Наталия Ипатова - Король-Беда и Красная Ведьма

• Название: Король-Беда и Красная Ведьма
• Автор: Наталия Ипатова
• Жанр: Фэнтези

Сказано так — уже прикосновение к крови умирающего мага дарует коснувшемуся великую Силу. Но Сила приходит лишь с заклятием, заклятие же всегда имеет некое УСЛОВИЕ. И заклял, умирая, жестокий король своего наследника-сына так: «С каждой одержанной победой Сила будет расти, ну а проиграешь — придется все начинать заново». Но — умер король. И рос его сын, оттесненный от власти могучими баронами, никому не нужный и не известный. Рос он — и росла его Сила, поджидавшая часа первой победы… Часа, когда молодой король начнет мечом и магией биться за отцовское наследство. Часа, когда недруги назовут его новым именем — Король-Беда. Ибо каждый, коснувшийся его крови, пожалеет о том, что он не погиб…

---

— Нет ее, — вполне насладившись беседой, как можно равнодушнее ответствовала Ува. — Как только пуганули ее детки ваши большие, удержать коня своего невмочные, так собрала она пожитки, подхватилась и ушла, не сказав, в которую сторону. Ищите — ловите, найдете — ваша.

Она наконец оглянулась на дом и сделала рукой приглашающий жест.

— Хотите — пожгите, воля ваша. Хотите — и меня на осине подвесьте. Глядите, может, кому от того и полегчает.

Староста бочком и еще с полдюжины мужиков протиснулись мимо хозяйки и уже довольно-таки нехотя освидетельствовали дом на предмет отсутствия чародейки. Даже в подпол заглянули, поворошили вилами сено в сарае. Ува смотрела на них холодно и отстранение, как будто все, что они творили, ничуть не задевало ни сердца, ни разума. Каким-то непостижимым образом эта ее холодность вселила в них уважение к ее собственности.

— Нет никого! — во всеуслышание возгласил староста. — Ну ты, баба, гляди у нас, чуть что…

Ну, это для острастки. Не мог же он уйти поджавши хвост. А так — вроде как начальник.

— Расходитесь по домам!

Всем уж давно стало ясно, что потеха сорвалась, да, сказать по правде, никто ее уже особенно не жаждал. Как будто все разом выдохлись. Ува села на свое крыльцо и проводила толпу тяжелым, тупым, ничего не выражающим взглядом.

9. «…за гусиные серые перья»

Приехали славные весельчаки —

Об этом есть в песенке старой рассказ, —

У вдовушки Викомба просят руки.

И может ли вдовушка дать им отказ?[2]

В. Скотт «Айвенго»

— Всего лишь миску похлебки, добрая мистрис! — умолял Хаф. — Ведь вы не выгоните нас под дождь? У вас намечается праздник, и рук, наверное, не хватает, и моя сестра могла бы отработать у вас на кухне… Она, бедняжка, немая. Война выгнала нас из дому, — добавил он, не слишком покривив душой.

Когда он говорил с женщинами, то всегда настаивал на немоте «сестры». Возможно, разделяя заблуждение многих мужчин, что бабы в большинстве своем глупы и сентиментальны. В данном случае Ара полагала, что номер не пройдет. «Добрая мистрис» была здоровенной бой-бабой, загораживавшей весь дверной проем, откуда в промозглую противную ночь тянуло упоительным запахом дыма, хлеба, мяса, откуда доносились веселые, уже отнюдь не чуточку пьяные голоса. Таверна называлась «Приют лучника», и содержала ее известная своею крутизной на всю округу вдова Викомб. По собственной воле Ара побоялась бы сюда сунуться.

— Сестра? — хмыкнула та, вглядываясь в ни одной черточкой не схожие лица Ары и Хафа. — Знаем таких сестер, как же. Однако впрямь немая. А слышишь?

Ара нашла в себе силы кивнуть.

