодарен. У меня тоже кое-что наклёвывается. В одной конторе нужен чертёжник.

И Клеран, и Франсуа с недоумением подумали, что, несмотря на то что принесённую им новость никак нельзя было назвать благоприятной, Ксавье чем-то не то обрадован, не то возбуждён. Апатия, которая так пугала их обоих, как-то внезапно с него соскочила.

— А что у тебя слышно нового? — спросил Ксавье Клерана.

И тот опять отметил про себя, что давно Ксавье не говорил с ним таким задушевным тоном.

— Да у нас в типографии всё то же. Жалованья, как тебе известно, нам не прибавили. А господин Бод, наш управляющий, ходит озабоченный. Напуган он очень тем, что было в июльские дни, и не знает, что можно печатать, что нельзя… Ах, французы, французы! Как любим мы благодушествовать и как охотно признаем того, кто правит нами в данный момент. Взять хотя бы твоего отца. Сколько лет прошло, а он всё не может забыть Наполеона. А сколько лет мы не могли разделаться с Карлом и склоняли шею перед его властью!.. Теперь Луи-Филипп… У этого есть шансы долго оставаться королём и по привычке считаться «добрым».

— Ты прав, Клеран. Я тоже мучительно раздумываю над тем, что произошло! Да что я?! Бланки, который больше нашего читал, видел и понимает, тоже озабочен тем, как всё обернётся… Но сегодня мне надо уйти, я не могу оставаться ни на минуту дольше, а разговор на такую тему требует времени.

— Куда ты так спешишь? — осведомился Франсуа с тревогой.

Лицо Ксавье снова осветилось.

— Меня ждут в три часа по одному делу. Ничего особенного и ничего плохого, — поспешил он заверить отца. — Но никакого отношения к господину Куантро это дело не имеет, — вдруг весело и как-то озорно рассмеялся Ксавье.

Франсуа и Клеран успели только переглянуться, а Ксавье уже спускался по крутой лестнице, ведущей с чердака вниз.

— Если выйдет, как я задумал, я всё расскажу! — бросил он на ходу.

Ксавье мало-помалу пришёл к мысли о том, что он был несправедлив к Люсиль, что он должен объясниться с ней, а не таить обиду в себе. И теперь он шёл к ней. Шёл, чтобы просить её забыть все недоумения, недомолвки. Ведь они любят друг друга. Теперь он поверил, что и она любит его, хотел поверить! Если не любит сейчас, то полюбит! Непременно полюбит! Пусть только она даст ему слово, что они будут вместе и что она согласна ждать. А он добудет себе работу, каких бы усилий это ни стоило — пусть даже на время придётся стать чернорабочим. Лишь бы Люсиль была с ним!

Глава двадцать девятая Опять Воклер!

Часы в столовой пробили три раза. Скоро должен прийти Ксавье. Он сам предложил Люсиль увидеться, напомнив, что уже давно не имел возможности поговорить с ней без посторонних. Девушка расцвела от его слов. Что-то он ей скажет? О чём будет их разговор?

Люсиль чувствовала себя совершенно свободной: после злополучного вечера у г-жи де Мурье, несмотря на все уговоры хозяйки, она вскоре отказалась у неё служить. Нет, нет, ей не надо никаких денег. Хоть она и привыкла за последнее время к самостоятельному заработку, но не в силах слышать, как беззастенчиво в салоне г-жи де Мурье обсуждают июльские дни — те дни, когда погиб Мишель. Вдобавок ей невмоготу присутствовать при том, как Воклера провозглашают поэтом. Можно подумать, что он и впрямь поверил в своё поэтическое призвание.

Люсиль вспомнила, что до своей «блестящей» карьеры у г-жи де Мурье она успешно расписывала веера, которые имели большой успех у модных дам. Купив акварели и кисти, она сделала на пробу несколько вееров: стоило ей принести их к г-же де Мурье, чтобы показать свою работу, как она получила столько заказов, что вопрос о «карманных» деньгах сразу отпал.

«Что он мне скажет? Что он мне скажет? — неотрывно думала Люсиль. — Я скажу ему…»

Словно в ответ на её мысли раздался звонок у входной двери.

