Виктор Лихачев - Ангелы уходят не прощаясь

• Название: Ангелы уходят не прощаясь
• Автор: Виктор Лихачев
• Жанр: Детская проза

---

— Писатель…

— Именно. Здесь — Владимир Олегович положил рукопись на стол, отодвинув в сторону стакан и закуску, — книга. Моя книга. Напечатать — без проблем.

— Так напечатай.

— А кому она нужна? Думаешь, твои книги кому-нибудь нужны?

— Надеюсь на это, Владимир Олегович.

— Просто Владимир. Я же просил… И зря надеешься. Посмотри вокруг. Да не туда, а вообще, вокруг. Что нынешним людям надо? Правильно — то же, что и всегда: хлеба и зрелищ. Хлеб, слава Богу, есть, у кого с маслом, правда, у кого без, а зрелища — сколько угодно. Включай вечером ящик — и наслаждайся. А чтобы мою книгу прочитать — это ж думать надо.

— Думать всегда надо.

— Брось. Наш человек предпочитает, чтобы за него думали. Ведь думать, значит нести ответственность. А нести ответственность — это значит жить, а не существовать. Вот ведь какая обратная зависимость… Короче, ошибся Некрасов…

— Ты про то, что мужик с базара не Белинского и Гоголя понесет, а что-то совсем другое?

— Молодца, слета. Именно. И если даже понесут книгу…

— То не Орлова.

— Верно. Совсем других понесут, тех, кто про «пиф-паф» и о счастливой любви пишет. Что на это скажешь? Будешь спорить?

— Отнюдь.

— Отнюдь — да, или отнюдь нет? — улыбнулся Орлов. Он разлил по стаканам последнюю водку.

— Ну что, за знакомство?

— Уже пили.

— Тогда просто — будем!

— Будем, совершенно искренне ответил Арсений.

В кафе остались они одни.

— В твоих словах, Владимир, много горькой правды. Но для начала ты книгу-то издай. А когда издашь, я у тебя ее приобрету. Потом кто-то еще.

— Ну и что из этого?

— А разве этого мало?

— Да вообще-то мало.

Арсений улыбнулся.

— Тогда определись, чего хочешь: известности или того, чтобы тебя услышали.

— Одно другому не мешает.

— А мне кажется, наоборот — мешает.

— Что ж, ловлю вас на слове. Возьмите мою рукопись. Когда прочтете, предлагаю встретиться. Вот здесь же. Тогда и продолжим разговор…

* * * Арсений возвращался в монастырь на удивление почти трезвым. С ним такое бывало. Иной раз он мог запьянеть с одной бутылки пива, а в другой выпить бутылку водки и остаться трезвым. Новому знакомству Арсений был рад. Он вообще считал каждую новую встречу — подарком от Бога, имеющим для него, Арсения Васильевича Покровского, свой особый смысл. И то, что встреча с Орловым — не случайна, это для него было ясно. А вот самим разговором Арсений остался недоволен. Точнее, окончанием разговора. Нет, слова-то были правильные и он не лукавил, произнося их. Но, во-первых, он, как ему показалось, опять сбился на менторский тон. А во-вторых, что хуже всего, сам-то он живет по-другому. Переживает за тиражи, переживает за то, чтобы его книги лучше покупали, переживает за то, чтобы о них больше писали критики… Вот в этом переживании и было что-то мелкое, суетливое, что угнетало душу. Получалось, легко истину глаголить другим, а вот самому жить по ней…

* * * Очнувшись от раздумий, Арсений понял, что идет по незнакомой улице. Видимо, прошел мимо нужного поворота. С трудом прочитанное сквозь сумрак на табличке «улица Каинского» ничего ему не давало — город он знал по-прежнему не очень хорошо. Повернуть назад или двигаться вперед, с надеждой, что в Энске тоже все дороги ведут в храм? Совершенно неожиданно его злосчастная правая нога привычно сложилась, все тот же хруст — и вот он валится на землю.

— Вам, наверное, очень больно, если вы так ругаетесь? Вам это зачтут как смягчающее обстоятельство, — услышал Покровский откуда-то сверху. Сначала он увидел ноги в теплых сапожках, а затем уже и их обладательницу, девушку лет шестнадцати. Она стояла за невысоким забором, окружавшим старинной постройки двухэтажный дом. Получилось так, что свалился Арсений прямо к ее ногам. Кряхтя, как старый дед, он сделал попытку подняться. Как оказалось неудачную: только он выпрямился в полный рост и наступил на правую ногу, как все повторилось.

— Ой, блин!

— Уже лучше, — прокомментировала девочка, а затем добавила:

— Не вставайте, дядя, я сейчас вам трость принесу.

