Виктор Вучетич - Искатель. 1976. Выпуск №6

• Название: Искатель. 1976. Выпуск №6
• Автор: Виктор Вучетич
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1976

Ha I–IV стр. обложки — рис. Н. ГРИШИНА.

На II стр. обложки — рис. И. СМИРНОВА к повести Виктора ВУЧЕТИЧА «Ночь комиссара».

На III стр. обложки — рис. П. ПАВЛИНОВА к повести Н. КОРОТЕЕВА «Любой ценой».

---

Лариса ответила наконец:

— Я слишком много знаю.

— Так не бывает! — твердо сказал Сергунька. — Вы к нам шли?

Вздохнув, Лариса ощутила щекочущий запах сухих прелых листьев и аромат цветущих трав.

— Нет. Просто гуляла. Думала.

— Вам скучно?

— Скучно?

— Мама говорит, что ей скучно без работы. Она у меня охотовед. Да вот Васька маленький у нас. Годик только. Мама говорит, что через год горшки перебьет — и в тайгу. Идемте к нам. Мама всякому живому человеку рада.

— Мне не обрадуется.

Переступив с ноги на ногу, Сергунька посмотрел на Ларису круглыми глазами:

— Обрадуется. Она добрая. — И он протянул Ларисе руку, чтобы помочь подняться. И хотя Сергунька знал, что совсем недавно мать собственноручно сняла со стены красочный, вырезанный из журнала портрет улыбающейся Ларисы Пичугиной, он был твердо уверен, что в приеме Ларисе не откажут, потому что мать назвала ее «бедной».

— Нет, — сказала Лариса.

Сергунька очень пристально поглядел на свои босые ноги, пошевелил пальцами на них в одну сторону, потом в другую, поскреб землю и предложил:

— Тогда идем ко мне.

— К тебе?

— У меня шалаш на берегу. И чай есть. Котелок. Мне спиннинг отец купил. Настоящий. — И тогда Сергунька вспомнил, что отец, Федор Фаддеевич Зимогоров, заметил как-то о Ларисе, мол, нельзя так человека отшвыривать, даже если он и натворил глупостей. А поскольку он и сам часто творил много глупостей, как утверждала мать, то Сергунька почувствовал искреннюю симпатию к человеку, равному отцу хоть в этом.

Взяв ладошку Сергуньки, Лариса сделала вид, что тот действительно помог ей встать:

— Твой шалаш у переката?

— Да. Мы и хариусов наловим, уху сварим. Ты искусственных мух умеешь делать?

— Конечно.

— У меня еще плохо получается. Я сначала был маленький, а потом меня в интернат отправили — вот и не научился толком.

— Я научу.

— Для ухи у меня пшена маловато, а картошка есть. Ну, вместо луку мы черемши положим.

— Правильно, — кивнула Лариса. — А Мария Ивановна не рассердится на тебя?

— Она даже Степке Вислоухому разрешает к нам приходить. А тот прошлым летом отметелил меня и удочку отнял. Меня-то вы предавать не станете? Вы же просто бедный человек, который натворил много глупостей.

Лариса остановилась, а Сергунька по инерции прошел еще несколько шагов и лишь тогда удивленно обернулся:

— Вы сердитесь? Я правду сказал.

— Ты всегда говоришь правду?

— Мама сказала, за правду не станет наказывать. Что бы я ни натворил.

— И ты уверен, что сказал обо мне правду?

— Да. Так даже Семен Васильевич думает.

— Ну, если Семен Васильевич так думает… — усмехнулась Лариса. — Не пойду я с тобой.

— Как хочешь, — пожал плечами Сергунька.

Он стоял напряженно и в то же время спокойно, готовый уйти через мгновение, через секунду, уйти от нее навсегда и не пожалеть об этом, и не вспомнить, может быть, никогда, что он ее спаситель, и не потребовать от нее ни признательности, ни благодарности. Лариса оторопела от простодушного бескорыстия мальчонки. Он ни в житейский грош не ставил ни своего мужества, ни самоотверженности, потому что не торговал ими, а жил ими, пользуясь, как птица крыльями.

— Почему ж ты собираешься со мной дружить? Вот с такой…

— Вы же знаете, что натворили. Знаете. А за правду наказывать нельзя.

— А если я такое натворила, что меня надо наказать?

— Ну… Если я знаю, что натворил, то сам иду в угол.

— Сам?

— Сам.

— Но ведь ты-то твердо знал, что делаешь плохо? Потому сам и шел в угол.

— Знал, — вздохнул Сергунька. И посмотрел в сторону.

Он стоял босой, в порванных на коленях техасах, выгоревших и обтрепанных, в пестроклетчатой ковбойке, не застегнутой, а завязанной узлом на животе, и глядел на нее теперь с обезоруживающей прямотой.

— Знал! — Лариса подняла палец и словно погрозила им. — И делал!

— Вы про Степку Вислоухого? Без камня мне бы с ним не справиться. Он большой. В пятый класс пойдет. А про Алиску… Она сама у меня задачку сначала попросила списать, а когда я… наябедничала.

