Тимофей Круглов - Август

• Название: Август
• Автор: Тимофей Круглов
• Жанр: Современная проза

Новую книгу я решил опубликовать сразу в Интернете. Главный мой читатель — в Сети. Завоевывать благосклонность издателей и литературных критиков можно годами. От этого путь книги к читателю, как это ни парадоксально, не становится короче. Часто даже, совсем наоборот.

Роман «Август» написан в несколько ином жанре и совсем другой стилистике, нежели «Русский». И пусть читатель встретит здесь некоторых, уже знакомых по «Русскому», героев — это все же совершенно отдельная книга.

О чем она? О любви, земле и небе. О войне и мире. О России и русских. О нас с вами, друзья, ведь каждому из нас рано или поздно приходится отвечать на вечный вопрос: зачем живет человек? Какой выбрать путь? И что ждет нас в конце этого пути? Кто-то назовет «Август» детективом, кто-то любовным или даже философским романом. Наверное, в этой книге есть и то, и другое. Но мне, автору, очень хотелось бы, чтобы этот роман назвали просто «русским».

Авторские права на роман «Август», как и на книгу «Виновны в защите Родины, или Русский» остаются полностью за мною. Эта свобода и определила решение о размещении моих книг в Сети с возможностью беспрепятственного доступа к ним любым ЧИТАТЕЛЕМ. Копирование, распространение текстов книг и ссылок на них — СВОБОДНЫЕ. Все, кроме коммерческого использования, разрешено.

А уж судить о новой книге теперь не мне. Желаю счастливого плавания по страницам «Августа» — ведь это не просто роман, а роман-круиз.

Искренне ваш — Тимофей Круглов.

---

Теперь, на средней палубе, поближе к воде, остались только свои. Птицы, редко поющие в августе, с первым солнцем запели.

Неожиданно, палубой выше, тихо-тихо заиграл синтезатор, и вместе с птицами запела для себя, не так, как в концерте, певичка из бара «Панорама». Это заведение закрылось уже в полночь — у бармена Димы был день рождения. Досиделись и они до утра, как видно.

Ждать не надо лета, чтоб узнать, что счастье есть.
Ждать не буду лета, чтоб сказать, что счастье здесь…

Чуткий Петров первым услышал мелодию, оборвал слово и вскинул руку: слышите?! Все замерли, только бесконечное скольжение теплохода по зеленой воде среди зеленых лиственных стен продолжалось завораживающе, попав в такт негромкой музыке, как будто это она, музыка, а не могучая машина, двигала судно.

… Апрель у нас в раю с золотыми лучами.
Сентябрь у нас в раю — с серебристым дождём.
Здесь счастье нам дано и в любви, и в печали.
Оно со мной в тот миг, что я плачу о нём.
Будь благословенным, детский смех у нас в раю,
Вешнее цветенье — и первый снег у нас в раю.
Верность и измена, боль и страсть, и тьма, и свет —
Всё здесь есть. Вот только говорят, что смерти нет…

Анчаров и Толян переглянулись быстро после этих слов и неслышно вздохнули. Только Глаша услышала этот тихий вздох, потому что ручку маленькую отогревала на сердце у Сани, — услышала и испугалась на миг почему-то.

Июль у нас в раю сыплет звёзды ночами.
Ноябрь у нас в раю плачет ночью и днём.
Здесь счастье нам дано и в любви, и в печали.
Оно со мной в тот миг, что я плачу о нём.
Молча смотрит бездна на летящие огни.
Ах, Отец небесный, Ты спаси, Ты сохрани.
У черты последней, жизни вечной на краю
Я скажу: «Оставь меня в раю, у нас в раю»…

Голос певицы становился все тише и тише, не разобрать было последних слов песни. Не оборвалась она, нет, просто пропала в небесах, там, откуда пришла когда-то впервые на землю.

— Это снова она? — повернулся Анчаров к Люсе так осторожно, как будто спугнуть боялся последнюю ноту песни. Люся, млевшая как птенчик под крылом у обнявшего ее Петрова, кивнула в ответ:

— Она. Ирина Богушевская. «У нас в раю».

* * *

Завтра, то есть, уже сегодня, стоянка в Вытегре. На экскурсию можно не ходить: выспаться, как следует, на пристани купить ягод и рыбы, запастись молоком и хлебом. А потом остаток дня и еще следующий день — в пути. Игры, конкурсы, мастер-классы по вязанию и спортивным танцам, мление в купальниках на солнечной палубе, ленивое сидение в кресле с созерцанием проплывающих берегов, городов, сел, церквей и, конечно, лесов. Восходы, закаты, ледяной коктейль в баре, ночью — дискотека. И в любое время дня в отдельной каюте, за плотными ночными шторами, под музыку из радиорубки в динамике громкой связи, без стеснения и угрызений совести — любовь, любовь, любовь.

Об этом наперед уже знали все, у нас в раю, на теплоходе «Петербург», ранним утром 11 августа 2008 года. Шел четвертый день войны, не прекращающейся уже двадцать лет.

По каютам расходились парами — имели право.

Глава восьмая

— У нас с Глашкой билеты до Костромы, Толик! — плакала беззвучно на груди у любимого, уже любимого, как иначе? Даша.

Так получилось, что Муравьев практически перешел жить в каюту девушек. Не афишируя, конечно, не разбрасывая мужские вещи, чтобы не дать лишнего повода потрепать языки уборщицам, не мельтеша лишний раз перед соседями. А Глафира прописалась у Анчарова на нижней палубе. Все равно, все равно, все равно — завтра уже Кострома.

