Лидия Чарская - Т-а и-та

• Название: Т-а и-та
• Автор: Лидия Чарская
• Издательство: т-во М.О.Вольф
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1916

Неожиданное появление в стенах института благородных девиц маленькой девочки — сироты, племянницы одной из служанок, нарушает размеренно-однообразное течение институтской жизни. Желая помочь, ученицы старшего класса оставляют ее в институте тайно. И эта тайна создает много не только забавных, но и опасных ситуаций, ведь если девочку найдут, то наказания не избежать никому.

---

Тут Тольская запнулась и побледнела.

— Какая княжна? — спрашивает фрейлейн Брунс.

— Княжна… княжна Тайна Ин… То есть я хотела сказать — Таита, княжна Таита Уленская, — как-то радостно прибавила она, вспомнив таинственные буквы в записке донны Севильи: Т-а и-та.

— Таита? — с удивлением переспрашивает Брунс.

— Да… У нее странное имя… И в святцах его нет… Таита.

— Но… но… Но, зачем кричит на всю залу ваша княжна? — сердито поблескивая глазами, не унимается фрейлейн Брунс, хотя явно заметно, что она уже несколько сдалась.

— Да — ведь она маленькая, ничего не понимает… — подоспев, горячо говорит Эля Федорова, и злым взглядом впивается в Августу Христиановну. — Все дети в ее возрасте кричат.

Кто-то фыркает. Толпа институток постепенно сгущается вокруг спорящих.

— Но, — протестует фрейлейн Брунс, — но это неприлично так кричать.

— Фрейлейн, но ведь этой девочке только пять лет, — пытается защитить Глашу Эля.

— Как вас зовут, девочка, — неожиданно обращается фрейлейн Брунс к Глаше, как бы инстинктом почуя нечто странное в появлении здесь этой подозрительной княжны.

Глаша видит перед собой чужого человека, сердитое красное лицо, недоброжелательные глаза, злую, странную улыбку и робко жмется к Тамаре.

— Меня зовут Глася, — шепчет она, глядя исподлобья на сердитое красное лицо.

— Wie? Как?

— Глася…

— Она ошиблась. Ее зовут Зизи, а не Глаша, — совершенно некстати выпаливает Тамара.

— Не Зизи, а Таита, — поправляет Тольская.

О, какой уничтожающий взгляд! Августа Христиановна обдает им с головы до ног всю фигуру Тамары, потом переводит глаза на Глашу.

— Девочка пяти лет, не знающая своего имени!.. Это что-нибудь да не так.

— Mein Kind,[20] — притворно сладко и нежно обращается она снова к Глаше и даже проводит костлявыми пальцами по ее головке, — ты только сейчас приехала сюда или уже давно тут? А? Скажи, не бойся, моя крошка!

Нежный голос и улыбка Брунс подкупают Глашу.

— Не, я не плиехала. Я от дедуськи плисла… Бауську Нику смотлела… Голазд холосо плясет бауська Ника… — болтает она непринужденно.

— Что-о?

Глаза Августы Христиановны выкатываются от неожиданности. Княжна, говорящая совершенно по-деревенски… «Горазд»… «Не»… О, ужас какой! Смутная догадка появляется в голове немки. Подавив в себе все возрастающее волнение, она обращается опять к ребенку:

— Деточка, пойдем в сторонку. Я тебе конфетку дам… Здесь тебе неудобно, жарко…

— Ладно… — слышится довольный голосок.

О, это «ладно»!.. Оно погубило все дело. Маленькая аристократка — и «ладно»! Так княжны не говорят! Это не может быть княжна. Да и лицо у этой девочки простое. В нем нет ни капли аристократичности.

Лицо Августы Христиановны багровеет. Торжествующим взором обводит она сузившийся вокруг них кружок выпускных.

Еще минута, и она готова кинуться к начальнице, к инспектрисе. Зачем? Почему? — она и сама не отдает себе отчета. Знает и чувствует только одно: эта маленькая смешная девочка в розовом платье не княжна вовсе, не то, за кого ее выдают. Здесь кроется какая-то тайна, какой-то заговор, какие-то новые глупые проказы, которые необходимо разоблачить. Недаром же у воспитанниц такие растерянные, испуганные лица. О, это надо вывести на чистую воду, надо во что бы то ни стало. И чем скорее, лучше, да…

Августа Христиановна смотрит мгновенье на белобрысую, завитую барашком головку. Смотрит в упор на курносое бойкое личико и черные, смело поднятые на нее глазенки и спрашивает, кладя одну руку на плечо Глаши, а другой гладя ее светлые льняные кудерьки.

— Откуда же ты, девочка? Где твоя мама?

Глаша оглядывается с ей одной свойственной живостью и, заметя в толпе выпускных бледное спокойное личико Мари Веселовской, бросается к ней, хватает ее за руку и тащит пред лицо классной дамы.

— Вот моя мама! Вот! — лепечет она с довольным радостным видом и тянется к смущенной Земфире за поцелуем.

Эффект получается чрезвычайный. Мгновенно наступает мертвая тишина. Все еще багрово-красная фрейлейн Брунс теперь бросается к Мари.

