А Ингер - Голдсмит-эссеист и английская журналистика XVIII века

• Название: Голдсмит-эссеист и английская журналистика XVIII века
• Автор: А Ингер
• Жанр: Публицистика

---

Такие эссе, - а каждый номер "Зрителя", например, состоял из одного очерка, к которому присовокуплялись всякого рода объявления, - снискали журналам Аддисона и Стиля огромную популярность. В XVIII в. они издавались отдельными книгами десятки раз и были переведены на многие языки; их плодотворный опыт не мог не принять во внимание писатель, подвизавшийся в этом жанре {Лазурский В. Сатирико-нравоучительные журналы Стиля и Аддисона, тт. I-II. Одесса, 1909, 1916.}. Голдсмит прекрасно знал эти журналы; известно, что позднее он собирался даже подготовить "Зрителя" для переиздания в Ирландии. Тематика многих очерков его "Гражданина мира", как морально-наставительных, так и бытовых (о нравах театрального Лондона, об азартных играх, дамских туалетах и лекарях-шарлатанах, о посещении усыпальницы выдающихся людей в Вестминстерском аббатстве и пр.), их жанровое разнообразие (бытовая сценка, сказка, аллегория, сновидение, пародия, жизнеописание и пр.) - все это свидетельствует о том, что Голдсмит многим обязан журналам Аддисона и Стиля. Более того, возможно, что сам замысел его цикла: показать Англию в восприятии человека иной культуры - был отчасти подсказан 50-м номером "Зрителя" (идея его, как известно, принадлежала Свифту), в котором рассказывалось, как четыре индейских вождя побывали в Лондоне и многому дивились, в частности поведению прихожан в соборе св. Павла (у Голдсмита аналогичная тема в XLV письме).

В 50-е годы XVIII в. в Англии наступил новый подъем журнальной периодики: в это время выходят такие примечательные издания, как журналы "Рассеянный" ("The Rambler", 1750-1752) и "Досужий" ("The Idler", 1758-1760) известного литературного критика и автора английского "Словаря" д-ра Сэмюэля Джонсона; "Свет" ("The World", 1753-1756), вокруг которого группировалось несколько авторов-аристократов - лорд Честерфилд, Хорейс Уолпол и др., и "Знаток" ("The Connoisseur", 17541756), издававшийся двумя молодыми воспитанниками Оксфорда, будущим комедиографом Джорджем Кольманом-старшим и Торнтоном. Каждый из этих журналов отличался и по характеру материала и по манере его подачи {См. Ингер А. Г. Из истории английской журналистики XVIII в. (50-е годы)."Ученые записки Читинского пединститута", вып. IX, общественные и гуманитарные науки. Чита, 1963, стр. 129-153.}. Очерки Джонсона по сути продолжали традицию Аддисона: в них преобладали серьезные морально-дидактические рассуждения. Журнал "Свет" придерживался противоположного направления - он обращался преимущественно к привилегированному читателю, откровенно стремясь развлечь и позабавить его отчетами о дуэлях, скандальных проиCWествиях и развлечениях, наставлял относительно садоводства и эпистолярного искусства, а если иногда и высмеивал довольно остро пороки светских модников, то читатели должны были понимать, что авторы принадлежат к их же кругу и радеют об их пользе. "Свет" имел в ту пору необычайный успех. "Знаток" был тоже юмористическим журналом, продолжавшим скорее традицию очерков Стиля, - его авторам более всего удавались комические зарисовки быта.

Но как ни отличался на первый взгляд "Знаток" от журналов Джонсона, их роднила, в сущности, общая исходная позиция, выражавшаяся в безоговорочном приятии английского общественного строя; они вполне могли бы повторить слова Аддисона-"3рителя", что если бы ему пришлось выбирать религию и правление, под которым он хотел бы жить, то он без малейшего колебания отдал бы предпочтение той форме религии и правления, которые установлены в его собственной стране. Авторы "Знатока" мгновенно утрачивали юмор, как только речь заходила о проявлении вольнодумства, особенно в вопросах религии и особенно среди людей простого звания." Все эти журналы равнодушно отворачивались от жизни английского простонародья, а если и писали о нем, то с нескрываемой насмешкой и враждебностью.

Но в эти же годы выходил и "Ковент-Гарденский журнал" {Fielding H. The Covent-Garden Journal, ed. by G. E. Jensen, in 2 vols. New Haven, Yale University press, 1915.} Фильдинга (1752), являющийся одним из последних его начинаний. Фильдинг тоже выступал в нем против вольнодумства и атеизма, изображал невежественных каменщиков и портных, возомнивших себя философами. Он откровенно говорил о назначении религии в обществе - служить уздой для бедняков, удерживать от посягательства на чужое имущество и устрашать их идеей воздаяния и возмездия. Автор не мыслил иного общественного уклада, кроме существующего, вмешательство простолюдинов в дела государственного управления представлялось ему недопустимым и губительным. Но коренное отличие "Ковент-Гарденского журнала" от других состояло как раз в том, что он не мог не замечать нищей, страдающей народной Англии, которая не заботила авторов "Знатока" и тем более "Света", не мог рассуждать о человеческих пороках вообще, как это делал Джонсон.