Маленький рыцарь, стоявший перед Ларисой, белоголовый, загорелый и обветренный, взял стволик лещинового куста и поковырял его, потом снова взглянул на Ларису:

— Человек зна-ает, когда он не то делает… Все знает.

Залитый играющими бликами солнечного света мальчонка казался Ларисе почти нереальным, странным и жестоким и добрым лесовичком, вещавшим ей о высокой правде и справедливости, какие ей самой в голову не приходили, да и не могли прийти, потому что она была занята собой, только собой одной.

И Лариса пошла с Сергунькой к его шалашу. Они порыбачили, сварили уху из хариусов. И с того дня их часто видели вместе в поселке. Сергунька был едва ли не единственным человеком, который заходил в гости к Пичугиной.

* * *

Семен Васильевич шел спорым шагом к реке.

Поселковая улица была пустынна. Стояла жара, и даже куры прикопались, словно наседки на яйцах, в песок у изгородей.

За плетеной тальниковой изгородью добротного дома инспектор услышал тупое тюпанье топора. Во дворе жилистый поджарый парень в белоснежной майке тесал бревно.

— Евгений Петрович! — окликнул его Шухов.

Парень неохотно разогнулся и посмотрел на инспектора, прищурившись, словно ему солнце било в глаза.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, с нарочитой певучестью отозвался бородатый и длинноволосый малый.

— Ларису на порог в лодке потянуло! Поможешь мне, коли что?…

— По-тя-ну-ло? — как бы прислушиваясь к слову, переспросил. — Кто сказал?

— Сергунька Зимогоров.

— Ну и подла же баба, коли на глазах мальчишки решилась.

— Не об этом речь. Пойдешь?

— Форма на мне не та. Я не при исполнении…

— Я прошу.

— Я бы покрепче добавил, да хозяйка молода… — Женька кивнул на открытые окна.

— Эх, морячок… Совести нет.

— Я не Христос, — нахмурился Женька.

— Ладно… — пробормотал рассердившийся Шухов и, оттолкнувшись от изгороди, словно только для того, чтобы придать себе сил пойти дальше, отправился к реке, крутояр которой уже виднелся.

Женька долго смотрел в спину инспектора, пока тот не дошел до конца изгороди. На душе у него было муторно и противно до гадливости. Совсем не хотелось ему обижать Семена Васильевича, однако идти вылавливать там или спасать Лариску ух как не хотелось. Чтоб там с ней ни случилось — не хотелось. Да так крепко, точно сапоги пудовыми стали, от земли не оторвешь.

«Ну потянуло — так потянуло… — лениво этак рассуждал он. — Мудрено туда без охоты заскочить. Не маленькая. Ну а коли решилась — ее дело».

Размышляя, Женька переступал с ноги на ногу, будто готовился к бегу. Затем он внимательно оглядел бывший в руке топор, как бы удивляясь, откуда он у него взялся. Потом ему захотелось рубануть по бревну, чтоб и топорище вдребезги. И наконец он глубоко вздохнул, положил топор у бревна, а сам будто исподволь двинулся вслед за инспектором. Шел он небыстро и не ускорил шага, когда Семен Васильевич покосился на него через плечо. Со стороны могло показаться, что каждый идет но своему делу, независимо один от другого.

Воспоминания человек может просматривать с любой скоростью, с какой ему вздумается и позволяет время. Захочет — остановит течение мгновений и каждым станет любоваться, будто драгоценностью, его гранями, оттенками и переливами. Время точно замрет, исчезнет в настоящем, а прошлое будет ярче и радостней.

Только бывает так редко. Чаще воспоминания для человека — работа, тяжелый, до кровавого пота труд. Потому что от правильности расчета прошлого, опыта зависит его следующий шаг.

А еще чаще воспоминания кажутся человеку тяжким грузом: нести трудно, бросить жалко. И рад бы не ощущать, как давит, гнетет груз тот не спину, грудь, да силы нет.

Обманутый и даже обманувшийся человек редко вызывает симпатии. Сочувствуют ему еще реже. А Женька отошел от Ларисы задолго до того времени, когда она подпала под категорию обманутой или обманувшейся — ему все едино. Но то, что Семен Васильевич задел душу, обозвав его «морячком», для Женьки пока являлось чрезвычайно важным. Любой упрек был бы ему нипочем, только не этот.

И еще — играть в орлянку с порогом!

Ведь это только в болтовне можно бросить, как она в клубе ненароком: «Мне все равно — что обратно в Ленинград возвращаться, что на порог!»

Так ведь и пошла!

Пошла!

Правда, сподличав, выбрав послом ни в чем не повинного, по-детски влюбленного в нее Сергуньку Зимогорова.

«Эх, Ларисочка, — подумал между прочим Женька, — была у меня однажды отличная возможность тебе харю набить. И желание имелось… Пожалел. Впрочем, жалеть-то не о чем. Как бы у нее с ним ни сложились личные отношения тогда, прошлой осенью, через месяц он выдал ей весь заряд четкой береговой брани, узнав — сподличала она».