Евгений Федоровский - Искатель. 1976. Выпуск №3

• Название: Искатель. 1976. Выпуск №3
• Автор: Евгений Федоровский
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1976

На I и IV стр. обложки — рисунки Г. КОЛИНА.

На II стр. обложки — рисунок Ю. МАКАРОВА к повести Е. Федоровского «Свежий ветер океана».

На III стр. обложки — рисунок Н. ГРИШИНА к повести Глеба Голубева «Лунатики».

---

— Я протестую! — закричал, вскакивая, Федершпиль. Пожалуй, впервые за все время процесса он испугался.

— Суд отклоняет ваш протест, обвиняемый, — посовещавшись с другими юристами, сказал судья. — Прошу вас, господин профессор, объясните, пожалуйста, нам, какой следственный эксперимент вы предлагаете провести.

Замысел опыта был тщательно продуман Морисом и комиссаром Тренером. Профессор Рейнгарт с планом опыта согласился, а суд разрешил его провести.

В зал суда пригласили нескольких людей, пользовавшихся безупречной репутацией. Все они были люди почтенные, семейные, отличались хорошей внушаемостью и раньше по тем или другим причинам подвергались гипнозу. Это ставило их в равное положение с Урсулой Егги и Петером Гроссом, потому что человек, гипнотизируемый впервые, мог сразу и не поддаться такому внушению, какое было необходимо проверить.

Из этих кандидатов суд выбрал одного — Макса Беша, плечистого, рослого старца, почтмейстера из какого-то горного селения где-то за Кюнтеном. Жизнь в отдаленном селении, на свежем горном воздухе явно пошла ему на пользу. Он был крепок и здоров, несмотря на возраст, настоящий добрый великан с картинки из детской книжки. Его круглое загорелое и обветренное лицо, обрамленное седыми баками, прямо излучало порядочность, верность и неподкупную честность.

Как и все прочие кандидаты, Беш заранее ничего не знал о том, что ему предстоит делать. Он принес присягу на библии, и Морис с профессором Рейнгартом пригласили его к столу, на котором лежало что-то, прикрытое марлей. Чуть в стороне от стола поставили на некотором расстоянии друг от друга два кресла. В одно из них, смущаясь от общего внимания, села румяная суетливая старушка — жена почтмейстера, с которой он, как сказал, отвечая на вопросы судьи, счастливо прожил больше сорока лет.

— Подойдите, пожалуйста, сюда, господин Беш, — сказал стоявший у стола профессор Рейнгарт. — Представьте себе, что ваша уважаемая супруга опасно заболела…

— Упаси бог, — покачал головой почтмейстер.

— Совершенно с вами согласен и от души желаю и вам, и ей здоровья и долгой счастливой жизни, — улыбнулся профессор Рейнгарт. — Но допустим на минуточку, так надо для опыта. Вот здесь, на столе, две коробочки.

Морис жестом опытного фокусника поднял марлю, и все увидели на столе две коробочки — красную и зеленую.

— В зеленой коробочке — лекарство, — продолжал профессор Рейнгарт. — В красной — смертельный яд. Вам надо дать заболевшей жене лекарство. Вы не спутаете? Какую коробочку вы возьмете?

— Упаси бог, конечно, эту, — Макс Беш с опаской показал пальцем на зеленую коробочку.

— Вы их не перепутаете? — настойчиво переспросил профессор Рейнгарт.

— Конечно, нет. Ведь они такие приметные, господин профессор. Одна зеленая, другая красная.

— Отлично. Теперь прошу вас сесть в кресло.

Профессор Рейнгарт усадил почтмейстера в кресло и умело, быстро усыпил его. Старушка с забавным удивлением и испугом смотрела на мужа, вдруг погрузившегося в крепкий сон, ничего не замечающего вокруг, но продолжающего отвечать на вопросы профессора.

Морис как представитель обвинения не принимал во всем этом никакого участия, спокойно стоял в стороне, предоставив профессору Рейнгарту все делать самому. Это производило хорошее, сильное впечатление. Молодец Морис, все прекрасно продумал.

— Теперь я буду считать до пяти, и на счете «три» вы проснетесь, — продолжал внушение профессор. — Вы проснетесь бодрым, хорошо отдохнувшим и не будете ничего помнить о том, что я вам внушал во сне. Но, когда я скажу: «Вашей жене плохо, господин Беш. Дайте ей скорее лекарство!» — вы возьмете красную коробочку. Вы слышите меня? Вы возьмете красную коробочку. В ней хранится новейшее, патентованное, самое лучшее лекарство. Только оно может спасти вашу жену. Вы возьмете эту красную коробочку, достанете из нее лекарство и дадите вашей любимой жене. А как только я скажу: «Она выздоровела! Она здорова, господин Беш», — вы очнетесь, придете в себя и ничего не будете помнить о том, что вы делали и что я вам внушал. Но зеленой коробочки вы на столе не заметите. Вам будет казаться, что ее нет, она исчезла, что на столе пусто, ничего нет.

Невозможно передать, какая напряженная тишина стояла в зале суда.

— Итак, я считаю, — сказал профессор Рейнгарт. — Раз… Два… Три…

Почтмейстер открыл глаза и начал озираться по сторонам, пока профессор заканчивал счет: — Четыре… Пять… Как вы себя чувствуете, господин Беш?

