Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 1. Предсказание императора

• Название: Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
• Автор: Дэвид Ротенберг
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-44609-4

Когда произносятся два пророчества одновременно, чтобы второе воплотилось в жизнь, первому надо помочь исполниться.

Вот пророчество Первого императора Китая, произнесенное им перед Тремя Избранными на Священной горе: «Нашу страну ждет Эпоха Белых Птиц на Воде. Она ознаменует начало Тьмы, а конец Тьмы и возрождение ознаменует Эпоха Семидесяти Пагод…».

«Предсказание императора» — это повествование о потомках Троих Избранных. Рассказ о любви и вражде, о судьбе нескольких поколений людей, живущих там, где должно воплотиться пророчество, — в Шанхае, городе, куда, влекомые жаждой наживы, хлынули авантюристы всех мастей из Европы и Америки.

---

— Помоги мне, сынок.

— Что там такое, папа?

Телохранитель посмотрел туда, куда указывала вытянутая рука мальчика. Там, из лучей восходящего солнца, у излучины реки, появились четыре больших корабля под парусами. Их палубы и борта были затянуты белыми полотнищами.

То были не торговые суда, какие ему приходилось видеть раньше. А военные корабли, и направлялись они вверх по реке, в сторону Нанкина. Но не это встревожило Телохранителя. Он привлек к себе сына и крепко прижимал к груди, пока их лодчонка подпрыгивала на волнах, поднятых плывущими громадинами.

— Что это, папа? Чего ты испугался?

— Я не испугался, сын, — ответил мужчина, чувствуя, как кровь устремилась к кобре на его руке и еще к одной татуировке в виде кобры, которую он никогда не показывал сыну. Она была наколота на шраме, украшавшем его спину.

«Итак, началось, — подумал он. — То, что рассказывали отец и дед о Бивне Нарвала и миссии нашей семьи. Наконец этот день настал».

Он инстинктивно потер татуировку в виде кобры и распрямил пальцы. А потом подумал о сыне младшего брата, и пальцы его сжались в кулак. Вены на тыльной стороне ладони наполнились кровью, и капюшон кобры раскрылся, а шрам на спине запылал. Кобры стояли на хвосте и готовы были нанести удар, выбрать того из мальчиков, у которого достанет сил, чтобы выполнить миссию семьи, запечатленную на поверхности Бивня Нарвала.

— Сядь рядом со мной, сын. Близится время испытаний. Пришла пора объяснить тебе, что означает кобра на твоей руке.

Конфуцианец

Сначала он увидел их отражение в принадлежавшей еще его прадеду эбонитовой пластине для письма, которую он закрепил на стене кабинета. Белые призраки плыли по черной поверхности камня.

Он позволил чернилам стечь с кисточки в чернильницу, стоявшую перед ним на столе, и присыпал мелким песком документ, который только что закончил. Подождав, пока чернила высохнут, стряхнул песок на дощатый пол. Затем свернул рисовую бумагу и запечатал ее воском, приложив к нему перстень. На печатке был изображен ученый, сидящий под деревом в саду наложниц. После этого он положил свиток поверх других.

«Немногие кандидаты смогут претендовать на получение государственных должностей», — подумал Конфуцианец, поглядев на кипу свитков.

На протяжении последних лет он наблюдал, как неизменно уменьшается число достойных кандидатов. Это тревожило его, но, взглянув на белые отражения, величаво плывшие по каменной поверхности доски для письма, понял, что тревожиться сейчас надо по другому поводу.

Глубоко вздохнув, Конфуцианец отвернулся от отражений и вышел на балкон, откуда открывался вид на северный плес Янцзы.

Его взгляд привлекли взмахи величественных крыльев журавля, казавшихся белоснежными в первых лучах восходящего светила. Он видел, как птица грациозно летит туда, где река делала последний поворот на пути к морю. Вскоре журавль превратился в маленькую черную точку на горизонте. Конфуцианец оперся о деревянные перила, вдохнул соленый воздух, который ветер приносил с океана, и стал ждать.

У излучины реки что-то появилось. Все сразу изменилось. И вот они, четыре огромных военных корабля, с четырьмя мачтами у каждого и с поднятыми парусами.

В его мозгу возникли строки, которые дед записал в старинном дневнике: «Не позволяй внешнему виду предмета обмануть себя, но и не отмахивайся от него. Смотри на вещь, обоняй ее, а потом определи ее внутреннюю сущность. Произнеси ее вслух, дабы понять то, что ты увидел. А затем напиши на бумаге то, что ты произнес».

— Корабли, — заговорил Конфуцианец.

Его голос был сильным и звучал в унисон с утренним ветром. В пределах досягаемости их пушек находятся взрывные перемены. Итак, началось: Пророчество, Договор Бивня… Все пришло в движение. Наступила Эпоха Белых Птиц на Воде.

Он взял кисточку и сделал запись в тайном дневнике, который передал ему предыдущий Конфуцианец.

Птичьи крики заставили его поднять взгляд от бумаги.

