Вячеслав Науменко - Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне

• Название: Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне
• Автор: Вячеслав Науменко
• Издательство: Нева, Олма-Пресс
• Жанр: О войне
• Год: 2003

Сборник впервые издающихся в России документов, воспоминаний очевидцев и участников происходившей в 1945–1947 гг. насильственной выдачи казаков, воевавших на стороне Германии, сталинскому режиму, составленный генерал-майором, атаманом Кубанского Войска В. Г. Науменко.

Трагедия более 110 тысяч казаков, оказавшихся к концу Второй мировой войны в Германии и Австрии и депортированных в СССР, прослежена на многих сотнях конкретных примерах. Документы опровергают мнение о том, что депортации казаков начались лишь после Ялтинской конференции (февраль 1945 г.). Значительное место уделено пути следования от мест выдачи до концлагерей в Сибири, жизни на каторге, а также возвращению некоторых уцелевших казаков в Европу. Приведены случаи выдачи некоторых групп и лиц, не принадлежавших к казачеству, но находившихся в непосредственной связи с ним (например, выдача режиму Тито сербских четников во главе с генералами Мушицким и Рупником). Книга дополнена уникальными материалами из личного архива генерала Науменко.

---

Я пошел в свою палатку, но мне не спалось — боялся, что просплю зарю и меня схватят спящим. Ночью слышал разговоры наших беженцев-казаков и женщин. Они тоже решали, как быть: некоторые намеревались уходить в лес, другие — ехать в СССР.

Утром я разбудил своего приятеля, который спал в стодоле, и мы с ним пошли к нашим ребятам, которые собрались в соседнем стодоле. Всего нас собралось 26 человек. Ну, будь что будет! — решили все и начали собирать лошадей.

Солнышко взошло, и мы с опаскою посматривали в ту сторону, откуда должны были прибыть машины за людьми, боясь, как бы и нас не побросали в них.

Вскоре показалась колонна из двадцати грузовиков, впереди которой, на легковой машине, офицер. Всего прибыло человек сто вооруженных английских солдат.

Найдя лагерь пустым, а в нем разбросанные брички, седла, одежду и прочее, солдаты слезли с машин, остановившихся у края лагеря, и начали рыться в барахле, переворачивая его винтовками, потом стали рыться в бричках беженцев.

Мы наблюдали издали. Слышим, зовут нас. Мы подъехали на лошадях. Здесь нам прочли список казаков, назначенных для сбора лошадей, уже не 20, а 46 человек, в который вошли и мы шестеро.

К вечеру собрали до тысячи лошадей, были и коровы, и верблюды. Людей набралось, вместо 46 человек, до сотни. Англичане отделили нас — 60 человек — и сказали, что повезут к другому табуну, находящемуся ниже по реке. Подошли машины. Мы погрузились, а сами боимся, как бы вместо табуна нас не погрузили в вагоны и не отправили бы к «отцу народов».

Четыре машины везут нас по-над полотном железной дороги. Стражи нет. Подвезли к какому-то стодолу и выгрузили. Туда же привезли продовольствие.

Оказалось, что здесь собрано до двух тысяч лошадей горцев, охраняемых 40 донцами. Старшим был у них Остахов. Помещались они в другом стодоле на той же поляне.

По приказанию англичан наша группа приняла от них табун. Они же оставались тут еще три дня, не зная, что с ними будет.

Вечером последнего дня им объявили, что завтра их повезут для охраны другого табуна. Действительно, на четвертый день утром пришли машины. Донцы погрузились. Их повезли по шоссе, потом свернули к полотну железной дороги, к товарным вагонам. Для них стало ясным, что их хотят отправить в СССР, и они начали, спрыгивая с машин, разбегаться. По бегущим англичане не стреляли. Все же часть казаков попала в вагоны. Англичане погрузили в вагоны вещи разбежавшихся казаков. Погруженных отправили в СССР.

Переводчик относился к нам очень хорошо. Он видел, что к нам приходят из леса люди и предупредил, чтобы были осторожными и чтобы вновь прибывающие не показывались на глаза лейтенанту.

Когда были соединены все табуны, то старшим над ними остался лейтенант Томсон. Он дал часть лошадей во временное пользование жителям, а старшим в табунах приказал отделить лошадей слабых и больных, что и было исполнено. Потом пришла машина и начала копать ров в три метра глубиной и девять метров шириной, очень длинный.

Мы сначала не понимали, для чего он понадобится, и узнали лишь тогда, когда англичане приказали завести в него всех лошадей в количестве одной тысячи и всех верблюдов. Всех их перестреляли, после чего машина засыпала ров и заравняли землю. Все оставшиеся казачьи коровы были перерезаны.

Девятого июля к нам приехал лейтенант и спросил, нет ли между нами хорошего шорника, если есть и желает, то он будет при английской команде оправлять седла.

Хорошо зная это дело, согласился я.

Оказывается, что у англичан уже работают один шорник (кабардинец) и ветеринарный фельдшер. Кроме того, шесть человек смотрят за восемью лучшими лошадьми, отобранными лейтенантом.

Семнадцатого июля всех нас вместе с лошадьми перебросили в Клагенфурт, где стоял 4-й Гусарский полк имени Королевы. При этом полку оказалось еще 23 лучших казачьих лошади, а всего, с приведенными нами, оказалось 41. Их также обслуживали казаки. Кроме того, в этом полку 11 казаков работали на кухне.