— Отлично. Словно хорошо выспался, господин профессор.

— Вот и превосходно. Скажите, пожалуйста, вы не забыли, в какой коробочке лекарство для вашей жены?

— Конечно, нет. В зеленой.

— Прекрасно, — кивнул профессор Рейнгарт и, помолчав, громко добавил: — Вашей жене плохо, господин Беш. Дайте ей скорее лекарство!

Не только судьи и все сидящие в зале, но и Морис, и профессор Рейнгарт замерли в ожидании. Ведь они оба сами не были уверены до конца в результатах поразительного опыта.

И все, как один, ахнули, когда почтмейстер вскочил, схватил красную коробочку и кинулся с нею к жене. А старушка так перепугалась, что тоже вскочила и спряталась от него за кресло. Но никто в зале не засмеялся.

— Она выздоровела! Она здорова, господин Беш! Успокойтесь, — поспешно крикнул профессор Рейнгарт. — Положите коробочку на стол. Вот сюда, рядом с зеленой. Вы видите на столе зеленую коробочку?

— Нет, — с искренним удивлением покачал головой великан. — Никакой коробочки на столе нет. Тут пусто, господин профессор. Ее кто-то убрал, — добавил он, еще раз с недоумением внимательно осматривая стол, хотя зеленая коробочка, лежавшая посреди стола, была прекрасно видна всем, кроме него.

И тут, заставив всех вздрогнуть, на весь зал раздался громкий, неистовый хохот.

Все повернулись к скамье подсудимых. Это бился в истерике Альфред Бромбах. А рядом с ним бессильно поник, точно резиновый карнавальный уродец, из которого выпустили вдруг воздух, почти потерявший сознание Федершпиль.

Ольга ЛАРИОНОВА КОЛЬЦО ФЭРНСУОРТОВ

Рисунки В. ВАКИДИНА

Он пришел в себя оттого, что его вдруг извлекли из темноты и теплого, бережно хранившего его покоя. Он силился понять, что же означает все это — слепящее пространство, в котором он повис, пронизывающий холод неуютности, ускользающие точки опоры, которых он почти не ощущал, — но мозг его отказывался повиноваться ему, и сознание его было пригодно только на то, чтобы зафиксировать это ощущение холода и окружающей чужеродной пустоты. Он напряг все силы, чтобы разорвать это оцепенение мыслей, но вместо окончательного пробуждения вдруг ощутил — не понял, а снова только ощутил, что он не дышит.

Это переполнило его таким ужасом, что он закричал.

И не услышал собственного крика.

А потом снова стало тепло и почти так же хорошо, как и прежде, и что-то привычное и нежное окружило его, переполнило, прогнало весь этот ослепительный, леденящий ужас. Он замолчал и подчинился этой нежности, которая была ему давно и несомненно знакома; знакома даже не по тому тепличному, безмятежному покою, который предшествовал его нынешнему состоянию, нет; окутывавшая, обволакивавшая его нежность, пока без образа, без какого-то конкретного оформления, была известна ему гораздо раньше. Она не была предысторией его пробуждения — она была предысторией самого сна.

Он забылся, счастливый и успокоенный. Вскоре проснулся, уже привычно ощутил это нежное и всезаслоняющее, склонившееся над ним. Опять уснул. Так он засыпал и просыпался, и, если вдруг не находил над собой этого ласкового и теплого, чему не было пока названия, кричал. Правда, крика у него почему-то не получалось — звуков он по-прежнему не слышал. Но то заботливое и неусыпное безошибочно угадывало, что его зовут, и тотчас же появлялось. И снова становилось хорошо.

И так день за днем.

А потом он вдруг понял, что уже некоторое время слышит свой голос. Правда, только теперь он осознал, что этот беспомощный, отвратительный писк, который с некоторых пор так раздражал его, доносится не извне, а рождается где-то внутри его самого. Тогда ему стало стыдно своей слабости и беспомощности, и он решил больше не кричать. Но само возвращение способности издавать хоть какие-то звуки обрадовало его, и он начал потихоньку проверять свои возможности, произнося отдельные буквы и пытаясь составить из них если не слово, то хотя бы несколько отдельных слогов.

Но попытки его были безрезультатны, потому что ни единого слова он просто не мог припомнить. Они сплошной, вязкой массой шевелились в глубинах его сознания, но на поверхность не всплывало ни одно.

Одновременно со способностью издавать звуки возвращалась и четкость зрения — бесформенное ласковое нечто, постоянно склонявшееся над ним, стало приобретать черты человеческого лица, давно знакомого, бесконечно дорогого, но пока не узнанного. Самое странное в этом лице было то, что оно казалось очень большим, таким большим, что заслоняло все на свете. Лицо наклонялось ниже, шевелило губами, но слова оставались непонятными — воспринималось какое-то нежное журчание, то веселое, то чуточку тревожное. Он слушал радостно и жадно, потому что знал: рано или поздно ясность мысли вернется к нему, как вернулись зрение и слух, и тогда он начнет понимать, что же творится вокруг него и главное — с ним самим. Он предчувствовал, что это понимание придет с каким-то словом, которое он непременно уловит в общем журчании ласкового голоса, и все станет на свои места, все будет названо собственными именами, и главное, это милое, заботливое лицо тоже обретет свое имя.