Покровского, ставшего на четвереньки, разобрал смех. Десять минут назад он парил в эмпиреях, цитировал великих, а сейчас стоит, как собака у забора на четырех конечностях, чувствуя вот уже который раз за последнее время свою полную беспомощность.

Он подполз к забору вплотную и вновь постарался подняться. На этот раз более удачно. Но наступить на больную ногу Арсений не решался, так и стоял на одной ноге, обхватив забор руками. Только сейчас он заметил кресло-качалку с накинутым на него пледом. Кресло стояло, окруженное несколькими деревцами. Пара вишен, яблонька, куст сирени — вот и весь садик. Нет, не весь — почти у стены дома наблюдательный Арсений разглядел куст бузины. И он забыл о боли. Вновь возникло чувство, что это уже было с ним. Бузина стояла голая, от этого казавшаяся какой-то сиротливой и одинокой среди других деревьев. Но взгляд Арсения, как магнитом, притягивали красные гроздья мелких ягод. Куда им до рябиновых, но было что-то трогательное в этой украшенной наготе. А еще будто что-то древнее, давно забытое поднималось из глубины подсознания…

— Что ты ищешь? — вернул Арсения женский голос, раздавшийся в доме. Где-то его он уже слышал… — Наташа, кому я говорю? И перестань так быстро ходить, тебе нельзя.

— Я не летаю, Лена, а еле ползаю. А ищу трость.

— Какую? Дедушкину?

— Ну да, какую же еще?

— Зачем, Наташа, тебе трость?

— Не мне, там человек на улице упал, подняться не может.

— А если он просто пьяный?

— А что, пьяные разве не люди?

— Гуманистка ты наша… Ладно, пойдем посмотрим твою людь.

— Сначала трость найди.

— Сначала посмотрю.

Двое разговаривали в приоткрытой террасе, потому и было хорошо слышно все, о чем они говорили. Покровскому стало неудобно — будто стоял и подслушивал. Уйти бы, да получится ли? И в какую сторону идти?

Скрипнула дверь. Первой вышла девочка, а за ней… Несмотря на сумерки, он сразу узнал ее. Та самая незнакомка, которой он подписывал книгу в библиотеке. Значит, ее зовут Леной… Почему-то, впервые за много лет, Покровский почувствовал, что стесняется. Стесняется предстать перед ней в таком беспомощном виде, стесняется показаться ей смешным… Резко повернулся — была не была! — шаг, второй…

— Блин!

— Жаль, вы остаетесь пока на месте, — резюмировала девушка.

— В каком смысле? — смирившийся Арсений решил сидеть на земле и не дергаться. Спросил, чтобы просто что-то сказать.

— Во всех.

— Тогда что я должен кричать в таком случае?

— Не кричать, а сказать спокойно…

— Спокойно?

— Да, спокойно и с благодарностью: «Спасибо Тебе, Господи, за все».

— Сама не пробовала?

— Она говорит это каждый день, — наконец и спутница девочки вступила в разговор. Обе уже вышли на улицу и подошли к Покровскому, который угнул голову вниз, стараясь быть неузнанным.

— Что с вами случилось, Арсений Васильевич? — спросила женщина, наклоняясь над писателем.

— Лена, ты хочешь сказать…

— Да, солнышко, это твой любимый писатель.

Пока они щебетали, «любимый писатель» принял знакомую позицию на четвереньках, а затем, чертыхаясь, стал подниматься. Да, глупее положения не придумать.

— Давайте я вам помогу, — Елена взяла Арсения под руку, но сразу же отпрянула:

— Фу! Какое амбре. Это надо же так, простите, нализаться.

— Это совсем не то, что вы подумали. Я не пьян.

— Да ну? Это вы Наташке расскажите.

— Слушайте, не верите — ваше право. Скажите, в какой стороне монастырь и я пойду.

— А сможете?

— Не смогу — поползу. До утра, надеюсь, доползу.

— Если будете шустро ползти — уже к полуночи будете на месте. Представляю, как вам будет рада матушка.

Пока мужчина и женщина общались таким образом, девушка молча с распахнутыми глазами смотрела на писателя. Не сговариваясь, Елена и Арсений, повернули головы в ее сторону.

— Сочувствую, дочка: большое видится на расстоянии. К кумирам лучше не приближаться близко. Мой опыт показывает, что разочарование в этом случае неизбежно.

— Лена, что с тобой?

— Со мной ничего. А почему ты спрашиваешь?

— Неужели ты не видишь, что ему больно?

— Спасибо тебе, девочка. Даже находясь на четвереньках приятно встретить человека, а не людь.

Лена промолчала. В наступившей темноте Покровский увидел, как вспыхнуло ее лицо.

— Сейчас я принесу вам трость, — только и сказала.

— Знаете, а я себе таким вас и представляла, — произнесла девочка, когда ушла Лена.

— Смейся, смейся. Я не обижаюсь. Наверное, заслужил.