Лео Яковлев - Суфии: Восхождение к истине

• Название: Суфии: Восхождение к истине
• Автор: Лео Яковлев
• Жанр: Религия

---

Друг придет к ночи — когда все успокоится и автоматическое мышление не будет возбуждать человека. Еда, являющаяся особым питанием суфия, отличается от обычной еды и играет особо важную роль. Человечество кружится вокруг реальности, но систему, которой оно пользуется, нельзя назвать реальной. Вместо того чтобы ходить по его периметру, необходимо вступить внутрь круга. Ценность истинного познания неизмеримо выше ценности того, что мы считаем познанием. Определенные черты знакомой нам жизни, такие как хищничество, эгоизм и многие другие качества, препятствующие развитию, необходимо нейтрализовать мягкостью и милосердием.

Мышление — не одностороннее — есть нужный метод. Необходимо размышлять о всей жизни в целом, а не о малых аспектах ее. Человек напоминает собой того, кто мог бы обойти всю землю, но вместо этого заснул в тюрьме. Истину скрывают сложности неуместного интеллектуализма. Молчание — это подготовка к речи, — реальной речи. Внутреннюю жизнь мира можно постигнуть, если не уделять внимания фрагментарности, которая скрывается за понятиями «жизнь» и «мир».

После смерти Руми в 1273г. главой ордена Мевлеви стал сын его Баха ад-дин. При жизни Руми окружали люди разных вероисповеданий, и в последний путь его тоже пришли проводить самые разные люди.

Одного христианина спросили, почему он так горько рыдает на похоронах мусульманского учителя. Его ответ является выражением суфийской идеи о возвращении учения и передаче духовной деятельности: «Мы почитаем его как Моисея, Давида и Иисуса нашего времени. Все мы его последователи и ученики».

Жизнь Руми представляет собой сочетание передаваемого учения и личного знания, являющегося центральным фактором суфизма. Его род происходил от Абу Бакра, товарища Мухаммада, а его отец был связан родством с Хорезмшахами. Джалал ад-дин Руми родился в центре древнего учения Балхе в 1207 г. В суфийской легенде говорится, что суфийские мистики предсказали ему большое будущее. Под влиянием могущественных схоластов владыка Балха ополчился против суфиев, и особенно против своего родственника, отца Руми. По приказу шаха один из суфийских учителей был даже утоплен в Аму-Дарье. Эти события послужили предзнаменованием монгольского нашествия, во время которого на поле боя пал глава суфиев Наджм ад-дин («Величайший»), Он был основателем ордена Кубрави, тесно связанного с развитием Руми.

Разорение Центральной Азии ордами Чингисхана привело к распылению туркестанских суфиев. Вместе со своим маленьким сыном отец Руми прибыл в Нишапур, где они встретили другого великого учителя этого же суфийского направления поэта Аттара, который благословил ребенка и «одухотворил» его, передав Джалал ад-дину суфийскую бараку. Он подарил мальчику копию своей «Асрар-наме» («Книги тайн»), написанной в стихах.

Суфийская традиция считает, что поскольку современные ему суфийские учителя были убеждены в высоком духовном потенциале юного Руми, их забота о его безопасности и развитии послужила причиной дальнейших странствий беженцев. Они покидали Нишапур, провожаемые пророческими словами Аттара: «Этот мальчик зажжет для мира огонь божественного восторга». Нишапуру не суждено было уцелеть. Аттар, подобно Наджм ад-дину, ждал своей участи мученика, которая постигла его вскоре после этого.

Суфийская группа во главе со своим молодым предводителем прибыла в Багдад, где стало известно о полном разгроме и разрушении Балха и уничтожении его жителей. Они путешествовали еще несколько лет, совершив за это время паломничество в Мекку, а затем отправились на север, в Сирию и Малую Азию, посещая по дороге суфийские центры.

Центральная Азия содрогалась под безжалостными ударами монголов. Казалось, что мусульманская цивилизация доживает последние дни своей почти шестисотлетней истории.

В конце концов отец Руми остановился поблизости от Ко-ньи, связанной с именем св. Павла. В то время город находился под властью сельджуков, и шах пригласил отца Джалал аддина обосноваться там. Он принял официальный религиозный пост и продолжал посвящать сына в суфийские тайны.

Кроме того, Джалал ад-дин вступил в контакт с Величайшим Мастером, поэтом и учителем Ибн-аль-Араби из Испании, который примерно в это же время находился в Багдаде. Эта связь была установлена с помощью одного из учителей Руми — Бур-хан ад-дина, прибывшего в сельджукские владения в поисках уже умершего отца Руми. Заменив его в качестве учителя сына, Бур-хан ад-дин вместе с Джалал ад-дином посетил Дамаск и Алеппо.