Внизу, на рисовых полях, отделявших его от реки, крестьяне привязывали длинные тростинки к лапкам сотен маленьких скворцов. Птицы протестующе кричали. По сигналу скворцов отпустят в небо, чтобы тростинки, гремя под ними, отпугивали демонов, которые могут погубить только что посаженный рис.

Конфуцианцу захотелось рассмеяться.

«Приближаются демоны куда страшнее тех, которые угрожают вашему рису», — подумал он и добавил вслух:

— И этих демонов не отпугнуть дребезжанием глупых тростинок, привязанных к птичьим лапкам.

В ответ в его мозгу запел древний голос, и он понял: это предки призывают его выполнить клятву, которую давным-давно они дали на далекой Священной горе. Если он отдаст этот долг, все переменится.

Цзян

Цзян осторожно слезла с толстого потного торговца и надела шелковое платье. В душной, жаркой спальне плавал запах опия. Она открыла ставни в комнате на третьем этаже, и на секунду ей показалось, что опий все еще не выветрился из головы и вызывает галлюцинации. Но это ощущение быстро прошло. То, что она увидела, было реальным. В реку Хуанпу входил огромный военный корабль, задрапированный белыми полотнищами. Цзян схватила со стола кожаную сумочку и бросилась вниз по лестнице.

На утренних улицах уже кипела жизнь. Золотари проворно собирали красные ночные горшки, выставленные у порога каждого дома, и опорожняли их в свои чаны. Вторая группа быстро ополаскивала горшок и возвращала его к тому порогу, от которого его взяли. Цзян знала: хотя профессия золотаря считалась самой презренной, ее представители получали весьма щедрое вознаграждение. По этой причине семейство Цзян всегда выдавало первую дочь за юношу из клана Чжун, под контролем которого находилось это прибыльное дело.

Но сейчас Цзян радовалась тому, что ветер дует не со стороны чана золотарей, а наоборот.

Она завернула за угол и наткнулась на уличную торговку благоуханными «императорскими яйцами».[21] Торговка посмотрела на нее рыбьими глазами, а потом заткнула грязным пальцем одну ноздрю и смачно высморкалась. Зеленая сопля шлепнулась на землю в нескольких дюймах от горшка с яйцами.

— Мимо, — хмыкнула торговка. — Ну и как, большое у него было копье? — спросила она с невинным видом.

— Оно проткнуло бы тебя насквозь, старуха, — огрызнулась Цзян.

— Только если бы он вошел в темный переулок. В священном лотосе я могу принять в себя жеребца.

Она засмеялась собственной шутке и снова высморкалась. На сей раз сопли угодили в горшок.

— Ай! — с отвращением воскликнула Цзян.

— Особая специя, — хихикнула торговка.

Этим утром все вокруг Цзян пахло овсяной кашей, сбежавшей из кастрюли. Обычно она не ела так рано, но сейчас запах булочек с вареной свининой увлек ее в аллею, ведущую к воде. Хрупкая женщина, продававшая булочки, задержала руку на шелковой коже Цзян на секунду дольше, чем было нужно, прежде чем взяла монету в половину ляна,[22] который та протягивала.

Откусив от булочки первый кусок, Цзян почувствовала давно забытое удовольствие.

«Когда состарюсь, — подумала она, — стану есть столько булочек, сколько захочется. Буду толстой, буду жирной. Какое счастье — стать старой и свободной, чтобы позволить себе быть толстой!»

Позже, когда Цзян бежала прочь из аллеи, мимо торговок рыбой, стоявших за толстыми деревянными столами, на которых извивались приготовленные для разделки угри, она старалась избегать осуждающих взглядов женщин. Ненадолго Цзян задержалась перед продавцом змей и подумала, хочет ли она снова ощутить мужчину внутри себя.

— Кобра? — спросила она.

— Мужская еда, — ответил беззубый торговец.

— Обычно я с этим согласна, — сказала Цзян, — но не сегодня.

— Дорого, — предупредил торговец.

— Сколько?

Он назвал астрономическую, не сообразную ни с чем цену. Цзян рассмеялась ему в лицо, повернулась и пошла прочь. Торговец нагнал ее.

— А сколько ты готова заплатить? — спросил он.

Женщина назвала цену ниже низкого, и торговец принялся громко возмущаться.

Пять минут, две ее угрозы уйти сейчас же и одно обещание торговца убить ее позже — и они сговорились о цене.

Торговец змеями сунул руку в мешок из грубого холста и вытащил королевскую кобру толщиной в запястье. Он крепко держал рептилию за шею пониже головы.

Цзян кивнула.

Змея извивалась всеми шестью футами сильного тела, но торговец был мастером своего дела. Он опустился на колени перед толстым чурбаном, стоявшим на земле, быстрым движением раскрыл челюсти кобры и обнажил ее длинные зубы. Как только на их кончиках выступили капли яда, мужчина прижал голову змеи к верхней части чурбака. Змеиные зубы глубоко впились в мягкое дерево. Тело змеи бешено извивалось, но теперь оно было накрепко прикреплено к чурбаку ее же зубами. Торговец поднял голову и одарил Цзян беззубой улыбкой, а затем взял нож с тонким лезвием и сделал первый надрез.