Кристин Орбэн - Шмотки

• Название: Шмотки
• Автор: Кристин Орбэн
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-352-02081-4

Дьявол носит не только Prada!

Мэрилин Монро, как известно, утверждала, что бриллианты – лучшие друзья девушек. Красотка Дарлинг, героиня нашумевшего романа знаменитой французской писательницы Кристин Орбэн, уверена, что ее лучшие друзья – это ШМОТКИ. В ее коллекции Шанель соседствует с Кристианом Диором, Прада с Сальваторе Феррагамо, и имя им легион. Дарлинг ищет у них утешения, беседует с ними, советуется. Порой она способна познакомиться в клубе с мужчиной лишь потому, что ей кажется, что рядом с ним ее платье будет лучше смотреться. Дарлинг вовсе не жертва моды. Просто она живет в мире высокой моды, и шмотки для нее так же наделены душой, как и окружающие ее люди: эксцентричная графиня Лавиль, сосед-философ, страдающий от несчастной любви, знаменитый хирург, гоняющий по Парижу на мотоцикле.

Но стоят ли все бутики Парижа одного поцелуя, можно ли отдать блистательный мир моды и всех кутюрье в придачу за утро с любимым?..

---

Я застыла в ожидании за дверью (тоже из прессованной древесины), не в силах заняться ничем другим. Позавчерашние одежды уже отправлены на кладбище в длинном белом пластиковом чехле с этикеткой: «вечернее платье, незнакомец номер 8», потому что это уже восьмая подобная встреча с незнакомцем, и вместо того, чтобы запоминать имя, я предпочитаю присваивать им номера. Я стягиваю узлом низ пластикового чехла: платье, сопутствовавшее встрече платье, которое было расстегнуто, распахнуто руками мужчины, посвящается ему. Я больше его не надену, никто, никогда не прикоснется к нему, кроме меня. Быть может, однажды вечером в приступе ностальгии... я выну его из пластикового чехла, нежно проведу по нему рукой, чтобы понять, что чувствовал незнакомец, потому что прикосновение к ткани позволяет понять, что за воспоминание она унесла с собой.

Мои платья хранят верность.

Я приклеилась к двери, вглядываясь в дверной глазок.

Уже восемь часов, вы только полюбуйтесь на меня: продрогшая, застывшая, будто я влюбилась по уши. Быть может, именно в это мгновение я люблю его. Можно обожать кого-то малознакомого, совсем не знакомого просто потому, что в это мгновение у тебя возникло желание любить, а этот человек отвечает неким чаяниям. Я могу полюбить на час. Мне кажется, что это никогда не длилось дольше часа. Зачем же пренебрегать любовью длиной в шестьдесят минут? Разве она исходит не из того же источника, что и любовь к жизни? Что такое тридцать лет в сравнении с вечностью?

Скоро девять. Сосед-философ и его любовные страдания еще не вернулись, и я все еще стою перед дверью, держа наготове пластиковый мешок цвета южных морей, в меня вселилась душа собаки-спасателя, сенбернара, готового прыгнуть, броситься навстречу.

Пожалуй, я бы оценила мужчину, мысли которого заняты другой. У меня бы возникло ощущение, что я люблю его, а он в этом никак не участвует. Я приняла бы его пустые жесты ~ жесты, адресованные другой, с куда более сильным чувством, чем если бы они были адресованы мне. Я бы прижала его в груди, зная, что ничего не могу для него сделать. Я бы жалела того, кто допустил, чтобы чувства, желание взяли над ним верх: я презирала бы его победительный рассудок и его ученость, оказавшиеся бессильными перед парой стройных ножек. Я не ощущала бы опасности, поскольку влюбленный мужчина для прочих женщин потерян. Я могла бы научить его, как не стать жертвой, как быть любезным – только сильные мужчины любезны с женщинами; женщины по-прежнему путают силу и безразличие. Я объяснила бы ему все то, о чем не говорится в философских книгах. Стряхнула бы перхоть с воротника его черной вельветовой куртки, сменила бы серые футболки на белые, красный шарф на шарф цвета морской волны, более подходящий ему по цвету.

Тогда, в детстве, Дед Мороз так и не пришел. Это больно задело маленькую девочку, я всю ночь пряталась в объятиях огромного плюшевого мишки. До сих пор помню терпкий запах его коричневой шкуры и белый накрахмаленный нагрудник, на котором розовыми нитками было вышито его имя: Тентен.

У меня есть счет к Деду Морозу, ко всем Дедам Морозам на свете.

Мне остается искать утешение в шкафах, набитых разноцветной, хорошо скроенной одеждой.

Платье для шопинга

Я вышла из дому около полудня. Я не была на воздухе вот уже много дней.

Когда я прогуливаюсь по улице, люди оборачиваются, одни женщины улыбаются, другие тянут мужей за руку, некоторые даже смеются. Чтобы избежать безвестности, важно спровоцировать реакцию, видеть, как оборачиваются тебе вслед. После того как МТЛ побывала в бутике Шанель, я записала: «Пройти незамеченной – это немного сродни смерти».

