Сергей Кремлев - Россия и Германия: Вместе или порознь? СССР Сталина и рейх Гитлера

• Название: Россия и Германия: Вместе или порознь? СССР Сталина и рейх Гитлера
• Автор: Сергей Кремлев
• Издательство: АСТ
• Жанр: Публицистика
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-020639-9

В XX веке весь мир был потрясен двумя крупнейшими войнами между Россией и Германией.

Автор книги С. Кремлев аргументированно и убедительно доказывает, что кровопролития могло бы и не быть, поскольку весь ход мировой истории наглядно подтверждает, что две великие державы — союзники, а не враги.

---

Через десять лет после переломного 1929 года Советская Россия уже имела такое сельское хозяйство и сельскохозяйственное машиностроение, что смертный голод ее народам больше не грозил при любой погоде. Впервые за всю историю России.

И только колхоз и Советская власть в считанные годы вычищали из села многовековой навоз темноты и выводили крестьянскую молодежь на просторы XX века. В 1917 году шестнадцатилетний Иван Чистяков, будущий генерал-полковник, Герой Советского Союза, приехал в Питер из тверской деревеньки Отрубенево, чтобы помогать дяде мести двор дома 33 по Вознесенскому проспекту.

А через десять лет молодой краском уже изучал книгу Шапошникова «Мозг армии».

В то время кадровый военный не мог жениться без разрешения командира полка. Товарищ Чистякова Лобачев такое разрешение получил без проблем: его симпатичная избранница Таня была из крестьянок-беднячек. Втроем друзья пошли в загс, где улыбающаяся женщина протянула книгу регистрации браков вначале жениху:

— Распишитесь.

Краском Лобачев поставил лихой росчерк и протянул ручку невесте:

— Держи, Танюша…

А та лишь молчала и краснела.

— Распишитесь, гражданка, — нетерпеливо поторопила служащая, а Таня расплакалась:

— Я… Я неграмотная…

В тот день невеста поставила три креста не только на бумаге, но и на всей своей прошлой жизни. В конце 1930-х Чистяков вновь встретился со старыми друзьями Лобачевыми. «Таня, — вспоминал он, — к тому времени уже имела высшее образование, закончила исторический факультет университета».

Ничего подобного в планах Троцкого не было и в помине. И это, читатель, не мнение, а факт. Заверил его сам Троцкий, заявляя в западной прессе: «Оппозиция никогда не бралась „в кратчайший срок догнать и перегнать капиталистический мир“. Социалистическую переустройку крестьянских хозяйств мы мыслили не иначе, как в перспективе десятилетий. Это осуществимо лишь в рамках международной революции. Мы никогда не требовали ликвидации классов в рамках пятилетки Сталина-Кржижановского».

Краском Чистяков пошел за Сталиным и стал советским генералом. Крестьянка Таня пошла за ним же и стала историком.

А вот такой их ровесник, как краском Бармин, пошел за Троцким. И кончил тем, что из выпускника военной академии, разведчика и дипломата превратился в «невозвращенца» и очень скоро в открытого агента спецслужб США.

Еще один их младший современник, князь Голицын выбрал позицию стороннего наблюдателя, высокомерно посматривающего на то, как его народ ликвидирует последствия господства голицынских же предков. Чистопородный вроде бы русский, он в переломный момент истории Родины оказался ей духовно чуждым. До смертного конца он видел эпоху через ее невзгоды и не принял ее свершений. Но и ему пришлось-таки поработать на стройках пятилеток, пройти по войне инженером-геодезистом, получить ордена и медали, написать неплохие книги для детей…

В царской России Голицын прожил бы жизнь припеваючи — бездельником или полубездельником. В России Сталина ему пришлось пусть и без особой охоты стать тружеником.

И в этом тоже сказались сила и правота Сталина, как народного вождя и строителя державы. И вот почему он не нуждается в приукрашивании. Его оправдывают точные исторические факты, извлеченные не из сомнительных по нынешним «фальшиво-архивным» временам «фондов хранения», а из зримых дел сталинской эпохи.

Правда факта и логики. Этого достаточно для того, чтобы Сталин предстал перед нами тем, кем был в действительности — крупнейшим созидателем во главе миллионов созидателей, самым могущественным патриотом среди миллионов молодых советских патриотов.

ЕЩЕ в конце двадцатых годов враги Сталина начали обвинять его в подавлении инакомыслия. И действительно, в стране очень жестко пресекалась такая «свобода мысли», которая не делала различия между насилием в интересах Капитала и насилием в интересах Труда.

Инако мыслить в Советском Союзе Сталина было занятием небезопасным. Но это не значило, что не позволялось или не поощрялось стремление мыслить широко и оригинально. И как раз это было стилем Сталина. Он не прощал верхоглядства и недобросовестности, но всегда был готов уважать подлинную самобытность.

Хороший пример здесь — его инициатива по отношению к Михаилу Булгакову. В трудную для писателя минуту Сталин позвонил Булгакову сам и потом помог ему как мог.

