Кристоф Рансмайр - Ужасы льдов и мрака

• Название: Ужасы льдов и мрака
• Автор: Кристоф Рансмайр
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-04662-3

Дебютный роман знаменитого австрийца – многоуровневая история дрейфа судна «Адмирал Тегетхоф», открывшего в 1870 гг. в Северном Ледовитом океане архипелаг Земля Франца-Иосифа. «Хроникальный» уровень выстроен на основе «вмороженных» в текст дневниковых записей участников экспедиции. На «современном» уровне условный главный герой одержим идеей повторить путь экспедиции. Ну и дополнительный уровень – это сам писатель, вклинивающийся ненавязчивыми репликами «к залу» в ткань повествования.

«Вот на этих трех уровнях и живет роман Рансмайра, похожий на трехпалубный корабль. И это правильно, потому что настоящий роман должен повторять контуры того, о чем повествует». (Из рецензии.)

---

Но ледовые сжатия продолжаются. Кажется, океан навеки погребен под оцепенелыми громадами льдов. Вайпрехтовская наблюдательная палатка и часть аварийных запасов угля исчезают в неожиданно разверзшейся трещине, а следом в пучину срывается Боп, один из ездовых кобелей. В январскую стужу, которая лишь раз-другой перемежалась незначительными потеплениями, можжевеловая водка замерзает в стеклянистые слитки, а ртуть делается такой твердой, что, зарядив ею ружье, они пробивают дюймовые доски.

Хотя жизнь вольготней не стала, а страх, владеющий ими в несказанно тяжкие часы тревоги и ожидания катастрофы, только притупился, полоска света, тлеющая у горизонта, все-таки внушает бодрость, дает новые силы противостоять ледовому хаосу. Вайпрехт твердит, что жизнь им спасает в первую очередь дисциплина, самые что ни на есть обыкновенные, будничные дела – метеорологические замеры, смена вахтенных, дежурства на камбузе, воскресный обход матросского кубрика, неукоснительно совершаемый офицерами, – опять-таки лишь подтверждают, что даже в такой глухомани человеческая собранность и дисциплина нисколько не утрачивают своей значимости; в соблюдении дисциплины и закона проявляется суть человека, и в них же – единственный шанс уцелеть среди здешней пустыни.

Ледовый боцман и гарпунщик Карлсен подает пример: когда этого старика, столь многие годы проведшего в Ледовитом океане, приглашают к офицерскому столу, он всегда надевает свой курчавый белый парик, а по церковным праздникам в честь особо почитаемых им мучеников даже нацепляет на шубу орден Олафа Святого. (Однако ж когда на небе вспыхивают волнистые завесы полярного сияния, Эллинг Карлсен снимает с себя все металлическое, в том числе и поясную пряжку, чтобы не нарушить гармонии текучих фигур и не навлечь на свою голову ярость огней.)

В эти январские недели Вайпрехт организует школьные занятия; хотя никто до них не зимовал так близко к Северному полюсу и хотя эта грохочущая пустыня таит неотступную угрозу, каждому теперь должно выучиться грамоте, должно иметь возможность использовать корабельную библиотеку – четыре сотни томов, в том числе драмы Лессинга и Шекспира, «Потерянный рай» Джона Мильтона и желтеющие выпуски «Новой свободной прессы», – чтобы побороть бесконечность времени и тоску. Пусть у них будет поэзия – да-да, поэзия! – и мысли, выходящие за пределы бедствий настоящего. Вайпрехт и офицеры Брош и Орел обучают итальянцев и славян, Пайер – своих тирольцев. В шубах, с заиндевевшими бородами, сидят они в палубной рубке – одни выводят буквы, другие постигают основы физики и математики.

Когда в этом маленьком учебном классе надобно было проверить урок, ученикам приходилось задерживать дыхание, чтобы наставник, окутанный морозным облаком, мог разглядеть аспидную доску, а решая задачу на деление, они вдруг замирали и терли руки снегом, – так стоит ли удивляться, что школа наша популярностью не пользовалась?

Юлиус Пайер

Нередко посреди школьного урока звучит сигнал тревоги, и все бросаются к спасательным шлюпкам. А в конце концов мороз вновь так крепчает, что занятия превращаются в нерегулярную череду разрозненных лекций и практических упражнений. Это как же, говорит Клотц, медведям, что ли, будем читать Священное Писание? Плот строить из тетрадок? В последних числах января, когда утренняя заря светит уже все утро, белый медведь задрал ньюфаундленда по кличке Маточкин. Теперь пайеровской упряжке куда труднее тащить большие сани. Верит ли еще сухопутный начальник в научные экспедиции на собаках? Однако он упорно запрягает собак в постромки и иной раз так их лупит, что потом егерю Халлеру приходится их лечить. Вылазки Пайера опять становятся чаще – и яростнее. Если на Крайнем Севере еще есть ничейная земля, он погонит туда свою упряжку.

Не знаю, может быть, эпизодические стычки между все понимающим, серьезным исследователем Вайпрехтом и жаждущим открытий энтузиастом Пайером уже в первые месяцы 1873 года начали принимать драматические формы. Тогдашние дневники об этом молчат. Зато я знаю, что Карл Вайпрехт начальствовал во всем; он поистине был авторитетом – судьей, когда среди матросов вспыхивали ссоры и даже потасовки, утешителем и пророком, когда речь заходила о хрупкой надежде на возвращение, и последней инстанцией во всех вопросах. А сухопутный начальник Пайер так и оставался без суши, без земли. На следующий год, уже во время мучительного марша через льды назад, в обитаемый мир, Вайпрехт упомянет в своем дневнике размолвку, о которой журналы первой полярной ночи не сообщают ничего.

