Николай Крылов - Не померкнет никогда

• Название: Не померкнет никогда
• Автор: Николай Крылов
• Жанр: Биографии и Мемуары

В настоящем издании объединены воспоминания Маршала Советского Союза Н. И. Крылова о героической обороне Одессы и Севастополя, выходившие в свое время отдельными книгами. Николай Иванович Крылов был одним из руководителей обороны этих городов, начальником штаба Приморской армии, сражавшейся за них вместе о военными моряками. Последовательно рассказывая о развитии событий на одесских и севастопольских рубежах, автор опирается на богатый фактический материал, знакомит читателей со многими замечательными людьми — героями Одесской и Севастопольской обороны.

---

Только один из этих четырнадцати оставался у нас — командир минометной роты 31-го стрелкового полка Чапаевской дивизии лейтенант Владимир Поликарпович Симонок. К его одесским заслугам успели прибавиться новые. При отражении декабрьского штурма Севастополя его минометная рота мастерски отсекала неприятельскую пехоту от танков и, как считал командир полка К. М. Мухомедьяров, сорвала не меньше десятка фашистских атак.

Среди удостоенных ордена Ленина были главный одесский и севастопольский фортификатор генерал-майор инженерных войск А. Ф. Хренов, полковник С. И. Серебров — геройский командир 161-го стрелкового, отправленный после тяжелого ранения в тыловой госпиталь, подполковник А. О. Кургинян, для которого награда оказалась посмертной…

Многие из новых орденоносцев с тех пор, как на них послали в Москву наградные листы, были повышены в должности. Старший лейтенант Дацко и капитан Петраш представлялись к ордену Красного Знамени, когда первый был оператором штадива, а второй комбатом. Теперь оба командовали полками. А Николай Кирьякович Рыжи, также награжденный орденом Красного Знамени, одновременно узнал, что он — генерал-майор артиллерии, и в следующий раз явился ко мне уже в генеральской форме.

Артиллеристы помимо многих личных наград получили почетную для всей армии коллективную: артполк майора Богданова стал Краснознаменным. Это было уже не только за Одессу, но также и за Севастополь!

Как только оставались позади каждодневные утренние неприятности перевязка и прочие процедуры, я начинал с нетерпением ждать прихода кого-нибудь из сослуживцев. Мысли тем временем возвращались к новостям, дошедшим до меня накануне.

Я радовался выделенному нашей армии дивизиону гвардейских минометов (вот бы иметь их в декабре!). Или тому, что с Большой земли прибыли еще два десятка Т-26: значит, наши танковые батальоны, пополнившись этими машинами, опять станут реальной боевой силой. Приняв к сведению, что полк Мухомедьярова, который был временно придан дивизии Ласкина, возвращается наконец в свою Чапаевскую, мысленно перемещал его из четвертого сектора обороны в третий…

Врачебный запрет на служебные разговоры постепенно отпал сам собой. Мне стали приносить для прочтения кое-какие документы. Вводил меня в курс событий и генерал Петров, хотя и старался оберегать от преждевременных забот. Проводив командарма до моей койки, доктор Литвак тактично удалялся. Иван Ефимович присаживался поближе, и мы могли беседовать, о чем хотели: в палате я лежал один.

На КП, где нам постоянно надо было обсуждать что-то связанное с происходящими или готовящимися действиями армии, не часто выдавалось время поговорить о том, что уже позади. Здесь же Петров любил, отключаясь ненадолго от сегодняшних дел, размышлять вслух о вчерашних — что удалось, что нет… Вероятно, он испытывал потребность осмысливать это для себя. А я, слушая его, уяснял сложившуюся за время моего отсутствия обстановку и все лучше разбирался в том, какова она сейчас.

В описаниях обороны Севастополя первые месяцы 1942 года обычно называют периодом затишья, и, в общем" это правильно. Но частные наступательные операции, предпринимавшиеся с севастопольского плацдарма и в январе, и в феврале, и в марте, стоили приморцам большого напряжения сил. Наиболее значительная из этих операций была предпринята 27 февраля. Главная роль в ней отводилась частям дивизии Гузя и чапаевцам, а бригада Потапова им содействовала.

Однако результаты оказывались скромными, сводились к улучшению позиций, к занятию отдельных высот.

Сопротивление противника возрастало, часто он переходил в контратаки.

— Немцы укрепились, имеют много огневых средств, — говорил Иван Ефимович. — Чтобы проломить их оборону, нужно гораздо больше боеприпасов, чем мы в состоянии расходовать сейчас…

Положение с артиллерийскими снарядами оставалось трудным. Почти все наличные черноморские суда перевозили военные грузы с Кавказа в Керчь. Для снабжения Севастополя выделили четыре транспорта, но иногда и их брали на керченскую линию.