А вот травили Булгакова как раз те московские интеллигенты, которые признавали единственный вид многообразия: мелочные мнения собственного круга. Был среди гонителей Булгакова и Федор Раскольников — будущий посол-«невозвращенец» и автор «Открытого письма к Сталину», а в 1929 году — «начальственно-снисходительный» (выражение жены Булгакова) председатель Худполитсовета при Главреперткоме, претендовавший (по свидетельству опять же Елены Сергеевны Булгаковой) на лавры Шекспира, Мольера и Софокла с Еврипидом вместе взятых.

В интеллектуальном и духовном отношении этот слой, в котором процветали раскольниковы, чаще всего был литературным ответвлением троцкизма, в национальном же…

Вот критики знаменитого в 1920-е годы литературного журнала «Красная новь»: Лелевич, Авербах, Волин, Гельфанд, Гроссман-Рощин, Гурштейн, Сергиевская, Маца, Нельс, Пикель, Нахамкес, Стецкий, Осип Бецкин, Поляк, Гурвич, Брайнина, Тагер, Чарный, Рамм, Мейлах, Гоффеншефер…

В журналах «Печать и революция», «Литература и марксизм» подвизались Азарх, Гельфанд, Нусинов, Коган, Мац, Эйхенбаум, Фохт, Дынник.

Редакторами «Молодой гвардии» были Авербах и Киршон. В журнале «На посту» рецензировали стихи критики Г. Перекати-Поле (Г. Кальмансон) и Гербстман. Там же могла появиться статья о Горьком с названием «Бывший Главсокол, ныне Центроуж» или такие вот строки: «Бой беспощаден, патронов не жалко и пленные — излишни». И там же некая Свердлова писала так: «Прилавки книжных магазинов услужливо предлагают дошкольнику книжку, насквозь пропитанную чуждой пролетариату идеологией». Это — о «Цирке» и «Чудесах» Маршака и «Муркиной книжке» с «Мойдодыром» Чуковского.

«На литературном посту» (в другом «журнале марксистской критики») стояли Авербах, Волин, Либединский и барственный Раскольников. А литературные разборы писали критики Гальперина, Исбах, Левин, Мессер, Поляк, Серебрянский, Машбиц-Веров, Коган, Запровская, Кор.

А вот журналы «РАПП» и «Литература и искусство»: Ральцевич, Гурштейн, Кронман, Аптекарь, Усиевич, Бочачер, Зивельчинская, Мессер, Альтман, Нусинов, Шупак…

Журнал «Огонек» начинали Михаил Кольцов-Фридлянд, еще один Фридлянд — фотограф, и фотограф Шайхет. Уже в 1928 году некто Габор дает в журнале «Прожектор» очерк из Берлина с названием «В лагере врага», и в подобном же духе пишут о Германии Иоффе, Юст, Кушнер, Альский.

Читатель, ты, несомненно, утомился, но как утомляла многих в те годы эта комариная возня вокруг жизни и литературы, создаваемой талантом Есенина, Маяковского, Шолохова, Твардовского, Тихонова, Пастернака, Булгакова, Федина, Толстого, Гайдара, Ильфа и Петрова, Соболева, Германа.

Среди 582 делегатов Первого Всесоюзного Съезда советских писателей было 201 русский, 25 украинцев, 17 белорусов. Евреев — 113. А московская делегация выглядела вообще хоть куда: из 175 делегатов великороссов — 91, белорусов — 1, украинцев — 1, евреев — 57.

Белорус Франциск Скорина и великоросс Иван Федоров явно промахнулись, занимаясь первопечатным делом на русском языке. Вернее было бы сразу осваивать идиш… Ибо к 30-м годам XX века нация Пушкина и Шевченко статистически пасовала перед «советскими» литературными наследниками Шолом-Алейхема в десятки раз.

Вот кто создавал атмосферу нетерпимости и местечковости, мелкой групповой возни и группового же, фракционного попустительства «своим». Вот тот слой, который мельтешил вокруг дела, а не делал его. В конце двадцатых и начале тридцатых годов так было не только в литературе, но и в политике. Травили не только Булгакова, но и Сталина.

Заболевающий нарком иностранных дел Чичерин в 1929 году уже отошел от дел, точнее его от них оттеснили. Даром, что Сталин считал: Чичерина надо оставить, даже если он будет работать по два часа.

22 марта Чичерин пишет Сталину из-за границы: «Когда я сейчас пишу вам, вспоминаю Ройземана (член Президиума ЦКК с 1924 года. — С.К.), Литвинова (будущий преемник Чичерина Меер Валлах. — С.К.), Мифа (деятеля Коминтерна Фортуса. — С.К.), у меня сразу обостряются боли. Если вместо хороших работников нам навяжут учеников Ломинадзе, Шацкина, Семенова (заведующий издательством „Правда“. — С.К.), я могу быть лишь за тысячу верст».

И весь этот последний перечень относится к молодой гвардии троцкизма. Чичерин же, напомню, выражался в 1927 году и так: «Что же это делается! Проституированный Наркоминдел! Хулиганизированный Коминтерн! Зиновьевцы руководят делами!».