Ната Чернышева - Тропою снов

• Название: Тропою снов
• Автор: Ната Чернышева
• Жанр: Фэнтези

---

— То-то ты меня с храмовой площади увела… Ну да ладно, Хаос со мной. А вот, допустим, возьмем целителя. Хороший целитель всегда неплохой провидец. Ему важно знать, как и что будет, если взяться лечить болезнь тем или другим способом. И вот представь, увидел целитель будущее больного ребенка. Что через десятки лет, ребенок этот станет преступником, тираном, убийцей. Тварью вроде меня. Так что же делать? Исцелить ребенка, — это безусловно благо для него и его семьи. А позволить умереть — это будет благо для всего мира в целом. Какое благо ты выбрала бы, дитя? Зная, что вина и ответственность целиком и полностью останутся на тебе?

— Ребенок необязательно вырастет убийцей, — сказала я наконец. — Будущее не определено раз и навсегда, оно меняется!

— Чтобы изменить будущее, — сказала Матахри, — надо вначале исцелить душу. А это очень трудный, очень затратный по Силе и времени процесс. Гораздо проще позволить умереть тому, чье будущее слишком мрачно. Нет человека, нет и проблемы. К тому же, что может значить одна-единственная жизнь сейчас по сравнению со, скажем, тысячью, десятками тысяч или даже миллионами жизней в будущем? Что важнее, спасти одного и погубить многих, или погубить одного, но спасти целый мир?

Молчу. Не могу я с ней согласиться! Но как ответить, как слова нужные отыскать, — не знаю. Я попыталась представить себя на месте такого целителя. Вот передо мной маленький ребенок и я вижу его черное будущее… что выбирать? Как? Не приведи Свет встать перед таким выбором! Счастлив тот, кто о таком не слыхал и потому вовсе не задумывался!

— Вот так аль-маг впадает в зависимость от своих добрых поступков, — продолжала Матахри. — И перестает замечать, что его доброта губительна для всех, кого он хочет осчастливить. Свет выжигает душу такого мага дотла. И человек перестает быть человеком.

— А Сумрак? — спрашиваю. — Сумрак тоже может уничтожить душу?

— Кто и что может сейчас рассказать тебе о Сумраке? Но в одном можешь не сомневаться: это такая же могучая, опасная Сила, как и остальные. Изначальные Силы это просто силы. Такие же слепые, как ураган или проснувшийся вулкан. Добром или злом их наделяют сами люди. Не понимая толком, что главный выбор совершается в душе человеческой. Если ты ищешь комфортный, лишенный опасностей путь, ты его не найдешь никогда. Можешь отказаться от магии и прожить жизнь обычным человеком. Но даже в такой маленькой, меленькой, серенькой жизни все равно остается конфликт и выбор. И боль.

— Вот нданна Кемма мне то же самое как-то раз говорила, — сказала я задумчиво. — Что Тьма, Свет и Сумрак только Силы. Что важно только то, кто я есть сама…

— Ты Кемму слушай, — усмехнулась Матахри. — Она очень мудрая женщина.

— А на что все-таки похож Сумрак? — спросила я любопытно. — Там, в Междумирье…

— В Междумирье трудно выжить, — выговорила Матахри. — Сумрак Междумирья агрессивен и жаден до чужой Силы, которую высасывает из человека со страшной скоростью. Приходится поторапливаться, чтобы не сгинуть. Думаю, даже высшим нданнам Сумрака было бы там очень неуютно!

Я вспомнила круглую пасть портала на вершине Храма, и невольно поежилась. Да уж. Если один только вид его вызывает такую оторопь, то чего же ожидать от самого Междумирья?

Матахри прихлебывала шерт маленькими глотками. Страшные ожоги на ее руках и шее начинали потихоньку затягиваться, заживать. На всю жизнь останутся уродливые рубцы! Правда, сколько тут ей жизни отмерено… Если я не придумаю, как снять эти кольца, то очень немного. Две весны или три… не больше.

— Да как ты помнить можешь? Ведь это было тысячу лет назад!

— Я была молодой, но очень способной девчонкой. В двадцать семь лет я уже была нданной и не из самых последних, поверьте. Но меня ранили в бою. И я умерла. Но потом я вернулась в наш мир, родилась заново и сумела вспомнить свое прошлое воплощение.

— А как это? — жадно спросила я.

— Когда ты умираешь, ты уходишь в Междумирье. Внешней Силы у тебя не остается ни капли. Но сила твоей души остается с тобой… и если есть якорь в том мире, который ты покидаешь, якорь и знание… ты можешь вернуться.

— Какой якорь?

— Любовь, — пожимает плечами Матахри. — Любовь, она выше всей Триады Изначальных Сил. Она превыше всего! Магическая емкость этого поистине великого чувства беспредельна. Если любишь… несмотря ни на что и вопреки всему… и если веришь в свою любовь — возможно все. Но при одном условии. Любовь должна быть истинной… Сказать "люблю" и полюбить по-настоящему — это очень разные вещи.