Конечно, общий итог активных действий Приморской армии, возобновлявшихся по требованию фронта каждые полторы-две недели, измерялся не только отбитыми у врага высотами. Приморцы продвинулись мало, свой плацдарм существенно не расширили, однако крупная неприятельская группировка сковывалась под Севастополем прочно, и Манштейн не мог ничего больше взять отсюда на керченское направление. А там должно же было когда-то начаться решительное наступление Крымского фронта!

Но чем дольше оно не развертывалось, тем сильнее тревожило командарма, что наши отвлекающие удары обходятся дорого. После них армейские запасы снарядов снижались до опасного в нашем положении предела. Атакующие части несли немалые потери.

Бои охватывали лесистый лабиринт Мекензиевых гор, пересеченных извилистыми расщелинами и балками. Иногда какое-нибудь подразделение прорывалось по одной из эта" теснин в глубину обороны противника. Он перекрывал узкую брешь, а продвинуться вперед по всему фронту атак, не удавалось. Отрезанные от своих, бойцы заносились в число пропавших без вести…

Именно к этим боям имеет отношение история, которую я много лет спустя узнал от Н. Е. Ехлакова, бывшего военкома 7-й бригады морской пехоты. Ныне полковник в отставке, он навсегда поселился в Севастополе и отдает весь жар своей нестареющей комиссарской души пропаганде славных традиций города-героя.

В 1964 году, рассказывал Николай Евдокимович, в Бахчисарайском районе, в местах, отстоявших в сорок втором примерно на десять километров от нашего переднего края, школьники из селения Фронтовое (в войну — Биюк-Отаркой) обнаружили последнюю позицию взвода приморцев. Как дошел сюда взвод и сколько врагов уничтожил на своем пути, теперь уже не выяснить. Вероятно, он, не имея возможности соединиться со своей частью, пытался пробиться дальше в горы, к партизанам. А по тому, как лежали останки бойцов у краев небольшой котловинки, успевшей зарасти молодым леском, было видно, что им пришлось занять здесь круговую оборону. И каждый остался там, где дрался до конца…

По обрывкам документов и полуистлевшим предсмертным запискам, найденным в винтовочных гильзах, юные следопыты с помощью работников Музея обороны и освобождения Севастополя установили время боя, номер части, фамилии некоторых бойцов. Героев похоронили с воинскими почестями на высоте над селением. Ко многим памятникам, стоящим у севастопольских рубежей, прибавился скромный обелиск, надпись на котором гласит:

"Железовский И. А., Сидоров Ф. Д., Бетрозов М. X., Кунинов Айтколи, Абдулов и 45 неизвестных воинов из 345-й стрелковой дивизии, погибших при обороне Севастополя в феврале 1942 года".

В местах, где сражался до последнего солдата "пропавший без вести" взвод из дивизии подполковника Гузя, я бывал в самом начале боев за Севастополь, когда на дуванкойском направлении отражались первые попытки гитлеровцев прорваться к городу. Запомнилось, как расступаются там невысокие горы, пропуская бурливый Бельбек, как с каждой вершинки открываются глазу широкие дали…

После декабрьского штурма это* уже были неприятельские тылы. И о бое, происшедшем далеко за линией фронта, мы тогда не знали. Но он может служить еще одним свидетельством того, с каким упорством изматывали севастопольцы блокировавшие город вражеские силы в "спокойные" месяцы обороны. И гитлеровское командование вскоре решило, что четырех дивизий, оставленных для осады Севастополя, недостаточно.

Как-то генерал Петров, войдя ко мне в палату, сел рядом и заговорил хрипловато, отрывисто:

— Был сейчас в чапаевском медсанбате, попрощался с Ниной Ониловой… Ранена осколком в грудь неделю назад, когда Разинский полк продвигался вперед, а потом вернулся на исходные. Была со своим пулеметом в группе прикрытия… И вот… умирает, врачи сделали все, что могли… Какая нелепость, ей же двадцать лет!..

Петров порывисто встал и, протирая платком пенсне, отошел к окну.

Мне так и не привелось встретиться с храброй Анкой-пулеметчицей, истребившей под Одессой и Севастополем сотни гитлеровцев. Некоторое время спустя я прочел в армейской газете отрывки из ее дневника и невольно поразился глубине и какой-то особой цельности мыслей, которые юная одесская работница, ставшая бесстрашным бойцом, поверяла своей заветной тетради. Вот несколько строк оттуда:

"Не надо думать о смерти, тогда очень легко бороться. Надо понять, зачем ты жертвуешь своей жизнью. Если для красоты подвига и славы — это очень плохо. Только тот подвиг красив, который совершается во имя народа и Родины. Думай о том, что борешься за свою жизнь, за свою страну, и тебе будет очень легко. Подвиг и слава сами придут к тебе…"

Наверное, дневник Ониловой прочли в нашей армии все. Десятки медсестер, связисток, девушек-писарей ответили на ее гибель рапортами о переводе в строй. В одной только Чапаевской дивизии потребовалось организовать несколько учебных групп по подготовке пулеметчиц — пока запасных. Многие из них отличились потом в боях.