— Ладно, — неожиданно мирно сказала вдова. — Заходи, сядь и поешь у огня. А ты, — она ткнула Хафа в грудь мясистым пальцем, — живо в зал, помоги раздвинуть столы к стенам. Еще козлы будем ставить. Много народу жду. И — эй! — коли что пропадет, буду знать, на кого думать, запомнил?

Ара стянула с головы мокрый не то плащ, не то платок, а проще — большую бесформенную тряпку, которой прикрывалась от непогоды, споткнувшись, вышагнула из сабо и дрожащими руками потянулась к огню. По искривленной поверхности ее персонального пузыря уже который день не переставая струилась мутная вода, делая окружающее почти невидимым, а ее саму — практически слепой. И шла она в нем чуть не по колено в холодной жидкой грязи. Хаф все приговаривал: «со мной не пропадешь», будто сам себя пытался уговорить. По мнению Ары, оба они весьма убедительно пропадали. Хаф якобы взял на себя заботу об их пропитании и ночлеге. Делал он это из рук вон плохо, но Ара боялась его упрекать. Все же он это хоть как-то делал. Без него она бы точно пропала. Уже давно. Все ее знания о мире вне пузыря были исключительно теоретическими, а чувства свелись к простым, примитивным ощущениям затравленного зверя: голод — еда, холод — тепло.

Здесь было тепло и пахло едой. Здесь могли покормить, пусть не досыта, но все же сколько-нибудь, если соблюдать некоторые правила. Оставалось выяснить — какие.

— Господи, твоя воля, — бурчала тем временем вдова, шуруя кочергой в огромном очаге. — Это ж совсем у девок ума нет, с таким связаться. У него ж вид такой, будто врет он, даже если чистую правду говорит. Этому… твоему, не предлагаю, сам украдет. Что, не так? — Она ищуще глянула на Ару, так настойчиво, что та подумала, как бы это ей потактичнее напомнить о своей немоте. — На вот. — В руки Ары угодил ломоть теплого хлеба, накрытый плоско отрезанным куском мяса, сочащимся ароматным жиром. — И еще вот… — К ним добавилась большая луковица, пахнувшая так, что ее исстрадавшийся желудок стиснуло судорогой. — Ешь, не то упадешь. Таковые-то всегда норовят пристроиться за счет бабы, уж опыту моему поверь. Двоих схоронила.

Она выпрямилась, встряхнув свои телеса.

— Грейся, отходи. Сегодня у меня много будет народу. Ночь тебя на ногах продержу. Девки мои не справятся. Кому-то ведь еще в зале придется поворачиваться, а самой мне сегодня несподручно. Я сегодня выходная. Я сегодня, — она хохотнула, отнюдь не конфузливо, — невеста!

Ара робко улыбнулась. То есть не потому, что ей этого хотелось, просто нутром почуяла, что от нее ждут в этом месте улыбки, и вдова Викомб еще приободрилась. Впрочем, бодра она не была бы, наверное, только в том случае, когда была бы больна.

— И гостей я ожидаю… ох каких разных, девочка. Вот не знаю, кого выбирать. Чай, — она раскинула руки, обнимая свое добро, — не в одной сорочке иду замуж. Могу и покочевряжиться. Ай, пусть они сегодня бабе поклонятся! — в восторге от самой себя вдова хлопнула руками по ляжкам. Пои этом груди ее дрогнули и колыхнулись, словно она носила за пазухой каменные шары от катапульты. Ара ощутила острое чувство зависти в странной смеси с искренним удовольствием. Когда бы ее спросили, она повелела бы малевать святые лики похожими на вдову Викомб, а не как это принято в церквах, словно и сами они при жизни досыта не ели и теперь на чужой кусок глядят с укоризной. Даже вода в этом доме пахла хлебом.

