А Песков - Боратынский

• Название: Боратынский
• Автор: А Песков
• Жанр: Русская классическая проза

Биографическая повесть о Е.А.Боратынском — опыт документального исследования, стилизованного под художественное произведение. В книге показаны эпизоды из жизни поэта в свете его мироощущения и в контексте его эпохи, для чего привлечены новые архивные материалы.

---

* * *

Но что рассуждать о цензурных каверзах, когда, говорят, Булгарин и Греч на гауптвахте! — Это, конечно, ложный слух, ибо ни Булгарин, ни Греч аресту не подлежат, потому, что они Булгарин и Греч. Свою дружбу с Рылеевым и Бестужевым им теперь отмаливать многие лета, в том числе и по осведомительной части. А на главную гауптвахту в Петербурге посажены на самом деле графы Булгари из Одессы. Впрочем, все-таки на Булгарина и Греча донес, в конце концов, Воейков, сочинив от лица Полевого преправдивейшее письмо. Цель Воейкова была проста: одним росчерком убить всех журнальных конкурентов: первых двух — арестом, последнего — общественным мненьем; не вышло — Булгарин и Греч аресту не подлежат.

К слову, помимо этого достоинства Булгарин обладал еще высшей политической тайной: он знал, как Россия может избежать мятежей. Достаточно перевидав на своем веку умных и честных людей, он усвоил, что довольных среди них не бывает. Он твердо знал, что так происходит от того, что их воспитание прекращается вместе с выходом из корпуса, университета или лицея, и в дальнейшем полиция и цензура вместо того, чтобы трудиться над совершенствованием их благонамеренности, только сокращают своими шлагбаумами путь мятежных мыслей к их умам. Напротив! Нужно дать им выставить языки, пусть говорят! Но надо сделать это дельно, чтобы правительство могло, исходя из соображений высшей нравственности, незаметно поворачивать языками в должном темпе. Для сего необходим новый комитет по цензурованию, из 50–60 человек, в который вошли бы не бездарные глупцы Бируков и Тимковский, а люди ученые, воспитанные и далековидящие. Они, только они, исходя из опыта своей мудрости, не ножницами будут вырезать страницы, а убеждением и ласковым наставлением сумеют переменить направление умов у всех этих лицейских. "Россия не столь просвещена, как другие государства Европы, — писал Булгарин. — Но по своему положению, она более других государств имеет нужду в нравственном и политическом воспитании взрослых людей и направлении их к цели, предназначенной правительством. — Знатные и богатые люди… Преждевременное честолюбие, оскорбленное самолюбие, неуместная самонадеянность заставляет их часто проповедовать правила вредные для них самих и для правительства. Весьма легко истребить влияние сих людей на общее мнение и даже подчинить их господствующему мнению действием приверженных к правительству писателей. Их легко можно перевоспитать, убедить, дать настоящее направление умам…"

Записку Булгарина препроводили к Александру Семеновичу Шишкову — нынешнему министру просвещения. Шишков, как и в былые времена, не дремал умом, даром что ему шел восьмой десяток. Ему не понравилось сочинение Булгарина ни в философической его части, ни в практической — как сочинение легковесное и необдуманное: "Сомневаюсь, чтобы легко было перевоспитать, убедить и дать настоящее направление умам людей, зараженных подражанием французам. Немало писано против сего благомыслящими писателями, но не последовало от того никакой пользы… Французский язык сделался как бы признаком образованности и необходимою принадлежностию лучшего общества и особливо между женщинами. — Говоря о среднем состоянии, в которое входят достаточные и бедные дворяне, чиновники гражданские, приказные люди, купцы, заводчики и даже мещане, сочинитель выписки * говорит, что оно составляет так называемую русскую публику. По мнению его, не надобно больших усилий, чтобы быть не только любимым ею, но даже обожаемым; для того потребны два средства: справедливость и гласность (publicitй). Нашу публику, говорит он, можно совершенно покорить, привязать к трону одною тенью свободы в мнениях, на счет мер и проектов правительства, как сие было до 1816 года. — Относительно к гласности в распоряжениях правительства, то, по мнению моему, гласность сия отнюдь не должна быть безусловная, но расчетливая и основанная на опытном познании свойств и нравственных потребностей народа… — Никакая важная мера не должна быть предпринимаема в государственном управлении без зрелого о пользе оной рассуждения; но рассуждение сие в монархическом правлении принадлежит не публике и народу, а государю и высшим правительственным местам. При таком положении если бы правительство усмотрело невыгоду предполагаемых им мер или затруднительность приведения их в исполнение, то может без всякого, неудобства отложить на время или вовсе отменить намерения свои, и сие не будет сопровождаться никакими неприятными последствиями".

* Булгарин.

