Павел Гейцман - Тайник

• Название: Тайник
• Автор: Павел Гейцман
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1991
• ISBN: ISSN 0130-5409

Роман захватит Вас с первых же строк и не отпустит ни на секунду. Гейцман постоянно держит читателя в напряжении, это и триллер, и детектив, и много чего еще…

---

Она устроилась поудобнее, лицо ее сразу обмякло. Одна. Теперь ей не нужно больше быть очаровательной женщиной или опытным специалистом. Она слегка прибавила газу, машина набрала скорость. Наедине с собой, со своим внутренним миром, с тем, что и самой не до конца понятно. Ни пустыня, ни выжженный растрескавшийся Эрг уже давно не пугали ее. Она любила эти минуты одиночества, бесконечного простора, убегающей вдаль дороги. В такие минуты ее переполняло чувство покоя и облегчения. Ни о чем не жалеть, ни о чем не мечтать. Что такое ее незначительные проблемы перед лицом этих вечных просторов…

На мгновение она задумалась о том, не была ли слишком доверчива, не следовало ли держаться сдержаннее. Слишком большая откровенность может показаться неприятной. Ей ведь не двадцать лет, чтобы вести себя как неопытная девушка. Но она тут же выбросила эти мысли из головы. Бог его знает, понял ли что-нибудь из того, о чем она говорила, коллега Винтер, этот старый холостяк? А что у него у самого за тайна? Или нет никакой?

Чем старше человек, тем все для него труднее. Взаимопонимание, сближение… А тут еще разум. Разум — самый большой враг. Как только начнешь размышлять… Но даже и об этом не хотелось думать. Она предоставила мыслям течь свободно, перескакивать с одного на другое. Мотор монотонно тарахтел. Жар раскаленной земли и пыль пустыни. Чувствуешь, как оседает она на губах, как хрустит на зубах и вызывает во рту сладковатый привкус.

Этот привкус вдруг напомнил ей давнее прошлое, тот день, когда она убежала из Гданьска. Тогда она возвращалась домой после первой полугодовой экспедиции в Египте. Как она тогда была восхитительно молода и восторженна. Муж работал конструктором на гданьской верфи, и со дня бракосочетания они жили в небольшом домике, оставшемся ему от родителей. В Варшаву она прилетела поздно вечером, скорый поезд привез ее в Гданьск около часу ночи. Она нарочно не написала, когда приедет. Работы закончились на неделю раньше, ей хотелось удивить Ежи. Такси так поздно поймать не удалось, и она тащилась домой почти целый час с огромным чемоданом. Но тогда это для нее были пустяки. Она была полна энергии и упоения собой после успешно завершенной работы. Ее первый большой успех. Кое-что она значит, кое-чего добилась, а теперь не может дождаться, когда снова увидит знакомый дом, свой и Ежи родной дом. Его удивленное и восторженное лицо.

Она тащилась безлюдными ночными улицами и громко смеялась. Преподнесет ему великолепный сюрприз. Бесшумно отперла дверь, оставила чемодан в прихожей и прокралась в темную спальню. Хотела юркнуть на свое место, чтобы нежно разбудить его. Явиться прямо из сновидения.

Только ее место в постели было занято!

В испуге она включила свет…

А потом летела, как сумасшедшая, на чердак, чтобы взять еще один большой чемодан и побросать в него обломки семейного счастья. Именно там она и ощутила впервые этот особенный сладковатый привкус, шедший от годами оседавшей пыли, взбаламученной ее отчаянием. Привкус крушения и пустоты, обжигающего зноя и бесконечного одиночества.

Она нажала на тормоз. Алжирский нефтепровод, пересекающий Сахару. От горизонта до горизонта тянулась бесконечная стальная змея. Где-то она потеряла дорогу, теперь надо искать переезд. С минуту она соображала, глядя на компас, надо ли двигаться вдоль нефтепровода к северу или к югу, потом повернула на юг. Примерно через пять километров она увидела эстакаду и вдали прямые стволы финиковых пальм.

Она вздохнула с облегчением — но не потому, что нашла дорогу, а потому, что страшная полоса потерь ушла из ее жизни и больше не вернется. Занесена барханами времени, засыпана песком. Остался только привкус пыли. Через двадцать минут она уже въезжала в пальмовую рощу. Она давно разлюбила оазисы. Осколки древнего рая — и современный отель с бассейном, полным галдящих туристов. Они как раз только что приехали. Перегретые моторы автобусов еще выдыхали горячие волны запаха солярки. Мир изменился, нет больше ничего недоступного. Когда- нибудь здесь пройдет прямая туристская магистраль поперек Сахары до самого Кейптауна. Бог его знает, станет ли от этого кому-нибудь лучше — скорее всего, никому.