Вдова Викомб пустила Хафа и Ару с черного хода, а в главный тем временем вливался ручеек гостей, рассаживавшихся вдоль столов, расставленных длинными рядами. Вновь входившие, теснясь, искали себе место, путаясь ногами в разномастной табуретной рухляди, и ручей обращался в реку, потом в озеро, зал заполнялся чадом от смеси дыхания, очажного дыма и пара, исходившего от волглых одежд прибывающих. Где-то там, уже почти невидимая в тумане, позвякивала до поры спокойная сталь: брони и полуброни ратников, идущих с Самозванцем штурмовать приречный город Бык и остановившихся лагерем неподалеку. Для своего замужества вдова с расчетливостью трактирщицы наметила удачный день. Те, кому назавтра в смертный бой, накануне не скупились на выпивку. К тому же под это дело она легко сбагрила бы многолетние запасы своего погреба, вплоть до последней кислятины. Не каждый день на твоих задворках штурмуют города.

Она умела обращаться с солдатами, и повинуясь ее громогласным указаниям, как повинуются лишь сержантам и женам с дурным нравом, они оставляли на входе оружие, все эти пики, алебарды, протазаны, секиры, моргенштерны, арбалеты и даже луки и стрелы, и теснились на скамьях, и скоро уже не видели лиц друг друга и почти не могли разобрать голосов, даже если сидели напротив. В чаду, как быстрые рыбки в мутной воде, сновали две молоденькие служаночки, явно приглашенные с соседней фермы, молоденькие, смазливые, востроглазые и увертливые от ухватистых йоменских ладоней.

Бык надо было взять любой ценой. Надвигалась зима, и если бы город устоял, войско осталось бы зимовать в чистом поле. Может, где-нибудь в Камбри эта перспектива и не выглядела столь пугающе, но перед Рэндаллом Баккара уже лежала метрополия с ее лютыми морозами, убивающими птицу на лету, с многомильными пустынными просторами направо и налево. Случись так, и к весне Самозванец наверняка остался бы без армии. Зимой боевые действия приостанавливались, и это была одна из причин, почему войны в этих краях бывали столь продолжительны. Если бы Бык, перекрывавший реку и запиравший в этом месте выход в северную часть государства, остался неприступным, человеку, называвшему себя Рэндаллом Баккара, волей-неволей пришлось бы либо признать себя побежденным, либо откатиться далеко назад. К уже взятым под свою руку городам и селам… к слову сказать, уже практически начисто опустошенным его интендантами. Те, кто воевал под его знаменами уже три года, знали некоторые особенности его нрава. Знали они, стало быть, и то, что Бык будет взят любой ценой. Знали они и то, кто именно своей кровью заплатит эту цену. Если бы они взяли Бык, то встали бы в нем на зиму и по весне им не пришлось бы снова тратить немереные силы на его гладкие зубчатые стены и неприступные башни — Быком он звался недаром и недаром заложен был в таком стратегически выгодном месте. Расправившись с хлебом и мясом, уютно улегшимися в ослабленном желудке, Ара взяла со стола длинный нож и присоединилась к двум кухонным девушкам вдовы Викомб что-то непрестанно резавшим, чистившим, разливавшим. Попробовав так и этак, она приноровилась встать, чтобы в открытую дверь видеть большую часть зала. Тем, другим, это видимо, было уже неинтересно. Девушек было две. Одна высокая, желтоволосая, Инга, бледная до голубизны, медлительная и сонная, явно не отсюда, явно родившаяся еще дальше к северу, может, даже в родовой Марке Хендрикье, она совершенно очевидно была беременна. Однако обладала, видимо настолько тяжеловесным и неповоротливым флегматическим нравом, что даже ее состояние не препятствовало ей невозмутимо пластать ножом сырое красно-синее мясо и отделять его от костей и жил — ибо «Приют лучника» славился кухней и вдова Викомб нипочем не потерпела бы у себя недобросовестную кухарку, даже если терпимость ее распространялась на прижитых на службе младенцев. Как умная и совестливая баба, она считала, видимо, что есть в этих двух вещах разница: или ты жертва силы, или обмана, или любви, покинутой, а потому безнадежной, или же ты попросту ленива, бестолкова и нечистоплотна. Будь Инга второго сорта, она навряд ли задержалась бы здесь.