* * *

К 16-му генваря бумаги Боратынского пришли к Закревскому. Тот просмотрел и велел составить записку: "О увольнении от службы по пехоте за болезнию Нейшлотского полка прапорщика Баратынского". — Боратынский ничего этого не знал.

23-го генваря из Москвы увезли Зыкова — бывшего штабс-капитана Преображенского полка; вслед ему адъютанта Витгенштейна — ротмистра Ивашева, — с ним Боратынский два класса проучился некогда в корпусе. 27-го забрали отставного подполковника Норова — того самого, который вместе с Челищевым был в 822-м году разжалован из гвардии за Виленскую историю. В конце месяца пришел "Русский инвалид" с сообщением, что 25-го генваря в Петербург привезли арестованного в Варшаве Кюхельбекера.

В тот же день, 25-го, бумаги Боратынского вместе с представлением к отставке пришли в Главный штаб и были положены в отдельную папку для доклада государю.

31-го генваря в Москву по пути из Таганрога в Петербург привезли тело императора Александра. "Носились слухи, что будут разные смуты, грабительства и нападения на гроб для доказательства того, что Александр умер не своею смертию… Но все обошлось тихо".

* * *

С февраля прекратились налеты фельдъегерей. Москва затихла, возвращаясь к своей первозданной дикости…

Конечно, свет везде одинаков, и редко в нем сыщется два-три-четыре человека истинно приязненных. До прочих — что нужды? Но это в теории. На деле их всех нельзя не видеть, если вы выехали из дома хоть на два часа. О чем они говорят? — Читайте Грибоедова. Год назад Боратынский удивлялся в Кюмени: "Не понимаю, за что москвичи сердятся на Грибоедова и на его комедию: титул ее очень для них утешителен и содержание отрадно". — Тогда он судил по названию, и самого "Горя от ума" еще не читал; ныне так не сказал бы. — Что их волнует? О чем говорят? Что их дела? — Обеды, ужины, танцы. Великий пост начнется только в конце февраля. Всюду жизнь. Вполне торжественны обеды; Вполне богат и лаком стол, Уж он накрыт, уж он рядами Несчетных блюд отягощен И беззаботными гостями С благоговеньем окружен. Еще не сели; все в молчанье; И каждый гость вблизи стола С веселой ясностью чела Стоит в роскошном ожиданье, И сквозь прозрачный, легкий пар Сияют лакомые блюды, Златых плодов, десерта груды… Садятся гости. Граф и князь — В застольном деле все удалы, И осушают, не ленясь, Свои широкие бокалы… И началися чудеса: Смешались быстро голоса; Собранье глухо зашумело; Своих собак, своих друзей, Певцов, героев хвалят смело; Вино разнежило гостей И даже ум их разогрело. Тут все торжественно встает, И каждый гость, как муж толковой, Узнать в гостиную идет, Чему смеялся он в столовой.

В послеарестной Москве смеялись надворному советнику Сонцову (или Солнцеву, как он себя называл). Он был женат на сестрице Василия Львовича и Сергея Львовича Пушкиных, имел двух младых дочерей, вид всегда имел недовольный, а в прошлом году, благодаря усилиям всеобщего ходатая Александра Ивановича Тургенева, был представлен к придворному званию ("В Петербурге нашли, что по чину его достаточно ему и звания камер-юнкера. Но Сонцов, кроме того, что уже был в степенных летах, пользовался еще вдоль и поперек таким объемистым туловищем, что юношеское звание камер-юнкерства никак не подходило ни к лицу его, ни к росту. Князь Н.Б.Юсупов сделал новое представление на основании физических уважений, которое и было утверждено").

В Москве по-прежнему играли в petits jeux и в secrйtaire [Салонные игры; игра в вопросы-ответы (фр.).]. Старшие Пушкины в этих забавах непревзойденны. На вопрос: "Quelle diffйrence y-a-t-il entre M-r Pouchkine et le soleil?" — Сергей Львович отвечал: "Tous les deux font faire la qrimace" [Какая разница между г-ном Пушкиным и солнцем? — На обоих нельзя смотреть, не жмурясь (фр.).]

Тем живет Москва.

"Впрочем, говорить нечего, хотя мы заглядываем в свет, мы не светские люди. Наш ум иначе образован, привычки его иные".

* * *

Еще в середине января Боратынский получил рокочущее негодованием письмо от Дельвига: "Что ты хочешь сделать с твоей головушкой? Зачем подал в отставку, зачем замыслил утонуть в московской грязи? Тебе ли быть дрянью? На то ли я тебя свел к музам, чтоб ты променял их на беззубую хрычовку Москву? И какой ты можешь быть утешитель матери, когда каждое мгновение, проведенное тобою в Москве, должно широко и тяжело падать на твою душу и скукою безобразить твою фигуру. Вырвись поскорее из этого вертепа!"