Георг Форстер - Путешествие вокруг света

• Название: Путешествие вокруг света
• Автор: Георг Форстер
• Издательство: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Книга Георга Форстера, выдающегося немецкого ученого, просветителя и революционного демократа, представляет собой описание второй кругосветной экспедиции Дж. Кука, в которой автор участвовал в 1772—1775 гг. После этого плавания мифический Южный континент навсегда исчез с географических карт. Зато на них появились важные открытия, совершенные экспедицией в Океании и Южной Атлантике. Форстер — родоначальник жанра научно-художественного описания путешествий. Увлекательный рассказ о природе и населении многих островов Океании, о плавании в тропических и ледовых морях перемежается в книге с глубокими нравственно-философскими размышлениями.

---

Господин Сюрвиль 9 декабря 1769 года находился в бухте Даутлесс [Лopистoн] в Новой Зеландии и видел, как мимо проплывал «Индевр». Но капитан Кук не мог видеть французский корабль, который стоял на якоре за горой[232]. Что там делал господин Сюрвиль и какие у него были отношения с местными жителями, я не знаю, однако бухта Даутлесс находится так далеко от пролива Королевы Шарлотты, что жители этих двух мест вряд ли могли общаться друг с другом. Следовательно, даже если предположить, что команда господина Сюрвиля занесла болезнь в бухту Даутлесс, остается непонятным, как она могла бы распространиться оттуда так далеко на юг. То же самое можно сказать и о господине Марионе и о капитане Крозе, двух французских мореплавателях, чьи путешествия 1772 года я упоминал выше, поскольку общение, которое имели их команды с туземцами, ограничивалось только бухтой Островов [Бен-оф-Айлеидс] на самой северной оконечности Северного острова, то есть также весьма далеко от пролива Королевы Шарлотты. Непосредственно после этих двух кораблей в Новую Зеландию пришли мы; однако у нас не было ни малейшей причины предполагать, что наши люди могли занести сюда какую бы то ни было венерическую болезнь. Минуло уже шесть месяцев с той поры, как мы покинули мыс Доброй Надежды, а это было последнее место, где матросы могли ее заполучить. После этого они пять месяцев провели в открытом море, а за это время можно было бы совершенно излечиться даже от самой тяжелой формы болезни. Но у нас на борту, напротив, не было ни одного венерического больного. Можно ли было предположить, что все это время яд оставался скрытым в людях, которые не ели ничего, кроме солонины, не пили ничего, кроме спиртных напитков, и которым при этом приходилось терпеть сырость, холод и все прочие неприятности южного климата? Из всего этого мы заключили, что венерические болезни в Новой Зеландии имеют местное происхождение, а не занесены сюда европейцами, и за все время нашего дальнейшего плавания у нас не было причины изменить это мнение[233]. Если же вопреки всему наши предположения ошибочны, тогда это постыдное обстоятельство следует записать в счет цивилизованным европейским нациям, несчастный же народ, зараженный этим ядом, вправе проклясть их память. Вред, который они таким образом нанесли этой части рода человеческого, никогда и никоим образом не может быть извинен и исправлен. Хотя они купили и оплатили удовлетворение своих желаний, это тем менее может служить оправданием несправедливости, что сама плата (изделия из железа) была постыдна, и нравственные основы этого народа оказались подорванными, тогда как постыдная болезнь ослабляет и губит только тело. Народ, который, несмотря на свою крайнюю дикость, горячий темперамент и ужасные обычаи, показал себя храбрым, благородным, гостеприимным и не способным ни на какое вероломство, заслуживает сострадания вдвойне, если для него даже любовь, источник самых сладостных и счастливых ощущений, станет причиной страшнейшего бедствия — причем безо всякой его вины.

До начала июля ветер оставался по-прежнему переменчивым. Он больше четырех раз обошел весь компас против солнца. Все это время мы часто видели альбатросов, буревестников и морскую траву. Почти каждое утро появлялась также радуга; однажды мы видели даже сильную радугу ночью при свете луны.

9-го мы находились примерно на той же долготе, которой достиг ка­питан Кук во время своего прошлого плавания, и под 40°22' южной широты, то есть на этот раз дальше к югу на 2 1/4°. Здесь у нас упал за борт молодой козел; его сумели выловить и сделали все возможное, чтобы вернуть к жизни: растирание, табачную клизму; однако все оказалось безуспешно.

17-го, когда мы находились под 227° восточной долготы [133° западной долготы] и примерно 40° южной широты, капитан наконец приказал повернуть на север. До сих пор в поисках Южного материка мы большей частью плыли на восток, причем держались в широтах, где, по общим предположениям, этот материк должен был находиться. Часы на сей раз тянулись для нас особенно долго, так как время года было неприятное и суровое, ветер но большей части дул нам навстречу и никакой новизны не сулил; напротив, все было однообразно и давно известно. Единственное, что мы приобрели,— это уверенность в том, «что в средних широтах Южного моря нет никакой большой земли». За пять дней мы достигли уже 31° южной широты. Теперь пропали альбатросы и буревестники, термометр поднялся до 611/2° [16,4°C], и мы впервые со времени нашего отплытия с мыса Доброй Надежды смогли снять зимнюю одежду. Чем ближе подходили мы к тропику, тем лучше становилось настроение команды. Вечерами матросы уже начали развлекаться на палубе всякими играми. Живительная мягкость и теплота воздуха казались нам чем-то совершенно новым и радостным; недаром же мы предпочитаем теплый климат всякому другому и считаем его наиболее полезным для человека.