По мнению Фильдинга, все великие люди от Цицерона до Локка согласны в одном: "тот, кто нуждается, имеет по законам природы право получать помощь за счет излишеств тех, кто пользуется изобилием; законы эти не предоставляют богатым права выбора. Тот, кто отказывается помочь бедным и обездоленным, нарушает справедливость и заслуживает имени _обманщика и грабителя общества_" {Там же, э XXXIX, курсив Фильдинга.}. Имя "бессмертного Свифта" не раз упоминается в журнале с огромным уважением. "Ковент-Гарденский журнал" не развлекал, в нем уже не было той жизнерадостности и веры в конечное торжество добрых светлых начал в жизни, которыми дышали страницы "Истории Тома Джонса, найденыша". Здесь преобладает горькая ирония свифтовского толка. Таким образом, наряду с либеральной традицией юмористических журналов Аддисона и Стиля {Рак В. Д. Теория сатиры в журналах Аддисона и Стиля. - "Ученые записки ЛГУ", серия филологические науки, вып. 54, Л., 1959, стр. 3-29.}, с их сатирой, исполненной благодушия, в середине XVIII в. была жива и иная, сатирическая, социальная традиция, идущая от публицистики Свифта, очень сложная и противоречивая, отнюдь не претендовавшая на потрясение основ и все же в условиях того времени выражавшая самые демократические общественные настроения.

Голдсмит весьма лестно, хотя и не без оговорок, отзывался о "Рассеянном" Джонсона {В очерке "Мечты" (A reverie) в журнале "Пчела", э V. CW I, 14-15.}; в рецензии на отдельное издание "Знатока" он особенно одобрял его манеру - "непринужденность веселого собеседника", отсутствие "наигранного превосходства" и то, что "Знаток" и в сатире сохраняет благожелательность {В "Ежемесячном обозрении", 1757, май, XVI. - CW I, 414-415.}; что же касается журнала Фильдинга, то Голдсмит его нигде не упоминает, и тем не менее журнальные очерки Голдсмита свидетельствуют о том, что он был не только юмористом, не ограничивался комическим изображением повседневного быта, а его позиция была позицией художника-демократа и, без сомнения, близка традиции Свифта и Фильдинга.

К концу 1759 г. литературная репутация Голдсмита настолько упрочилась, что издатель Уилки доверил ему выпуск самостоятельного еженедельного журнала "Пчела". Голдсмит предпочел публиковать в каждом номере не один очерк, а несколько, чтобы каждый читатель нашел себе что-нибудь по вкусу. Здесь были и стихи, и очерки о театре, и занимательные истории, и традиционные очерки-фельетоны о нелепостях моды, но добрая половина материала отличалась непривычно серьезным характером.

Разумеется, здесь можно было встретить и отдельные рассуждения, характерные для компромиссного английского просветительства в целом: о том, что счастье человека зависит главным образом не от внешних обстоятельств, а от склада его ума, что лучшее средство быть счастливым и полезным - это оставаться в том положении, которое от рождения определено нам судьбой, и пр. Но в этом же журнале был впервые напечатан и очерк "Картина ночного города" (э IV), который Голдсмит включил потом в окончательную редакцию "Гражданина мира" (CXVII). Трагическая картина социальных контрастов Англии эпохи промышленного переворота усугубляется в нем чувством безысходности, которое терзает сердце автора, пониманием бессилия просветительских теорий перед реальными страданиями бедняков. На страницах журнала ощущается тоска Голдсмита о невозвратных днях своего деревенского детства; он поэтизирует уничтоженный процессом огораживания общинных земель патриархальный быт, жизнь среди природы и бесхитростные радости бытия. Удовольствие, доставляемое игрой актера Гаррика, никоим образом нельзя сравнить с тем, которое, по словам автора, он получал от сельского шутника, подражавшего проповеди квакера, а пение итальянских оперных певцов не пробуждает в его душе того волнения, которое он испытывал, когда старая молочница на ферме пела ему баллады о последней ночи Джонни Армстронга или о жестокости Барбары Аллен {СW I, 384.}.

Так постепенно на страницах "Пчелы" возникает ощущение трагического разрыва между философскими построениями просветителей и реальным общественно-историческим процессом. Надежда на религиозно-этическую проповедь как на единственное средство утешения далеких от философии бедняков уживается с пониманием тщетности этой проповеди, а поэтизация сельской идиллии - с сознанием, что она невозвратима и едва ли когда реально существовала. Такое мироощущение характерно было для английского сентиментализма, связанного с просветительством и выражающего кризис его. Это сказалось в очерках "Гражданин мира" и еще более в романе "Векфильдский священник" (1766) и поэме "Покинутая деревня" (1770).