— Почему она вас так называет, почему? Скажите! — и, сама того не замечая, вцепляется в полную руку девушки костлявыми пальцами.

— Ха, ха, ха! — неожиданно раздается смех, заразительный и веселый, сразу возвращающий всем хорошее, светлое настроение. — Фрейлейн Брунс, успокойтесь… — говорит Алеко, неожиданно появляясь, звеня металлическими запястьями и ожерельями — принадлежностью костюма цыганки, — маленькая княжна Таита воспитывалась в деревне, играла с деревенскими детьми и неудивительно, что ее манеры и говор немножечко того… Хромают… Ее даже Глашей прозвали, вполне по-деревенски, за эти манеры, в шутку в родной семье. И решили ее перевоспитать. С этой целью она приходит к Нике Баян каждое воскресенье, во время приемов, и многие из нас сидят с ней и учат ее манерам. Каждая из нас притом взяла на себя роль ее воспитательницы. Мари Веселовская — ее мама (такую игру придумали мы все сообща), я — папа, Тамара Тер-Дуярова — дедушка, Баян — бабушка…

— Совершенно верно, я бабушка! — кричит подоспевшая Ника и смеется всеми ямочками своего очаровательного подвижного лица.

— Бабуська Ника! Бабуська, — радостно смеется и бросается к ней на грудь Глаша.

— И притом самая очаровательная бабушка, какую кто-либо встречал в мире! — слышится позади нее приятный мужской баритон.

Все оборачиваются и расступаются перед красивой рослой молодой парой. Это Зоя Львовна Калинина под руку с братом-доктором вступает в круг воспитанниц.

Словно нечто свыше осеняет в этот момент голову Ники. Она бросается к молодой наставнице заранее предупрежденной ею о посещении Тайной институтского вечера и, побеждая охватившее ее волнение, весело говорит:

— Зоя Львовна, дорогая, дуся наша, заступитесь хоть вы за нас. Фрейлейн Брунс почему-то нам не доверяет. Находит положение княжны нелегальным в этой зале. Скажите же Августе Христиановне, что вы тоже знаете эту ни в чем неповинную крошку, и защитите ее.

— А кто же может в этом сомневаться? Знаю ее и очень люблю. Пойди сюда, маленькая.

И Зоя Львовна берет на руки и прижимает к груди доверчиво отдавшуюся ее ласке Глашу.

Теперь очередь смущаться за Августой Христиановной. Раз сама Зоя Львовна знает эту маленькую девочку, подошедшую к ней, как к старой знакомой — ей нечего волноваться. Все законно, все правильно, все, как надо. Ничто не идет в разрез с раз и навсегда установленными правилами института. Все еще смущенная, обводит она глазами толпившихся вокруг нее воспитанниц, лепечет какой-то комплимент Зое Львовне и скрывается в толпе.

— Слава Богу, спасены! — вырывается одним общим вздохом.

— Надолго ли?

— Пойдем-ка лучше от греха подальше, Тайночка, Дам я тебе конфет и фруктов, да отведу к Ефиму. — Шарадзе, подхватив на руки заупрямившуюся было Глашу, исчезает вместе с ней из залы.

А в дальнем углу маленький тапер ударяет руками по клавишам рояля, и мотив модного вальса уже звучит под сводами огромной комнаты.

— Mademoiselle Баян, разрешите вас просить на тур.

Темная энергичная голова Дмитрия Львовича Калинина низко склоняется перед Никой. Девушка непринужденно кладет ему на плечо свою маленькую руку, и они несутся по зале.

Звуки вальса смеются и поют, радостно волнуя молодые души. Быстро кружатся, открывая первой парой вечер, Ника и Дмитрий Львович. Все невольно любуются ими, и maman, и почетные опекуны, и учителя. О, как весело так кружиться, чувствуя на себе любующиеся взгляды! Ника не тщеславна, нет, но сейчас, когда все глаза устремлены на нее, ее самолюбие приятно затронуто всеобщим вниманием.

— Ах, — неожиданно вспоминает она, — я и забыла поблагодарить вас как следует за спасение нашей Таиточки, за ее лечение. Зоя Львовна передала вам наше письмо. Теперь я еще раз благодарю вас за Таиточку, доктор.

— За кого? — удивленно, не переставая кружиться, спрашивает молодой врач.

— За Таиточку, Глашу… Вы ее спасли тогда. Мы послали вам ваше коллективное благодарственное письмо, теперь я благодарю вас от всей души уже лично… — говорит она серьезным, прочувствованным голосом.

Ника благодарила молодого доктора за спасение девочки, а он говорил улыбаясь:

— Я тут не при чем. Здоровая натура, здоровый желудок сделали тут много больше, чем я. Да и потом вы лично меня тоже уже поблагодарили.

— Когда?

Глаза Ники раскрываются широко удивленным взглядом.

— Ну да, поблагодарили, — повторил он, — еще сегодня, когда танцевали ваш танец в этой коричневой хламиде. О, это была целая поэма! Огромное наслаждение доставили вы мне вашим танцем. И не только мне, но и всем присутствующим в этой зале. Мы квиты таким образом, m-lle Ника. Вы разрешите мне назвать вас так?