Руми было около 40 лет, когда он начал полуоткрыто проповедовать свое мистическое учение (он избрал слово «Руми» в качестве псевдонима, так как сумма числовых эквивалентов букв этого слова равняется 256, что соответствует корню -НУР-. По-персидски и по-арабски этот корень передает значение «свет»). Таинственный дервиш «Солнце Веры из Табриза» был вдохновителем множества его прекрасных стихов, а также тех методов и форм, в которых его учению предстояло жить в ордене Мевле-ви. Сделав свое дело, этот дервиш исчез через три года, и больше о нем уже никто ничего не слыхал.

Сын Руми считал этого «посланца неведомого мира» самим Хызром, таинственным патроном и руководителем суфиев, который появляется, а затем исчезает из рамок обычных восприятий, передав свое послание.

Руми стал поэтом именно в этот период. Хотя его и считают одним из величайших персидских поэтов, поэзия для него была только побочным продуктом. Он считал ее всего лишь отражением необъятной внутренней реальности, которая есть Истина и которую он называет Любовью. Он писал, что истинная Любовь молчалива, ее невозможно выразить словами. Несмотря на то, что его поэзия была призвана воздействовать на людей тем способом, который можно назвать только магическим, она никогда не заставляла Руми смешивать ее с той сущностью, слабым отражением которой она являлась. Вместе с тем он считал ее средством, с помощью которого можно было связать то, что он «реально чувствовал», с тем, что он мог сделать для других.

Применяя суфийский метод перспективного видения проблемы и не останавливаясь при этом перед разрушением глубоко укоренившихся мнений, Руми берет на себя роль критика поэзии. Он говорит, что люди приходят к нему, и он любит их. Он создает для них стихи, чтобы они могли что-нибудь понять. Каким бы великим поэтом он ни был, поэзия предназначена для них, а не для него. «В конце концов, какое мне дело до стихов?» Для того, чтобы довести до сознания людей свое послание, он категорически заявляет, что, когда он думает об истинной реальности, у него не остается времени для поэзии. Это осмелился бы сказать только поэт, обладающий высочайшим авторитетом у своих современников. Он говорит, что это единственное угощение, которое могут попробовать его гости, «и поэтому он как добрый хозяин запасается им».

Суфии никогда не должны мириться с существованием каких бы то ни было преград между своими учениками и тем, чему они их учат. Отсюда слова Руми о подчиненной роли поэзии по отношению к реальному поиску. То, что он хотел передать, было выше поэзии. Подобная точка зрения может шокировать людей, привыкших считать, что нет ничего более тонкого, чем поэтическое выражение. Именно такие воздействия считаются необходимыми для освобождения ума от привязанностей ко второстепенным вещам, «идолам».

Унаследовав место отца, Руми стал передавать свое мистическое учение с помощью искусства. На собраниях дервишей использовались танцы, стихи и музыка. С ними чередовались ментальные и физические упражнения, предназначенные для того, чтобы помочь разуму осознать свои собственные потенциальные возможности, и использующие для этого идею гармонии. Деятельность Руми можно назвать гармоническим развитием с помощью гармонии.

Изучая те из его идей, которые были доступны посторонним людям, многие иностранные наблюдатели были поставлены в тупик. Один из них ссылается на его «совершенно не восточную идею о том, что женщина является не просто игрушкой, а лучом Божества».

Одно из стихотворений Руми из «Дивана Шамса Табризи» вызвало определенное замешательство среди буквалистов. В нем Руми исследует все старые и новые формы религии и приходит к выводу, что истину следует искать в сознании самого человека, а не в деятельности поверхностных организаций. Это станет особенно ясным, если мы поймем, что «исследование» этих религий, как считают суфии, осуществляется особым образом. Суфию необязательно в буквальном смысле слова путешествовать по разным странам для того, чтобы изучать различные религии и брать от них то, что можно. Точно так же ему не надо читать книги по теологии и толкованиям, чтобы сравнить их друг с другом. «Путешествия» и «исследования» других идей происходят в нем самом. Это объясняется верой суфия в то, что, подобно человеку, искушенному в чем-нибудь другом, он обладает внутренним чувством, позволяющим ему оценивать реальность религиозных систем. Выражаясь более специфично, можно сказать, что подойти к метафизическому объекту с помощью обычных методов исследования было бы немыслимо сложно. Любой, кто скажет суфию: «Читал ли ты книгу такого-то по такому-то вопросу?» — подойдет к проблеме неверно. Суфию важна не книга и не автор, а реальность того, о чем говорит человек или пишется в книге. Для того, чтобы оценить человека или его идею, суфию необходим только образец, но этот образец должен быть точным. Другими словами, он должен установить связь с сутью данного учения. Ученик, еще не полностью постигший учение, которому он следует, не смог бы рассказать суфию о своей системе того, что помогло бы ему прийти к определенному мнению об этой системе.