Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 1. Предсказание императора

• Название: Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
• Автор: Дэвид Ротенберг
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-44609-4

Когда произносятся два пророчества одновременно, чтобы второе воплотилось в жизнь, первому надо помочь исполниться.

Вот пророчество Первого императора Китая, произнесенное им перед Тремя Избранными на Священной горе: «Нашу страну ждет Эпоха Белых Птиц на Воде. Она ознаменует начало Тьмы, а конец Тьмы и возрождение ознаменует Эпоха Семидесяти Пагод…».

«Предсказание императора» — это повествование о потомках Троих Избранных. Рассказ о любви и вражде, о судьбе нескольких поколений людей, живущих там, где должно воплотиться пророчество, — в Шанхае, городе, куда, влекомые жаждой наживы, хлынули авантюристы всех мастей из Европы и Америки.

---

Ричард побежал следом, догнал брата, но, прежде чем успел открыть рот, тот спросил:

— Сколько мы взяли?

— Достаточно, — солгал Ричард. — Вполне достаточно.

Когда они наконец добрались до Гаджипура, стоял ранний май. Столбик термометра уже подбирался к сорока градусам, пыль, постоянно стоявшая в воздухе, заволакивала солнце. Чтобы сохранить остатки денег, братья не ели уже три дня, но прибыли они сюда в самое что ни на есть подходящее время. Жара спадет только через три месяца, когда со стороны Бенгальского залива налетят муссоны. И именно в эти жаркие месяцы, накануне сезона муссонов, из деревень приходили партии опия-сырца.

Опиум, сделавший Врассунов богатыми, являлся самым верным путем к процветанию для молодых и сильных. Ричард и Макси решили научиться искусству торговли опием. Крестьяне, владевшие фермами вокруг Гаджипура, находились в самом низу цепочки этой торговли. Они были чем-то вроде истоков Нила, являясь началом полноводной реки благополучия.

По течению Ганга Гаджипур располагался выше гораздо более известного Бенареса,[27] но представлял собой совершенно иной мир по сравнению с этим древним городом с его историческими памятниками и храмами. Единственной причиной существования Гаджипура было то, что в нем располагалась компания «Индия алкалоид уоркс». Внешне она представляла собой множество кирпичных строений, разбросанных на двадцати или тридцати акрах пересохшей земли и окруженных высокими кирпичными стенами со сторожевыми башнями. Поскольку в последние годы русло реки слегка свернуло к югу, теперь от берега Ганга «Уоркс» отделяли полмили ослепительно белого песка. Если бы мальчишки Хордуны решили приблизиться к «Уоркс» со стороны реки, их бы пристрелили охранники. Но заявись они к центральным воротам, внутрь их пустили бы лишь при том условии, что они — «в деле».

Поскольку Ричард и Макси пока еще не были «в деле», они ждали у центральных ворот до тех пор, пока оттуда не вышли несколько местных крестьян, доставивших в «Уоркс» опий-сырец и теперь расходившихся по домам. Юные Хордуны последовали за ними и, потратив последние деньги, устроились на постой на одной из ближайших ферм. Там они постигали основы торговли опием и знакомились с кротким народом, зарабатывавшим на скудное существование выращиванием papaver somniferum — мака снотворного.

Ахмед, пожилой крестьянин, растивший опий, поднял молодых Хордунов спозаранку и повел в поля. Ричард переводил его скороговорку на хинди для Макси, который, несмотря на месяцы, проведенные в стране, до сих пор не мог связать и двух слов на этом языке. Ахмед никогда не посещал школу, но, несмотря на это, обладал тоном и задатками лектора, хорошо знакомыми каждому студенту Оксфорда.

— Лепестки мака, — начал он, — оповещают о том моменте, когда цветок созрел. Когда лепестки становятся густо-оранжевыми, они готовы опасть. Тогда вы должны сжать коробочку вот так. — Индус опустил руку и осторожно, но крепко сжал коробочку цветка большим и указательным пальцами. Потом улыбнулся: — Если коробочка крепкая, как вот эта, вы должны быть наготове. Видите, как она начинает покрываться белым налетом? Вы должны проверять цветки каждое утро. Без исключений! Каждое утро! Когда зеленые коробочки окончательно покроются прозрачной белизной, время пришло.

Сунув руку в карман, Ахмед вытащил уникальный нож, называемый в Индии наштар. Нож состоял из четырех тонких лезвий, скрепленных хлопковыми нитками. Одним резким движением он полоснул по коробочке макового цветка. Из четырех параллельных надрезов стал сочиться густой, молочно-белый сок. Затем он передал наштар Ричарду.

Пользоваться наштаром было настоящим искусством, которым Ричарду еще предстояло овладеть.

— Нет, не так. Ты делаешь слишком глубокие надрезы. Попробуй еще.

Ричард попробовал, но на сей раз надрезы оказались чересчур мелкими.

— Нет. Видишь, сок не течет.

