Георгий Чулков - Императоры. Психологические портреты

• Название: Императоры. Психологические портреты
• Автор: Георгий Чулков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-005331-2

Имя русского писателя Георгия Ивановича Чулкова было необычайно популярно в начале XX века. Настоящее произведение Георгия Чулкова — это исторические и психологические портреты пяти русских государей: Павла I, Александра I, Николая I, Александра II, Александра III.

---

Везде и всюду появление русских знамен означало торжество реакции. Николай Павлович всеми силами старался помешать развитию либерального движения в Германии. Последствием этой слепой, страстной и неистовой политики Николая была ненависть народов к России. Но этого мало. Австрийское и прусское правительства, обязанные Николаю своим существованием, с тревогой и завистью следили за ролью России на Востоке, страшась ее гегемонии. Англия и Франция также не скрывали своей вражды к русской монархии. Николай пристально следил за тем, что делалось в Париже. Разгром генералом Кавеньяком июльских баррикад пришелся ему по вкусу, и он не упустил случая передать усмирителю свой сочувственный привет. Провозглашение в декабре 1852 года Людовика-Наполеона Бонапарта императором французов не очень понравилось царю, но это все же было лучше, чем республика. Он как-то "полупризнал" нового императора. И это "полупризнание" оскорбило и раздражило самолюбивого Бонапарта.

Все это подготовило почву для войны России с Европой. Поводом для этого конфликта явилось наше столкновение с Нортон по вопросу о привилегиях православных в Палестине. Турки, чувствуя поддержку Англии и Франции, не соглашались на уступки. Николай, как известно, занял дунайские княжества восьмидесятитысячной армией, требуя исполнения договоров. Ему скоро пришлось убедиться, что у него нет в Европе ни единого союзника. Надо отдать ему справедливость, что у него явилась тогда смелая мысль провозгласить действительную независимость молдаво-валахов, сербов, болгар и греков. Поднять балканские народы, придать этому движению освободительный характер это значило заручиться не только моральной поддержкой славян, но и обеспечить себе прочную военную базу. Но освободительное движение не сочеталось как-то с физиономией Николая Павловича Романова. "Карлик, трус беспримерный", по выражению поэта, граф Нессельроде объяснил царю неприличие его "революционного" замысла. Опять появились на сцене пресловутые "принципы легитимизма", и последняя возможность спасти свою честь была навсегда утрачена императором Николаем.

Россия начала военные действия. Адмирал Нахимов уничтожил на Синопском рейде турецкую эскадру, но вслед за этим появились в Черном море английские и французские корабли. 1 марта Англия и Франция предъявили России ультиматум, требуя очищения дунайских княжеств. Николай обратился к Австрии и Пруссии, предлагая подписать протокол о нейтралитете. Известно, какой бесстыдный ответ был получен от правительств, им еще так недавно поощряемых в ущерб русским интересам. Русским войскам пришлось отступить за Прут. Театр военных действий благодаря французскому десанту был перенесен в Крым. История Крымской кампании всем известна. 11 сентября 1854 года началась славная оборона Севастополя.

Царь делался все мрачнее и мрачнее. В это время один из проницательных современников писал из Москвы: "Понятно, что сбились с пути и завязли, но когда началось это уклонение? С какой поры? Как стать опять на верный путь? Пока же ясно, для меня по крайней мере, что мы стоим лишь на пороге всяких разочарований и унижений. Первая ставка нами проиграна — и проиграна безвозвратно… Разве каким-либо чудом, которого мы не заслужили, избежим мы позорной сдачи и в то же время будем стараться убедить себя в том, что в конце концов и этот исход не хуже других, причем это убеждение будет навязываться силою тем, которые с ним не согласятся".

П. А. Валуев, которого трудно заподозрить в политическом радикализме, характеризует тогдашнее наше положение как нечто весьма безотрадное и жуткое: "Давно ли мы покоились в самодовольном созерцании нашей славы и нашего могущества? Давно ли наши поэты внимали хвале, которую нам

Семь морей немолчно плещут…
Давно ли они пророчествовали, что нам
Бог отдаст судьбу вселенной,
Гром земли и глас небес…

