Николай Игнатьев - Походные письма 1877 года

• Название: Походные письма 1877 года
• Автор: Николай Игнатьев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Я ездил сегодня на рыжем, поправившемся в Горном Студене. Христо попортил рот и Ададу, и Али. Они оба махают головой, тянут и несут. Государь пустил галопом в гору, и Али рвался всех перескакать, покрывшись мгновенно мылом! Надо будет мне самому проезжать своих коней, чтобы их снова угомонить.

Сейчас видел я уполномоченных Красного Креста и спрашивал их о княгине Шаховской. Все восхваляют ее деятельность. Она в Зимнице. После Плевно ей пришлось в один день за 2 тыс. раненых ухаживать. Доктора выбились из сил с 6 час. утра до 10 час. вечера и пошли спать, а она продолжала с сестрами перевязывать и кормить голодных раненых до 3 час. ночи.

Да будет тебе известно, что один курьер в неделю (с посылками, выезжающий в пятницу) будет направляться по-прежнему чрез Казатин. Таким образом раз в неделю ты всегда будешь иметь возможность писать ко мне, тогда как я лишен прямого сообщения.

Сегодня, в день Успения, не полагается обедня в высочайшем присутствии! Но я пойду в полевую церковь. J'ai le coeur navr apr tout ce que j'ai vu et entendu 1'Etat-major de 1'arm

Вообрази, что у нас до сих пор положительных и обстоятельных сведений о продолжающемся в Шибке бое нет. Радецкий телеграфирует кратко и желчно. Читаются телеграммы какого-то телеграфиста (с немецкой фамилией), сидящего в Габрове и передающего главнокомандующему все слухи от лиц, выходящих из боя. Третьего дня торжественно читали пред обедом у государя присланную от главнокомандующего телеграмму, в которой говорилось, что денщик такого-то рассказывает то-то, а денщик такого-то офицера - то-то. Более обстоятельные сведения доставили лишь очевидцы-адъютанты, корреспонденты и пруссак-майор Лигниц, бывший полторы сутки в деле с стрелковою бригадою и вчера прибывший в Главную квартиру. Я заметил Непокойчицкому, что когда происходит такой продолжительный и решительный бой, когда у нас выбыло из строя уже 2 тыс. храбрецов, безучастное отношение Главной квартиры [армии] и императорской странно, чтобы не сказать чего другого, того, что у меня на языке. В штабе главнокомандующего более 100 офицеров, в императорской квартире много флигель-адъютантов и генералов. Все мы готовы устроить очереди, чтобы ежедневно один из нас - или адъютанты или ординарцы - приезжали из Шибки с положительными и достоверными известиями. Затем спросил меня жертвенно Непокойчицкий: "Все узнаешь своевременно. Там корпусный командир. Он сумеет распорядиться". Оказалось из дальнейшего разговора, что, простояв месяц на Шибке, штаб не потрудился сделать план местности, тогда как у Лигница был отличный кроки. Непокойчицкий утешает, что предполагалось впоследствии начать съемку с Балкан. По отзыву Лигница и американца, положение наших войск неутешительно. Турки сидят в лесу, даже на деревьях, и осыпают пулями наши позиции и, в особенности, дорогу, ведущую на укрепления (300 сажен). Мы терпели огромные потери, а туркам (после отбитых штурмов) не наносили почти вреда. Нет причины, чтобы такое положение невыгодное не продолжалось недели! Чего легче, как прикрыть дорогу от турецких пуль. Пусть подходящие войска заберут с собою из Габрова (по пути) по одной фашине на каждого солдата. Придя на позицию, из этих фашин сейчас можно устроить прикрытый путь и дать возможность нашим стрелкам безопасно отвечать туркам и их отогнать. "Ларчик просто отпирался". Сделав это замечание, я, наконец, спросил у Непокойчицкого в присутствии главнокомандующего: "Неужели у вас нет сапер в Шибке (в армии три батальона), которые устроили бы закрытия и помогли нашим войскам делать то, что турки делают на каждом занятом ими пригорке - ложемент батареи?" Я узнал, что вечером Николай Николаевич приказал 4-й батальон сапер направить в Шибку. Давно бы. А мы 6-й день там деремся и губим войско!

Замечательно, что когда я передал Милютину странный разговор мой с Непокойчицким и выразил негодование ввиду апатии людей ответственных, Дмитрий Алексеевич (рекомендовавший Непокойчицкого в начальники штаба и даже в главнокомандующие) не вытерпел, и у него соскочило: "Неужели вы еще не потеряли надежду разбудить этого человека? Если бы я его прежде не знал за честного, хорошего человека, то, право бы, повесил собственными руками, как предателя". Факт знаменательный - прежние приятели не говорят между собою, и Главный штаб армии смотрит на императорскую Главную квартиру, а в особенности на военного министра, как на своего злейшего врага. Прискорбно, а недавно было сказано при многих свидетелях, что штабу армии приходится бороться с главными неприятелями - турками и императорской Главной квартирой!!! Если можно упрекнуть последнюю в чем, это в бездеятельности и неуместной деликатности! Безобразия управления терпимы быть не должны, в особенности тогда, когда на карту поставлены армия, честь России и все наше будущее!