Пайер опять впадает в давнюю мелочную зависть. Он опять так переполнен яростью, что я в любую минуту ожидаю серьезной стычки. Из-за сущего пустяка – речь шла о мешке хлеба, который якобы перегрузил его шлюпку, – он прилюдно наговорил мне обидных колкостей, которые я никак не мог оставить без ответа. Я предупредил, что впредь ему должно остерегаться подобных выражений, иначе мне придется при всех поставить его на место. В результате последовал новый приступ ярости, он сказал, что прекрасно помнит, как год назад я угрожал ему револьвером, и заверил, что непременно меня опередит в таком случае, даже без обиняков объявил, что посягнет на мою жизнь, коль скоро поймет, что домой ему не вернуться.

Карл Вайпрехт

Мне очень трудно представить себе, как задумчивый Вайпрехт идет с револьвером на своего спутника и бывшего друга, и так же трудно представить себе, как поэт и художник Пайер грозит убийством, – но в Ледовитом океане случались метаморфозы и пострашнее, а затем, после триумфального возвращения, которое в эти январские дни мнится недостижимым, ненависть снова уйдет, преобразится в формальную вежливость. Сей труд я начну с безоговорочного признания высоких заслуг моего коллеги, лейтенанта морского флота Вайпрехта, по сравнению с коими результаты собственных моих усилий весьма и весьма незначительны… – такой фразой Пайер откроет свой отчет об экспедиции.

Если же то, что Вайпрехт записал в своем дневнике, чьи густо исписанные страницы потихоньку блекнут на полках Австрийского морского архива, произошло на самом деле, тогда, значит, случилось оно в сумерках, внутренних и внешних сумерках, когда они так ждали возвращения солнца.

Чем светлее становилось, тем отчетливее проступали страшные картины разрушений. Вокруг нас высились горы торосистых льдов… Даже с небольшого расстояния видны были только верхушки корабельных мачт, все остальное скрывалось за высоким ледовым барьером. А ведь сам корабль, поднятый над уровнем моря, покоился на семифутовом ледяном куполе и в отрыве от своей естественной стихии выглядел поистине безотрадно. Купол этот был образован льдиною, которая многократно разламывалась, снова смерзалась и под воздействием подпирающих ее снизу льдов и бокового натиска недавних сжатий приобрела удивительную сводчатую форму… Отчаянная надежда, с какою мы встретили появление солнца, дала нам повод посмотреть и друг на друга, и мы поразились перемене, происшедшей в нашей наружности за долгую ночь. Ужасная бледность покрывала осунувшиеся лица. Большинство отмечены следами минувшей болезни, носы заострились, глаза запали…

Юлиус Пайер

У меня сильные боли при каждом вздохе, и я вынужден лежать в постели; от постоянного недомогания я очень исхудал и выгляжу плохо; увидев в бане свое изможденное тело, я до невозможности испугался, но надеюсь все-таки, что лечение рыбьим жиром поставит меня на ноги.

Отто Криш

11 февраля 1873 г., вторник. Ветер и снегопад. Лед возле корабля неспокоен. Давеча возникло разводье. Ездил на собаках, присутствовал на школьных занятиях.

12-е, среда. Ясная погода. Лед возле корабля неспокоен. Ездил на собаках, присутствовал на школьных занятиях.

13-е, четверг. Ветер и туман. Прибрал г-ну доктору каюту, присутствовал на школьных занятиях.

14-е, пятница. Ездил на собаках. Во второй половине дня отослали бутылочную почту – на север, юг, восток и запад. Почту спрятали в бутылки, закупорили их, запечатали сургучом и отдали во власть льдов. В бутылках сообщения о нашей экспедиции, они расскажут о нас, если нам суждено погибнуть и никто больше нас не увидит, а ведь нас двадцать четыре человека.

Иоганн Халлер

Австрийская яхта «Адмирал Тегетхоф», экспедиция в Северный Ледовитый океан. В ловушке паковых льдов, 14 февраля 1873 г.

21 августа 1872 г. вблизи берегов Новой Земли под 76°22′ северной широты и 62°3′ восточной долготы были зажаты льдами. От той поры дрейфовали с паком по воле преобладающих ветров и за зиму не раз терпели ущерб от постоянных ледовых подвижек. Ныне корабль, поднятый на несколько футов, находится среди льдов самого тяжелого вида, однако во вполне приемлемом состоянии. На борту все в добром здравии, особых заболеваний нет. Как только льды вскроются, рассчитываем идти дальше на ост-зюйд-ост, чтобы достичь сибирского побережья вблизи полуострова Таймыр, а затем следовать вдоль оного на восток, насколько позволят обстоятельства. Летом 1874 г. двинемся в обратный путь через Карское море. Самая высокая широта, достигнутая нами доныне, – 78°51′, при 71°40′ к востоку от Гринвича; новых земель не обнаружено. До середины октября 1872 г. побережье Новой Земли во всех направлениях было плотно закрыто льдами, позднее мы потеряли его из виду.