Наш лейтенант вернулся к табунам и, как потом мы слышали, лошади были куда-то отправлены в сопровождении английских солдат, а казаки распущены и поступили на работы — кто к крестьянам, кто на железную дорогу, кто на лесные работы.

Гусарский полк (а с ним и мы) несколько раз менял стоянку и оказался 30 октября в Триесте. Нам, казакам, работавшим при полку, было предложено подписать контракт на год, что мы и сделали. Нам выдали английскую одежду и предупредили, что когда мы выходим из расположения полка в город, чтобы не говорили по-русски, так как там есть советские офицеры и солдаты и они не должны знать, что мы находимся в английском полку.

В марте 1946 года нам предложили заполнить анкеты. Добрая душа-переводчик предупредил, чтобы ни в коем случае не писали, что мы военные, а цивильные. Мы так и сделали.

Второго апреля вечером нам объявили, что завтра всех нас — казаков, повезут смотреть за лошадьми в другой полк. У нас зародилось сомнение — не везут ли нас для выдачи советчикам.

Действительно, 3 апреля утром нас посадили в грузовые машины. С нами офицер и переводчик. Тревога наша усилилась, когда при выезде нашем из ворот два английских офицера бросили нам в машины пачки сигарет.

Когда отъехали от Триеста 70–80 километров, машины остановились в чистом поле. Нам выдали по 130 сигарет, мыло, зубные щетки, расчески. Двинулись дальше. По дороге, в Венеции, нас покормили. Дальше двигаемся медленно. Видимо, англичане не торопятся. Мы не понимали, в чем дело, и поняли только около десяти часов вечера, когда машины подъехали к воротам палаточного лагеря за проволокою. По-видимому, англичане боялись, что, увидев лагерь днем издали, мы разбежимся.

Нас подвезли к лагерю Римини, ставшему впоследствии известным по кровавой выдаче из него русских антибольшевиков.

На следующее утро мы увидели, что находимся в огромном лагере, в котором разбиты тысячи палаток. Все они разделены проволокою на клетки, из которых каждая имеет свой номер. В первой клетке находилось 13 тысяч галичан, во второй — немцы, причем чины СС были отдельно.

Дня через три нас перевели из транзитной палатки в национальную клетку № 7, в которой находились люди разных национальностей.

Лагерь охранялся поляками. Кругом вышки с их часовыми. Вне лагеря — прожекторы, которые освещают его по ночам сильным светом.

Казак 1-го Конного полка С. Е. Б.

(Казаки эти были свидетелями выдачи, но сами избежали горькой участи благодаря доброму совету немца-переводчика, предупредившего их написать в анкете, что они цивильные люди.)

О горцах Северного Кавказа

Статья бывшего члена Кавказского комитета, созданного беженцами под Лиенцем. (Информационный бюллетень Представительства Российских эмигрантов в Америке. № 3, июнь 1958 года.)

<…> Прежде всего, следует напомнить и о так называемых «немецких ошибках» (в период завоевания германской армией Северного Кавказа в 1942–1943 гг. — Я. С).

Среди немецкой военной администрации были лица, которые всячески старались покровительствовать бывшим членам коммунистической партии, мотивируя эту свою политику тем, что, мол, бывшие советские администраторы — члены партии, комсомола и прочие, вплоть до энкаведистов, лучше знают советскую действительность и располагают опытом «работы».

Нужно подчеркнуть, что и местные руководители освободительной борьбы не возражали против того, чтобы тех, кто честно раскаялся в своих прежних грехах и хочет стать борцом за свободу своего народа против большевизма, не подвергать излишним репрессиям. Но они категорически отвергали примитивно-утилитарный подход к оценке бывших советских людей и допущения их к руководящей работе. На этой почве было немало стычек на местах с немецкими администраторами.

Но, к сожалению, верх обычно брали немецкие администраторы. Так, в городе Нальчике (Кабарда) они посадили в качестве бургомейстера партийца-профессора, бежавшего из Ленинграда. Городскую полицию возглавил партиец, подобранный немцами буквально на дороге. Неудивительно, что такие люди вели борьбу не против большевиков, а против антикоммунистов. Нальчикский административный аппарат весь был превращен в большевистский подпольный штаб, который потом, почувствовав угрозу ареста, сбежал. Таких я мог бы привести сотни. Немцы наивно полагали, что они «используют» бывший советский административный аппарат и его руководителей в своих интересах, но на самом деле пятая колонна использовала их в своих целях. Советское подполье все шире разворачивало свою сеть, насаждая «перебежчиков» повсюду — в штабах, на должностях переводчиков, поваров, секретарш, которые занимались всеми видами диверсий, включая и провокационные массовые аресты крестьян как «партизан».

В селе Чикола (Осетия) «секретарша» коменданта в одну ночь заставила арестовать около трехсот крестьян, которых с трудом удалось освободить. Советские лазутчики, проникавшие в немецкие военные штабы и части, нередко провоцировали конфликты между населением и армией. В селе Сурх-Ди-гора ими был спровоцирован такой конфликт между немецкими танкистами и сельчанами, который чуть не кончился разгромом села. Охрана военнопленных в лагерях почти полностью находилась в руках «раскаявшихся» энкаведистов, которые жестоко мстили пленным. В Георгиевском лагере (Северный Кавказ) был «барак офицеров», который представлял собою отдел НКВД, поставлявший немцам «военных-добровольцев» — офицеров.