Вчера, чтобы отогнать три горных турецких орудия, стреляющих с горы, покрытой лесом, по дороге, ведущей в Шибку, вместе с рассыпанными в лесу засеками и ложементами - турецкими стрелками - мы потеряли 50 отличных офицеров и 800 нижних чинов: из Волынского и Житомирского полков, посланных в атаку. На другой день утром Радецкий должен был отозвать наших, так как оказалось, что ни пищи, ни патронов невозможно было доставлять на крутую гору, занять которую правильным укреплением (заблаговременно) забыли наши инженеры (адъютант Н.Н.Ласковский, инженерный офицер), чем и доставили туркам возможность обойти нашу позицию и бить безнаказанно 4 версты дороги, единственного пути сообщения нашей позиции с Габровом. Левицкий находит, что потеря эта - отличный результат, доказывающий, что у нас превосходные офицеры. Я вскипел и отвечал ему, что действительно с его точки зрения даже и то может почесться хорошим результатом, если en d перебьют всех русских офицеров и приобретут право сказать, что были отличные офицеры в русской армии, но что я и большинство моих соотечественников такого мнения разделить не можем, а что у нас сердце кровью обливается.

Заметь, друг мой, что Главный штаб армии не управляет уже войной, предоставив туркам инициативу. Вот уже две неожиданности встретил он: Плевно и Шибку. Штаб хладнокровно толкует о вероятности потери в последнем пункте 11 тыс. Опасаюсь, что третий камуфлет будет дан турками со стороны Осман-Базара, по направлению к Тырнову. Таким образом три массы турок гонят нас к Дунаю, тогда как с малым умением мы могли бы их разбить, каждую отдельно!

Сейчас тяжелый фельдъегерь (выехавший из Петербурга в пятницу) передал мне письмо твое от 6 августа (No 30), милейшая подругая моя, жинка ненаглядная. Поздненько получила ты телеграммы. Хорошо, что стало тебе стыдно (?) за твое беспокойство. Побаловала ты меня заочными ласками, так что на душе стало светлее и легче. Спасибо тебе за добрые выражения давно известных мне чувств твоих. Боткину передал твои любезности, а равно и Адлербергу. Первый дает мне изредка свои капли (в которых заключается немного хины), но не давал мне хины на 20-й день и не хочет давать на 40-й, утверждая, что старая лихорадка с корнем из меня выгнана и не может вернуться.

Вижу по письму, что Тюренька тиранствует по-прежнему. Пора в руки взять его. Зачем это ты сидишь за письмом до 2-х час. ночи? Для меня несравненно лучше будет, если ты сократишь письма, да рано ляжешь и вдоволь выспишься, как ни радостны мне длинные письма твои. Неужели днем не успеешь написать? Видно время распределено неудачно.

2-я дивизия (Имеретинского) уже в огне. Слухи о числе татар преувеличены, их всего 25% в полку, что законом допускается. Убедительно прошу тебя моим именем денег на христиан балканских не собирать, как о том просил тебя Демидов. Вообще столько же сначала, - когда все хорошо шло и когда я мог устроить сам весь Восточный вопрос, бывший у меня в руках, меня старались затушевать, обессилить и оттеснить на задний план, - столько же теперь, когда наделали бездну глупостей - политических, военных и административных, когда уронили в грязь знамя, которое я столько лет один держал высоко, когда испортили, может быть, навсегда (не дай Бог) положение наше в Турции и даже среди христианских населений, стараются ссылаться на меня, упоминать обо мне и пр., очевидно, с заднею мыслью сделать из меня "козла отпущения"{50}. Некоторые из зависти, большинство - из эгоизма и ради легкомысленного, но себялюбивого отношения к делу, а враги отечества и всего русского -из явного и верного расчета постараются по окончании войны свалить все на меня, пожалуй, несмотря на совершенную мою невинность, на отсутствие логики и последовательности! Многим у нас, а в особенности иноземцам, было бы весьма выгодно обратить на меня неудовольствие народное, "злобу дня", поколебать мою репутацию и доверие ко мне соотечественников, очернить и сделать невозможным мою дальнейшую деятельность. Бог с ними! Зная свет, я ничего хорошего не ожидаю и на "князей" века сего не рассчитываю. Пусть оставят меня в покое и дадут пожить мне на просторе с тобою, милейший друг мой, и детками нашими, насладиться семейным счастьем, которое я выше всего ставлю.