Николай Игнатьев - Походные письма 1877 года

• Название: Походные письма 1877 года
• Автор: Николай Игнатьев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Непокойчицкий старался уверить меня, что потеря 7 тыс. (из них половина убитыми и пропавшими без вести) не важна, что всего вместе с Никополем и первым делом под Плевною мы потеряли на правом фланге "только 11 тыс. чел."; что состав войска не пострадал, ибо влили в опустелые ряды 5-й дивизии и других частей маршевые батальоны, подошедшие весьма кстати; что дух войск не пострадал, в чем убедился главнокомандующий, объезжая войска на позициях вокруг Плевно, и что, наконец, все меры приняты, прибавив к тому, что по отлично произведенной Скобелевым (молодой) рекогносцировке оказалось, что в Ловчу (занятую три недели тому назад нашими!!) прибыли уже 20 батальонов из Черногории и сильно укрепляются на окружающих город горах. Таким образом, избегнув переправою в Систов и движением на Тырнов турецкого quadrilat мы имели талант дождаться, чтобы новый quadrilat (Виддин, София, Плевно и Ловча) явился на нашем правом фланге! Помоги, Господи! Как гром грянул - стали строить предмостное укрепление у Пачки (против Шаратана), где великий князь Алексей Александрович прекрасно распоряжается устройством моста.

Я убеждал Непокойчицкого озаботиться теперь же освежением кавалерии, ибо во многих полках половина лошадей уже не ходит и они к боевой современной службе негодны. Также следовало бы принять энергические меры для облегчения продовольствия. Уже теперь все жалуются на интендантство и жидовскую компанию. Наследник заявил, что войска его не получают ни продовольствия, ни фуража. Что же будет дальше, в особенности, когда дороги окончательно испортятся и подвоз будет невозможен? Я обратил внимание Непокойчицкого на сие важное обстоятельство. Войска прибудет, а продовольствия убудет. Из долины р. Тунджи, отличавшейся изобилием хлеба и произведений, болгары бежали вместе со своими семействами вслед за Гурко в Балканы. Тырновский округ будет скоро истощен, и нам придется зимой болгар кормить, чтобы избегнуть голодного мора. Если бы мы шли за Балканы в июле, войска могли бы продовольствоваться средствами края, как удостоверил Гурко. Теперь Сулейман-паша опустошит всю долину Тунджи от Кассорже до Эски-Загры и Черпана. Жатва не снята, и зерно высыпается. Даже кавалерию пустою соломою не прокормить при прохождении. Как мы пройдем там без запасов? Штаб ни о чем не думает и не заботится.

Сюда явился Поляков и, не теряя из виду, конечно, своего собственного кармана, раскрыл, однако же, глаза великому князю Николаю Николаевичу и императорской Главной квартире. Он представил записку, где выставил отчаянное положение сообщений в тылу армии. Ему разрешено строить железную дорогу (военную) из Бендер в Галац, что окажет осенью огромную пользу сокращением пути слишком на 200 верст, избежанием круга румынской дороги и, главное, нашего пути из Унгени в Корнешти, находящегося в отчаянном, крайне неблагонадежном положении. О дороге из Бендер в Галац толковал я напрасно три года тому назад, и следовало строить ее при самом начале войны. Теперь она будет готова в октябре. И за то спасибо жиду. Видно, что у нас принимается лишь то, что предложено жидком, смазывающим карманы.

Поляков взялся устроить за 100 тыс. руб. первую переправу чрез Дунай; тоже вещь очень полезная, ибо мост зимой не выдержит. Поляков же берется устроить (за удивительно дешевую цену - не более 20 тыс. руб. за версту) железную дорогу от Дуная до Балкан и поперек расположения наших войск для обеспечения сообщений. Он же взялся и указать возможность нанять в Австрии и Германии подвижной состав для усиления - крайне необходимого - движения по румынским дорогам, не допускающим (по ничтожности своих средств) движения более 3-х или 4-х военных поездов в день, так что войска скорее доходят пешком до Дуная, нежели в вагонах! Ай да жид! Кончится тем, пожалуй, что все хозяйственное управление армии передадут жидам, чтобы не умереть с голоду и быть в состоянии драться с турками. О Русь, до чего ты дошла; не познаешь собственных сынов своих и пренебрегаешь силами, в тебе самой таящимися, отдаваясь в руки наемникам, людям продажным и иноверцам! Я содрогаюсь при мысли, куда мы зашли в нравственном разложении!

Семь дней прошло, что никакого признака лихорадки (озноба или жара) не возобновилось. Я на здоровом положении. Ем и пью (вино) более, нежели здоровый. Сплю хорошо. Скучаю бездействием. Со вчерашнего вечера льет дождь, и потому лишь я не явился еще к государю и не вступил на дежурство. Когда только прояснит и несколько подсохнет, так примусь снова за свою бесполезную службу. 8 дней сряду дежурил за всех нас Чертков. Меншиков и Витгенштейн были в лихорадке (несколько слабее и гораздо короче моей), а князь Голицын (Борис) до такой степени раскис и заболел (полагают, что у него камни в печени), что отправился отсюда в Карлсбад. Свита (генерал-адъютанты) растаяла.