Люсиль онемела, увидев в дверях де Воклера, в чёрном сюртуке, с чёрной шляпой в руках, официального и церемонного.

— Что вам угодно? — растерявшись, спросила Люсиль, настолько поражённая неожиданным визитом, что даже не ответила на приветствие гостя.

— Разрешите мне войти? Собственно говоря, мадемуазель Люсиль, я пришёл не столько к вам, сколько к вашей матушке, мадам Барбаре.

С этими словами Вальдек положил шляпу на столик для шляп и непринуждённо, как будто бывал здесь не раз, повесил на вешалку пальто, которое было перекинуто у него через руку.

— Войдите, пожалуйста, господин де Воклер. — Люсиль ввела его в маленькую гостиную. — Садитесь, пожалуйста.

Вальдек окинул взглядом комнату и нашёл, что она обставлена хоть и скромно, но со вкусом. Выбрав кресло поудобнее, он легко опустился в него и сказал:

— Мадемуазель, я ещё раз приношу свои самые глубокие соболезнования… И я намеревался лично выразить их вашей матушке, с которой, к сожалению, не знаком.

— Спасибо, господин Воклер, но после гибели брата мать моя никого не принимает. Я расскажу ей о вашем посещении и передам ваши слова, которые несомненно будут ей приятны.

— Если вы не торопитесь, мадемуазель, я хочу попросить у вас разрешения задержать вас ещё на несколько минут.

Люсиль раздражала неторопливая речь Вальдека, его излишняя, как ей казалось, вежливость, но она сдерживала себя. «Неужели он опять заведёт разговор о песнях? О причинах, которые побудили его разорвать наш договор?» — с тревогой подумала она. Понимая, что с минуты на минуту придёт Ксавье, она совершенно потеряла терпение.

— Прошу вас извинить меня. Но, к сожалению, я не могу продолжать беседу с вами… Я не оставляю надолго мою мать одну… Простите…

— Я всё понимаю, мадемуазель. Понимаю и глубоко сочувствую. Поэтому-то я и выжидал столько времени, не решаясь нарушить уединение мадам Менье, скорбь которой так понятна. Иначе я уже давно был бы у вас. Я несколько раз справлялся, и мне сказали, что господин Жак даже не посещает свой кабинет, а теперь, как мне сообщили, преодолев своё горе, он начал работать.

Со всё возрастающим удивлением слушала Люсиль своего собеседника. «Вот речи, совершенно несвойственные моему бывшему партнёру. Он никогда не был внимателен ко мне, никогда не интересовался моей семьёй. Но к чему он клонит?»

— Очаровательная мадемуазель Люсиль! Я должен вам откровенно признаться, что не только желание выразить сочувствие вам и вашим родителям привело меня сюда. Я должен был навестить их, вернее, познакомиться с ними ещё в июльские дни. Так я себе наметил, но отложил свой визит на время, когда всё придёт в порядок… И вдруг я узнал о неожиданно обрушившемся на вас несчастье… И, даже увидев вас на балу у госпожи де Мурье, я не решился заговорить с вами о том, что для меня важнее всего…

Люсиль всё ещё не понимала, к чему он ведёт. А между тем нетерпение её возрастало. Ксавье вот-вот придёт. Только недоставало, чтобы они здесь встретились. Что она скажет Ксавье? Только бы не произошла эта встреча здесь, у них в доме!

— Я вижу, мадемуазель, вы не догадываетесь, зачем я пришёл. Я буду краток. За время наших недолгих встреч я оценил ваш талант, сдержанность, красоту, воспитанность, ну, словом, все те качества, какие нужны женщине, чтобы быть неотразимой… Вы покорили меня, мадемуазель! Я оценил вас и… полюбил. Я вижу недоумение на вашем лице и повторяю — да, полюбил! И пришёл, чтобы попросить у ваших родителей вашей руки… («Может быть, я пересолил, и слова о любви лишние? Жанна ведь утверждает, что в браке любовь не нужна», — мелькнуло в голове у Вальдека.)