Что стало с нашими морями? Где громы земли и горняя благодать мысли и слова? Кого поражаем мы? Кто внимает нам? Наши корабли потоплены, сожжены или заперты в наших гаванях. Неприятельские флоты безнаказанно опустошают наши берега. Неприятельские армии безнаказанно попирают нашу землю… Друзей и союзников у нас нет… В исполинской борьбе с половиной Европы нельзя было более скрывать под сенью официальных самохвалений, в какой мере и в каких именно отраслях государственного могущества мы отстали от наших противников. Оказалось, что в нашем флоте не было тех именно судов, в сухопутной армии того именно оружия, которые требовались для уравнения боя; что состояние и вооружение наших береговых крепостей были неудовлетворительны; что у нас недоставало железных и даже шоссейных дорог… Сверху блеск — внизу гниль… Везде преобладает у нас стремление сеять добро силой. Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли, движущейся без особого на то приказания. Везде противоположение правительства народу, казенного частному. Пренебрежение к каждому из нас в особенности и к человеческой личности вообще водворилось в законах…"

Декабристы повешены, отправлены в Сибирь, на каторгу; туда же пошел Достоевский и петрашевцы; независимая мысль задушена цензурой; так называемые "западники" преследуются как преступники… Но, может быть, иная участь постигла тех, кто принципиально защищал самодержавие? Может быть, свободны "славянофилы"? Увы! И эти единственные ревнители царской власти гонимы при Николае не менее прочих. В чем же дело? А в том, что и эти люди, устами Хомякова, сказали в глаза царю страшную правду о его казенной России:

В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна.

И другой поэт-славянофил, Тютчев, писал в это время по поводу тогдашних событий об императоре Николае: "Чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злополучного человека".

Английский флот появился перед Кронштадтом. Император Николай подолгу смотрел на него в телескоп из своего дворца в Александрии. В начале 1855 года император заболел. 18 февраля 1855 года он умер. Все почему-то решили, что он отравился. Трудно было представить себе, что этот гордый и самонадеянный человек может примириться с бесславной своей судьбой.

Александр Второй

I

Тринадцатого декабря 1825 года Николай Павлович зайдя в комнату жены и увидев там маленького Сашу, наследника, показал ему приготовленный манифест и сказал: "Завтра твой отец будет монархом, а ты цесаревичем. Понимаешь ли ты это?" Семилетний Саша был чем-то расстроен, хныкал и, услышав строгий голос отца, заплакал горько.

Саша будущий царь-освободитель, вообще был плакса. Он часто, слишком часто плакал — то от радости, то от огорчений.

Четырнадцатого декабря, когда во дворце слышны были выстрелы и крики и простуженный Карамзин бегал в своих башмаках и чулках по приказанию императрицы на Сенатскую площадь узнавать о том, кто теперь император Сашин папа или кто-нибудь другой — было немало причин и поводов для горьких ребяческих слез. Ни и в тот час, когда победивший революцию Николай Павлович, красный от пережитых мнений, вбежал по дворцовой деревянной лестнице, которая до пожара 1837 года вела из-под главных ворот к покоям императрицы Марии Федоровны, и увидел там изнемогавших от страха государынь, маленький Саша, бывший тут же, опять залился слезами.

Отец, прикрикнув на него и отерев ему наскоро слезы, приказал камердинеру надеть на него гусарский мундир и вынес к саперному лейб-гвардии батальону, стоявшему во дворе дворца. Этой сцены ни когда не мог забыть Александр Николаевич. В самом деле, было очень страшно, когда отец передал Сашу солдатам. От этих усачей пахло водкой и потом, и они громко кричали, и Саша не знал, что сейчас с ним сделают эти большие люди, казавшиеся ему опасными и непонятными, как и весь этот загадочно-пасмурный зимний день.

Александр Николаевич Романов родился в Москве в среду на Пасхе 17 апреля 1818 года, то есть почти за восемь лет до воцарения Николая. Его мать, великая княгиня Александра Федоровна, рожденная Шарлотта, принцесса прусская, обрадовалась появлению на свет этого мальчика, но вскоре ей стало грустно. "Счастье наше удвоилось, — писала она в своих мемуарах, — а впрочем, я помню, что почувствовала нечто серьезное и меланхолическое при мысли, что это маленькое существо призвано стать императором".

Мысль в самом деле не из веселых. Двести один пушечный выстрел, поздравления придворных льстецов и сладостные стихи милейшего Василия Андреевича не могли утешить догадливую прусскую принцессу. Она знала, как трудно, больно и страшно носить корону.

В своих стихах Жуковский рекомендовал младенцу "не трепетать, встречая рок суровый":