Я любила одного дорей-воина. Как я любила его! — она помолчала, вспоминая. — Я ушла в Междумирье с его именем на губах. И мир для меня умер. Моя душа уснула… трудно сказать, на сколько. В Междумирье нет времени. Потом я очнулась в Храме. Девушка, которая родилась у одной из женщин Дорей-Шагорры, пришла к Вершине Тьмы, чтобы принять Посвящение. Вот в миг Посвящения я и очнулась в ее теле. Со мной была Деборра и как же я удивилась, узнав, что она стала Верховной дорей-нданной Черностепья. Я ж ее вот такой соплячкой помнила! — Матахри рукой показала, какой именно соплячкой была в дни ее прежней жизни Деборра.

— Ну а ты нашла своего любимого? — спросила Сешма.

— О да, — усмехнулась Матахри. — Он был уже старым-престарым прадедом, патриархом многочисленного семейства. Он был обычным человеком, и прожил свою обычную жизнь. Когда мы встретились, он не сразу узнал меня. И он был уже слишком дряхл, чтобы дать мне ребенка… Его семья приняла меня. Я жила в его доме до тех пор, покуда он не умер от старости. Он ушел в Междумирье, ушел навсегда. Мне не хватило решимости пойти за ним следом. Мы любили друг друга, но… уже не так горячо, как раньше.

— Хочешь, я расскажу тебе одну историю? — спросила вдруг Матахри.

— Хочу, — согласилась я.

— Это очень поучительная история, — усмехнулась она. — Тебе понравится. Слушай. У меня было много детей. Но все они при Посвящении избирали Свет. И их приносили в жертву на Вершине Тьмы. Так уж принято у нас в Черностепье. В нашем Пределе Свету нет места.

— И тебе это нравилось? — не поверила я.

— Мне это совсем не нравилось. Что за радость растить ребенка, зная, что он погибнет после двадцать первой своей весны, не оставив потомства? Когда я родила последнего, я сказала себе, что больше детей у меня не будет. Но мне захотелось спасти своего младшего сына. Пусть хоть один мой ребенок останется жить! И я пробралась в Накеормай. Я оставила новорожденного на пороге у Верховного аль-нданна. А сама спряталась, я умею… умела прятаться хорошо. Я видела, как Баирну забрал ребенка. Так я точно узнала, что мой малыш не погибнет.

Она замолчала, вспоминая.

— И что? — не утерпел аль-мастер Амельсу. — Что дальше-то было?

— Мой сын вырос и стал аль-воином. Одним из лучших боевых магов Накеормайского Предела. Красивый, сильный. У него появились свои дети, мои внуки. Но Баирну знал, что он мой сын. Родство ведь не скроешь, как ни маскируй его. Я старалась не появляться там, где могла встретить своего сына. Иначе нам пришлось бы столкнуться друг с другом в бою, а я этого не хотела. Я бы не смогла убить своего сына. Ну а ваш Верховный… он знал, кого посылать за мной! Те аль-воины, что пленили меня… никогда бы им не улыбнулась удача, не будь с ними моего сына. Я не хотела убивать его. Только поэтому я и сижу вот здесь, да еще с этим, — она подняла руки, показывая браслеты. — Только поэтому.

— Тьма тебя раздери! — выругался аль-мастер Амельсу. — Кто он, твой сын? Холера, это должен быть кто-то, кого я хорошо знаю!

— Мой сын меня не узнал, — Матахри опустила голову. — И неудивительно. Ему было всего несколько дней отроду, когда я бросила его. Но у него есть дети, мои внуки. Я счастлива была увидеть их. Мой род не прервется.

— Я поняла, кто твой сын! — вскрикнула я, догадавшись. И тут же захлопнула рот ладонями.

Если Матахри не хочет называть имя своего сына, значит, у нее есть на это причины. И он сам хорош, раз мать свою родную не узнает.

— Кто же он? Отвечай! — прикрикнул на меня аль-мастер Амельсу.

— У нее спрашивай, — кивнула я на пленную дорей-нданну. — Захочет, расскажет.

— Нет, ты мне ответишь, девчонка! — он схватил меня за локоть.

Я посмотрела на него, потом на его пальцы, потом снова на него. И он смутился. Отвел взгляд, убрал руку.

Матахри сухо, мелко рассмеялась:

— Спасибо, девочка.

— Рази, сынок! — крикнула Матахри. — Рази!

Но аль-мастер Амельсу замешкался, и громадный, истекающий Тьмой флам поплыл к нему, время замедлило свой бег и я только и могла, что беспомощно смотреть… и тогда Матахри шагнула вперед, закрывая собой своего сына, и флам полоснул ее по рукам, по браслетам оков, прошел сквозь них, как сквозь масло и задел еще шею, и мир исчез в ярчайшей вспышке Света… а когда я пришла в себя, Амельсу лежал ничком на полу, не то умирающий, не то уже мертвый, от самой же Матахри ничего не осталось. Вообще ничего. Ни клочка одежды, ни отсеченной кисти, ни самих браслетов. Все. Ушла в Междумирье, как и хотела.