Шмотки часто решают за меня. У них хороший вкус; нынче утром, высвободившись из- под моего надзора, они сыграли общий сбор – сбор анонимных шмоток, тех, магазинных, что не связаны ни с чем существенным, и новых шмоток: магазин непосредственно предшествует кладбищу. На кладбище есть около сотни пустых пластиковых чехлов, готовых вместить волнующие моменты моей жизни. Чем больше заполняется чехлов, тем интенсивнее протекает моя жизнь. Когда все они заполнятся, придется переезжать. И речи не может быть о том, чтобы пожертвовать их на благотворительность или передать в музей, столь же невозможно перенести их в подвал: я уверена, они умрут там, заплесневевшие и покинутые.

Шмотки должны украшать квартиру, я предпочитаю именно это, – стены становятся более человечными, шмотки рассказывают занимательные истории куда лучше, чем репродукция какой-нибудь картины.

Выходя из дому, я одеваю и тело, и голову. Я питаю уважение к традиционной манере одеваться, характерной для респектабельных кварталов. Так как сегодня прохладно, я накинула просторный красный бархатный плащ, обнаруженный мною на блошином рынке в Порт о'Ванв; женщина, которая его продавала, уверяла, что это один из тех дивных костюмов, сшитых вначале XX века для постановки оперы «Борис Годунов», – впрочем, это не важно,– к нему я надела высокие, выше колен, сапоги из телячьей кожи от Кристиана Лабутена, в них я напоминаю амазонку, и подходящее к сапогам короткое вязаное платье из пряжи букле.

Предметы одежды сочетаются между собой, как люди в обществе, всегда есть тот, кто задает направление, и те, кто следуют за ним. Сапоги и плащ определили мой образ, трости у меня нет, поэтому я взяла зонтик с резной изогнутой ручкой, почти такой, как у МТЛ.

На углу меня нередко поджидают ребятишки. На этот раз маленькая девочка в грязной ветровке, наброшенной на такое же грязное шерстяное платье, спросила меня (подружки подталкивали ее), не принцесса ли я.

Проведя рукой по ее щеке, я сказала, что в ее возрасте не была принцессой, но потом я ею стала.

- А что, разве можно стать принцессой? – спросила она меня.

–  Да, – ответила я.

И девчушка, подталкиваемая подружками, которые щипали ее за руки, решила уточнить:

– Но как же это возможно?

– Я расскажу тебе как-нибудь. Я не знаю, как тебя зовут, но для меня ты будешь маленькой девочкой, словно все они воплотились в тебе.

– Мне хотелось бы побывать у тебя дома. Это было невозможно, ни домработница, ни владелец квартиры – никто и никогда не входил ко мне с тех пор, как я рассталась с мужем и избрала свой путь.

– Однажды, ровно в половине пятого, я буду ждать тебя здесь.

Воодушевленная поданной надеждой, девчушка не спускала с меня глаз. Я чувствовала, что способна покорить мужчину, испытывая при этом своеобразное удовольствие, но очаровывать девочку не входило в мои планы.

Дождь скользил по тротуарам, намокший плащ из «Бориса Годунова» волочился, тяжелея с каждым шагом. Я одевалась, не успев подумать о погоде, поэтому, несмотря на удовольствие от того, что дети приняли меня за персонаж из их любимого мультфильма, мне было довольно неловко в этой одежде, тем более что я намеревалась целый день посвятить покупкам. Нынче утром люди насмехались надо мной больше обычного; бывают такие дни. Люди подразделяют моду в одежде на дневную и вечернюю; стоит надеть вечерний плащ средь бела дня, и они тут же решат, что у тебя с головой не все в порядке. С моей точки зрения, это заслуживает уважения. Но, во всяком случае, красота заслуживает уважения в любое время суток.

МТЛ превратила бы мой расшитый серебром плащ в пуфик, на который министры и послы опускали бы свои августейшие задницы. Наконец тяжесть плаща заставила меня задуматься о том, что мне следует переодеться. К тяжести людских взглядов в тот момент, когда ты вовсе не нуждаешься в постороннем внимании, я как-то приспособилась.

Я сняла с себя плащ, и ансамбль разрушился: сапоги из телячьей кожи от Лабутена не подходили ко всему остальному. И потом, мне хотелось внушать уважение, причем не только как снобы из Ламорлэ, но как человек, уважающий себя, что труднодостижимо при помощи одних только шмоток. Это тонкая работа – держаться с таким видом, будто ты вообще не думаешь о них, будто ты только что

отошел от компьютера или за тобой затворились врата замка, так что, когда я выхожу из своей гардеробной, все мое существо, вся моя энергия направлены на то, чтобы держаться непринужденно, потому что это жизненно важно. Вот почему люди всегда оглядываются на меня. Они чувствуют это.

Шмотки соответствующего жанра меня не забавляют. Они не обеспечивают ни веселья, ни красок, ни обманчиво меняющихся форм.

Уважение – это строгая простота, темные цвета, строгий покрой. Ничто не дается без страдания – ни облик, ни прилагающаяся к нему диссертация.

Я беру из своего личного магазина, из собственного резерва новинок: нагрудник цвета морской волны от японского кутюрье, единственная вольность, которую я допускаю, – это надетый сверху бежевый пуловер, тонкий, как вторая кожа, в сочетании с нарочито вульгарными грубыми башмаками на толстой подошве в качестве своеобразного извинения. Нужно, в самом деле, желать понравиться с помощью того, что самому тебе совсем не нравится, чтобы вырядиться подобным образом.