Все, что я говорил о военном положении дел Непокойчицкому, я высказал Милютину накануне, когда он зашел ко мне, и повторил некоторые подробности полковнику Лобко, состоящему при военном министре, для внушения и повторения ему того же. Авось, где-либо прошибет, и встрепенутся.

Поручили князю Имеретинскому и Лобко составить соображения об укреплении позиции пред с. Бела. Наконец, и то - накануне ухода государя. Но оказалось, что ни военный министр, ни никто не берется указать основных элементов - на сколько войска и орудий проектировать укрепления, откуда ожидать неприятеля и с какою целью укреплять, то есть, как мостовые лишь укрепления или как позицию, на которую могут отступить войска 13-го корпуса (Гана). Имеретинский и Лобко поездили, саперный офицер снял кроки, потолковали, и все снова замерло. Как могут идти хорошо дела при бездеятельности Главного штаба, отходчивости бюрократического Военного министерства, впечатлительности императорской Главной квартиры и т.п.? Тут нет единой железной воли, нет животворящей мысли, всем руководящей. А без этих двух условий войска - мертвая масса, которая будет славно умирать, но непроизводительно.

Получено известие, что пред Базарджиком (в Шумле) стоит с 15 тыс. войска египетский принц Гассан, а в Варне высадился с 20 тыс. из Батума Дервиш. Очевидно замышляется нападение на Циммермана. Дай Бог, чтобы его не поколотили. Он прислал сюда Раевского с жалобою, что ему ничего не приказывают, ничего не сообщают и что у него нет регулярной кавалерии. Он имеет 5 донских полков и утверждает, что они ни против пехоты, ни против конницы турецкой не устоят - трусят. Все зависит от командира, а Циммерман к кавалерии не привык, его же морочит Шамшев, командующий казаками и усвоивший лишь гвардейские сноровки в продолжение своей службы.

Бедный Васильчиков (венский), говорят, умирает. Его видел Иванов (Адриан) в Вене за две недели, что с ним сделался припадок, и он восторженно рассказывал о моем успехе в Вене, о том, что тебя принимали как "королеву", и божился, что Андраши (к семейству которого, как ты знаешь, Васильчиков был близок) сказал ему чрез два дня после моего отъезда за завтраком у себя: "Je suis revenu enti de mes pr contre le g Ignatieff; c'est le seul homme qui je connaisse que la Russie peut hardiment opposer a Bismark, il peut un tr grand ministre"*.

То же подтвердил мне теперь в своих рассказах Татищев.

Канцлер наш ужасно рассердился на сербов. Вот по какому случаю. Бывший здесь дядя Милана Катарджи, приехав в Белград с благословением государя начинать войну, в припадке откровенности сказал управляющему нашим генеральным консульством в Белграде Ладыженскому: если вы столько потеряли даром народу в Плевно и имели две неудачи, вся ответственность падает на одного вашего канцлера. Он всячески старался помешать диверсии со стороны Румынии и Сербии. Мы бы задержали хотя часть войск турецких в Виддине и Софии. Теперь же, благодаря князю Горчакову, qui a toujours t de nous paralyser et de nous d pour complaire l'Austro-Hongrie ces fortresses du Danube (Widdin, Rahowo, Pelaur) et notre fronti sont d et vous avez sur les bras toutes les forces turques r Remerciez en votre chancelier. Ignatieff voulait faire tout autrement*. Ладыженский возьми да и сообщи канцлеру по телеграфу упреки Катарджи и князя Милана. Tableau!** Насилу нашелся человек, сказавший правду. Надеюсь, что в сознании многих она созреет при нынешних обстоятельствах. Sans cela il faudrait d de la v

Непокойчицкий мне говорил, что главнокомандующий Николай Николаевич желает зайти ко мне, чтобы повидаться со мною. Погода ли или постоянные занятия, но Николай Николаевич не зашел ко мне и уехал на свой бивак во 2-м часу. Я не счел нужным выйти из своего домика, потому что не удержался бы ради даже любви моей к нему высказать горькие истины, которые, вероятно, великий князь и не желал бы слышать (при других, потому что здесь, в двух шагах от государя, трудно было бы уединиться) от старого товарища, как он меня сам называет, и которому никто не отказывает в авторитете. Бог с ним! Да направит его всевышний на верный путь, а не на гибель русской армии! Ты знаешь, что когда вся ответственность лежит на мне, но когда я в то же время имею силу и возможность действовать (даже со связанными руками, как постоянно было ради петербургского Министерства иностранных дел), то я нисколько не унываю и не теряю бодрости духа. Но теперь совершенно иное чувство - бессилия, беспомощности, бессловесности. Никогда еще тоска меня так не томила, никогда я так внутренне не страдал pour la chose publique*. Стыд и позор. Бежал бы без оглядки, чтобы не быть свидетелем нравственного бессилия и разложения, но моей натуре претит удалиться от опасности и притом оставить государя, хотя ему самому не хочется извлечь из меня той пользы, которую, я чувствую, что мог бы оказать. Как ни слаб я теперь, но энергии и духа у меня еще хватит на всех, как только представится действительная возможность действовать.