25-го после полудня мы увидели тропическую птицу — верный признак того, что за 30° южной широты мы попали в более мягкий климат. Заходящее солнце озаряло облака сияющим золотистым светом, утверждая нас во мнении, что нигде воздух не бывает столь прекрасным, а небеса столь великолепными, как между тропиками.

28-го «Адвенчер» подошел к нам так близко, что мы могли переговариваться с его командой. Они рассказали нам, что три дня назад умер их повар и что двадцать человек на судне болеют цингой. Это известие было для нас тем более неожиданным, что на нашем корабле ни у кого не было даже признака цинги; вообще у нас на борту был лишь один тяжелобольной. Желая им помочь, капитан Кук на другой день послал туда одного из своих людей исполнять обязанности кока, а некоторые из наших спутников воспользовались случаем, чтобы подняться на борт «Адвенчера», и там отобедали. Они обнаружили, что капитан Фюрно, как и другие, страдает ломотой в суставах, а многие еще и поносом. Среди больных цингой хуже всего было плотнику, у которого уже пошли большие синеватые пятна на ногах. Такая разница в самочувствии команд наших двух кораблей объяснялась, вероятно, тем, что на «Адвенчере» не хватало свежего воздуха. Наш корабль держался выше над водой, поэтому даже в плохую погоду мы могли оставлять открытыми больше люков, чем они. Кроме того, наши люди чаще ели квашеную капусту и употребляли больше сусла, главное же, они ставили солодовые припарки на места, покрытые цинготными пятнами, и на опухшие суставы, чего на «Адвенчере» как раз не делали. По этому поводу нелишне будет заметить, что цинга в теплых краях бывает особенно опасной н тяжелой. Пока мы находились в более высоких и холодных широтах, она никак не давала себя знать, разве что у отдельных людей, нездоровых и склонных к ней по природе. Но в первые же десять дней теплой погоды на борту «Адвенчера» умер от нее больной, а у многих других проявились тяжелейшие ее симптомы. Видимо, жара способствует воспалению и нагноению, и даже у тех, кто не был опасно поражен цингой, она усиливала бледность и слабость.

«1-го августа мы находились под 25° 1' южной широты, то есть в местах, где, по сведениям капитана Картерета, должен быть остров Питкэрн; поэтому мы внимательно обозревали море, но ничего примечательного не видели. Правда, капитан Кук предположил, что, судя по дневнику Картерета, остров мог остаться в 15 английских морских милях к востоку, но, поскольку со здоровьем команды на втором корабле обстояло столь неблагополучно, было решено не тратить времени на поиски этого острова»[234].

4-го молодая сука, которую мы взяли на мысе Доброй Надежды и которую покрыл пудель, ощенилась десятью щенятами; один из них появился на свет мертвым. Молодой новозеландский пес, о котором упоминалось выше и который столь жадно пожирал собачье жаркое, тотчас набросился на этого щенка и с жадностью его съел. Это, мне кажется, может служить доказательством того, насколько воспитание способно порождать и закреплять у животных новые инстинкты. Европейские собаки никогда не станут есть собачьего мяса. Они, кажется, скорее испытывают к нему отвращение. Новозеландские же, видимо, получают от своих хозяев остатки еды, в том числе рыбу, собачье и человечье мясо, и то, что поначалу было привычкой отдельных собак, с течением времени превратилось в общий инстинкт всего вида. Во всяком случае, так обстояло дело с нашим псом-каннибалом; ведь он появился на корабле таким молодым, что не пробовал еще ничего, кроме материнского молока, и, следовательно, еще не мог привыкнуть к собачьему, а тем более к человечьему мясу. Тем не менее он, как уже было сказано, ел собачину в жареном и сыром виде, и когда один матрос как-то порезал себе палец и протянул ему, тот не только проявил готовность слизать кровь, но и попытался вцепиться в него зубами.

6-го пополудни, когда мы находились под 19 1/2° южной широты, долгий штиль сменился восточным пассатом; прошел сильный ливень, ветер стал по-настоящему свежим. По всему он должен был начаться гораздо раньше, уже когда мы вошли в тропики, ведь эти места можно, собственно, считать его границей. Но, вероятно, столь позднее начало ветров объясняется временем года, ведь солнце в ту пору еще находилось над другим полушарием, здесь же, в южном, была еще зима[235]. Но самым странным для нас был характер ветров со времени нашего отплытия из пролива Королевы Шарлотты и до начала настоящего пассата. Мы ожидали, что между 50° и 40° южной широты большую часть всего времени должен был дуть постоянный западный ветер, как это обычно бывает в Северном полушарии. Оказалось, однако, что за 2—3 дня ветер обегал весь компас, надолго же устанавливался лишь иногда ветер с востока, причем по временам он бывал очень сильный. Так что название Тихое море, которое обычно применяют ко всему Южному морю, подходит, на мой взгляд, лишь к той его части, что лежит между тропиками, ибо только там ветер постоянен, а погода обычно хорошая, теплая и море менее беспокойно, нежели в более высоких широтах.