Ахмед нахмурился, неодобрительно покачал головой и, забрав у Ричарда нож, передал его Макси, который быстро и аккуратно взрезал четыре коробочки — именно так, как было нужно. Ахмед широко улыбнулся и положил ладонь на щеку Макси.

Улыбка Макси, казалось, осветила пыльное утро.

Братья Хордуны провели целый день, взрезая маковые коробочки. Ричард больше наблюдал и усваивал новую для него науку, а Макси работал все быстрее и, что удивило Ричарда, радостнее.

На следующее утро Ахмед повел мальчишек в поле еще до восхода солнца и продолжил свою лекцию.

— За ночь сок загустевает и превращается в коричневую массу — видите? — Он прикоснулся пальцем к вязкому веществу и продемонстрировал ученикам палец, покрытый клейкой коричневой массой. — Это и есть опий-сырец, — торжественно объявил Ахмед, после чего вручил обоим мальчикам тяжелые глиняные горшки и объяснил, как собирать в них загустевший сок маков.

Если Ричарду приходилось буквально бороться с наштаром, то Макси удалось найти какой-то собственный ритм, поэтому работал он споро и с удовольствием.

Двумя днями позже маковые коробочки были надрезаны во второй раз, и вся процедура повторилась. Одну-единственную маковую коробочку можно было надрезать до восьми раз.

Как-то ночью Макси застал Ричарда за тем, что тот делает записи в дневнике.

— Что ты там подсчитываешь, братец?

— Почему ты говоришь «подсчитываешь»?

— Когда ты просто пишешь, то ведешь себя по-одному, а когда считаешь — по-другому. Ты корчишь рожи, подобно обезьяне, проглотившей пчелу.

Ричард улыбнулся и показал брату свои записи. Макси просмотрел цифры, но они ему ровным счетом ничего не говорили.

— Гляди, Макси, — принялся объяснять старший брат, — восемь урожаев с одной маковой коробочки дают в общей сложности две сотых унции опия-сырца, верно? — Макси кивнул. — Поэтому Ахмед говорит, что для получения прибыли необходимо собирать с одного акра двадцать фунтов. Это означает, что нужно по восемь раз взрезать примерно восемнадцать тысяч коробочек.

Макси снова кивнул, не удержавшись от вопроса:

— И что из всего этого следует?

— А то, брат мой, что, хотя мак может расти во многих странах, на земле существует всего несколько мест, где рабочая сила, необходимая для выращивания мака, настолько дешева, что делает этот бизнес прибыльным. — Макси посмотрел на Ричарда непонимающим взглядом. — Макси, этим крестьянам платят сущие гроши, и именно поэтому опий приносит такие огромные доходы. Я проверил и перепроверил все цифры.

— Ты хочешь сказать, что они работают даром?

— Практически даром.

— Но без их труда на опии не смогли бы сколотить состояние другие? Ты это имеешь в виду?

— Да.

— Значит, эти люди гнут спины для того, чтобы богатели другие?

Запись в дневнике. Октябрь 1828 года

Я не ответил на вопрос Макси. Да и как я мог ответить? Из своих вычислений я знаю, что эти крестьяне — всего лишь пешки в игре, в которой только слоны, ладьи да короли обладают реальной властью — деньгами. И еще я знаю, что эти люди дороги Макси. День ото дня он проводит с ними все больше времени. В последнее время он, к удовольствию наших гостеприимных хозяев, даже пытался обучиться их танцам. А когда Ахмед и его родня от души смеялись над неуклюжестью моего брата, на лице Макси расцветала улыбка. Но не та страшная улыбка хищника, которую в Калькутте он демонстрировал противникам в драках. Это была чистая, простая улыбка искреннего удовольствия.

Мне никогда не забыть того утра, когда, проснувшись, я увидел Макси, глядящего на Ахмеда и трех его сыновей, которые, повернувшись головами на восток и распростершись ниц на циновках, глубоко погрузились в молитву. Я уже собирался отпустить какую-нибудь шутку относительно этих нелепых, лежащих ничком фигур, когда вдруг увидел в глазах брата острую тоску и сострадание. Выражение его лица настолько потрясло меня, что я закрыл рот и никогда больше не упоминал об этом.

Тот день, когда я должен был заставить Макси покинуть опийную ферму, был самым тяжелым в моей жизни. Макси и прежде нередко злился и время от времени даже угощал меня увесистыми тычками, но в таком бешенстве, как в тот день, он никогда еще не был.

— Но мы должны уйти, Макси! — увещевал я его.

— Почему? Почему?! Ты же знаешь, мне здесь нравится!

Только после того как Макси пожевал сырого опия, я сумел успокоить его и заставить выслушать меня.

— Мы только начинаем, Макси, — говорил я. — Это только начало пути братьев Хордун. Самое начало. Эти люди будут здесь всегда. Если потом — но только потом! — мы, попытав удачу, ничего не добьемся, ты сможешь сюда вернуться. И тогда я отдам тебе все, что у меня будет. Обещаю.