Она миновала Тамезрет, проехала через Матмату и потом на скорости девяносто километров в час помчалась к Меденину. Ей пришло в голову, что худшую часть жизни она уже прожила. Все разочарования и ошибки молодости, угрызения совести и неопределенность. Второе супружество оказалось столь же неудачным, как и первое. Но оно не длилось так долго, видимо, она была уже научена горьким опытом. Сегодня она понимает, что это была лишь попытка преодолеть отчаяние после первой неудачи. Отчаянная попытка убедить себя, что ничего еще не потеряно, ничего не случилось, еще не поздно снова создать семью. Но ничего из этого не вышло, хотя теперь она вела себя умнее. Не возвращалась домой неожиданно и не входила в темную спальню, не включив предварительно свет.

После полутора лет она сама поставила диагноз своему супружеству и операцию провела так быстро и энергично, что до сих пор у нее иногда пробегает мороз по коже при мысли, не поступила ли она тогда опрометчиво, не уничтожила ли этой стремительностью и решительностью все свои надежды. Вероятно, можно было найти другой вариант, но теперь уже ничего не изменишь. Пустыня сделала свое дело. Прошлое погребено под ее песками. Только тени прошлого не могла пустыня развеять, задуть, засыпать, скрыть под барханами. Тени всегда остаются на поверхности, как мертвые отражения живых. Это она теперь знает…

Она отняла руку от руля, нащупала носовой платок и попыталась стереть со лба и щек тончайшую розовую пыль. На что она будет похожа, когда доберется до Меденина!

Варшавская сирена.

Так называл ее доктор Винтер. Она знает, ей передавали. Что за невозможный человек!

Стало резко холодать.

Он набросил на плечи свитер, вышел из палатки. Все палатки были на одно лицо и обставлены одинаково: кушетка, стол, стулья и шкаф. Рукомойник и ведро для воды. Любители удобств сооружали душ из продырявленной канистры. В двух больших палатках размещалась общая столовая. Лаборатории тоже в палатках. И все же база создавала какое-то подобие присутствия цивилизации в этой пустыне. Здесь можно было работать и отдыхать.

Тысячелетний колодец Бир-Резене вычистили, углубили, а метрах в двадцати от него пробурили еще тридцатиметровую скважину, которая одна могла обеспечить базу водой. С водой здесь вообще было неплохо. Она находилась метрах в тридцати- пятидесяти под почвенным покровом, проникая по трещинам из третичных и мезозойских отложений. Это имело чрезвычайное значение, особенно при бурении с промывкой, когда к бурильному станку постоянно должна подаваться вода.

Старый колодец в центре оазиса, несколько пальм и колючий кустарник маки — вот и все, что напоминало здесь о прошлом. Новый мир проник сюда, прочно обосновался, и барханы пустыни его не пугали.

С правой стороны базы располагался машинный парк: автомобили, движок, вырабатывающий электроэнергию, детали буровых вышек и на бетонной площадке — вертолет. По левую сторону был лагерь тунисских рабочих, жителей окрестных оазисов, которых геологическая разведка приобщила к миру новых невиданных возможностей. Приличная зарплата и перспектива постоянной работы не менее чем на два года — здесь, на краю пустыни, такое встречалось не часто. Многие жители впервые получили постоянную работу.

Невидимый в темноте муэдзин козлиным голосом тянул вечернюю молитву; голос, извергнутый из глубин человеческого сердца, вибрировал в пространстве и таял в ночи. Сумерки здесь были кратки, ночь наступила прежде, чем отзвучали последние стихи молитвы.

— Доктор Винтер, вы сегодня будете ужинать? — донесся из столовой ворчливый голос геофизика Дутарте, с которым он делил столик. — Филоген жарит цыплят.

Блюда из птицы вносили желанное разнообразие в их меню, сплошь почти состоящее из баранины и козьего мяса. Однако сегодня и цыпленок не пробудит в нем аппетита. И все равно, подумал он, надо взять себя в руки, держаться как обычно, если он не хочет возбудить подозрения у коллег. И ни в коем случае нельзя избегать общества. Надо хоть несколько минут посидеть в столовой, каким бы усталым он себя ни чувствовал.

Голос муэдзина затих, угас в пустыне. На небосклоне появилась огромная, землисто-красная луна. Ночь озарилась, но это не была еще присущая ей обычно окраска. Настоящий свет будет позже, когда серебряное берберское блюдо, начищенное и отполированное, поднимется выше. Луна — вечный кочевник пустынных горизонтов.

— Уже бегу, — крикнул он Дутарте и побрел к столовой. Но мысленно он был в Меденине, пытаясь представить себе выражение лица доктора Шольца. Теперь уже письмо у него, теперь жизнь Тиссо в его руках. Тайна перестала быть тайной. Не сделал ли он ошибку? Не лучше ли было выждать, как советовал Двокат? Его терзали сомнения. Если Шольц выедет ночью, утром он будет в Тунисе, в посольстве. И с этого момента он, Винтер, утратит власть над событиями. Он уже не сможет что-либо изменить. Сообщение полетит от посольства к посольству, как искра по бикфордову шнуру, и французы устроят громкий скандал тунисскому правительству — почему-то они недолюбливают друг друга.