Толян погладил девушку по перепутанным волосам, провел широкой ладонью по длинной спинке, еле удержался, чтобы не пощекотать слегка вспотевшую ямочку там, где спина заканчивалась, и начинались бесконечно длинные ноги. Не тот момент. Пора было перерубать канат. Не по частям, как хвост собаке, а сразу — одним махом!

— Ты что собиралась в Костроме делать, Дашенька?

— К ма-а-ме. Девчонок посмотреть — все замуж повыходили, по трое детей уже у некоторых! Купаться, в деревню к бабушке съездить, я там все детство провела-а-а. — Дарья прекратила всхлипывать, кулачком утерла слезы; мокрым и все равно красивым, — хоть сейчас на глянцевую обложку, — лицом повозила Толяна по гладкой, с двумя крестообразными шрамиками над сердцем, груди, зарылась под мышку и замерла в ожидании чуда.

Муравьев нащупал свободной рукой сигареты и зажигалку, закурил осторожно, чтобы не спугнуть лишним движением воцарившуюся в каюте уютную домашнюю тишину.

— Дашка, я старый уже. У меня дочь почти такая же, как ты. Взрослая. Замужем уже. Я ее маленькой, бросил. — Последнее слово далось Толяну с трудом, но он, все же, выговорил его. Даша молчала, только плечики как крылышки напряглись — вспорхнет? Улетит? Не улетела, приготовилась только. — Ну, не то чтобы так уж и бросил. Перестройка, август, будь он неладен, пришлось уехать из Риги, потом в розыск объявили, дело до сих пор не закрыто. А жене с дочкой куда ко мне ехать? На войну? А случись что со мной, с кем они остались бы на чужбине? Латвия тоже стала неродная, понятно. Но там хоть друзья у них, какие-никакие, квартира, теща, работа еще была первое время. Да, сильносильно любили бы друг друга — все равно бы не расстались. Ты права! — А Дарья и слова не сказала, притаилась как мышка, слушала каждой клеточкой, чувствовала, что надо молчать, выслушать, больше никогда ей такого не расскажет Толик о себе.

— А мы просто жили, как все. Случайно встретились на турбазе в Крыму. Я ведь из Тулы, Дашенька, вообще-то. Да не из самой Тулы, из маленького районного городка. Потом я в Юрмалу приехал, как раз училище закончил, вертолетчиком я был когда-то. Закрутились, ребенка сделали по молодой глупости, женился я, как честный человек. У меня жилья своего не было, а у Ольги с тещей квартира большая на двоих, уговорили переезжать в Ригу. А там по специальности работы сразу не нашлось, пошел в милицию. Как раз ОМОН, один из первых в стране, стали организовывать. Взяли и меня. Дальше пошло-поехало: «перестройка — перестрелка».

Толян вздохнул и прикурил новую сигарету от окурка. И пусть не всю правду рассказал он, но легенда эта уже так глубоко срослась с его жизнью, что иногда он и сам в нее верил. Полковник ФСБ, нашедший его на теплоходе, в свое служебное удостоверение, которое дал изучить Муравьеву до последней запятой, вложил квадратный кусочек картона с номером. С номером личного идентификационного жетона, который Толян сдал еще в 1987 году, отправляясь в Ригу — жениться, оседать там, устраиваться в милицию. С августа 91 года никто больше не напоминал лейтенанту КГБ Мурашову, он же младший лейтенант Рижского ОМОНа, он же бывший теперь подполковник МГБ Приднестровской Молдавской Республики Муравьев, о его прошлом. Куратор отряда по линии спецслужб, старший инспектор аналитической группы майор Чехов был вынужден покинуть Приднестровье, и след его растаял на просторах России. А Муравьев с ним не поехал, может быть и зря. А может быть, и нет. Это теперь один Бог знает.

А больше никто в Отряде не знал настоящей должности и настоящего лица Муравьева. Один лишь Валерка Иванов — старый друг, журналист и идеолог Интерфронта, курировавший по своей линии контакты крупнейшей в республике общественной организации с Рижским ОМОНом, догадывался о роли Толяна. А потом, сблизившись близко, ближе Толика даже, с майором Чеховым, наверняка узнал правду. Но Валерка будет молчать. Майора, может, и в живых-то нет. А наследникам бывшей могущественной конторы никакого дела до бывшего сотрудника все эти двадцать почти что лет — не было.

И вот все всплыло неожиданно, в самый что ни на есть неудачный момент. Только собрался Муравьев навсегда распрощаться с Приднестровьем, осесть в России, заняться тихим частным бизнесом и никогда больше ни за какую власть не воевать, разве что грехи замаливать честной обывательской жизнью. И вот, опять все кувырком. Война с Грузией долбанной, террорист-подрывник — тупой, как затычка у хохла без лычки. Анчаров со своей Глафирой, Дашка, Петров с Люсей и главное, — Кирилл и его команда с предложением, от которого в нынешней ситуации просто нельзя отказаться. Конечно, Присягу дают один раз! Но Советскую присягу лейтенант Муравьев никогда и не нарушал. Является ли нынешняя российская ФСБ законной преемницей Комитета Государственной Безопасности, из архивов которого всплыл у Кирилла личный номер офицера КГБ Муравьева, то есть, не Муравьева, конечно и даже не Мурашова?.. Вопрос. И вопрос, скорее, к самому Кириллу — он — то кем себя считает? По сути, по-человечески, по-офицерски, в конце концов!

Досье на политический криминалитет в высших кругах власти Приднестровья отдать Кириллу не жалко, если для дела надо. Погань, она и в Африке погань, и если России это надо, то пусть пользуется. Честным приднестровцам это не повредит, в любом случае. А криминал Толяну никакой не жалко. Можно ли верить Кириллу? — это раз! Если ошибется Толян, попадут с ним вместе в неприятную историю и Сашка, и Дашка, и Глашка. Это — два.