Андрей Астанин - Песни улетающих лун

• Название: Песни улетающих лун
• Автор: Андрей Астанин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002

Андрей АСТАНИН — родился в 1971 году в Тульской области. Окончил исторический факультет Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. Живет в Москве.

---

— Ирка! — Осип подбежал к спуску; тяжело дыша, остановился.

Возле самой воды сидит спиной к Осипу незнакомая девушка. Фатой густого тумана накрыта река, а на девушке нет даже легкого платьица, и под призрачным лунным светом только длинные светлые пряди волос скрывают ее наготу.

Осип, завороженный, сделал пару шагов и тут только заметил, что незнакомка держит перед собой чью-то промокшую фотографию. Но и девушка уже успела его заметить; изображением вниз кинула фотографию на песок, белой прядью вытерла заплаканные глаза.

— Тебе что здесь надо, солдат?

Осип, борясь с великим смущением, ответил не сразу, зачем-то поправил на голове пилотку.

— Я ищу здесь свою невесту.

— Ирку, что ли?

— Ирку… — удивленно подтвердил Осип. — А ты откуда знаешь? Ты кто?

— Меня зовут Ужень, — только слегка повернув голову, ответила девушка. — Магорда называли меня Орлогой. Теперь уходи, не мешай мне.

Солдат уже успел разглядеть, как красива его странная собеседница и что на вид ей не больше семнадцати.

— Ужень? Так зовется эта река.

— Я богиня этой реки, — девушка, отвернувшись, задумчиво провела рукою по волосам. — А Ирку ты не ищи, ее давно уже нет.

— Давно уже нет… — машинально повторил Осип, еще не поняв до конца значения этих слов и чувствуя только, как на секунду сдвоило и словно бы провалилось куда-то сердце. — Значит, ее убили немцы?

— Какие еще немцы? Мохту и Прран ее погубили.

— А-аа… — протянул Осип, как будто зная, о ком идет речь. — Тогда я убью их.

На этот раз Ужень повернулась к нему всем телом, насмешливой обожгла улыбкой.

— Силенок не маловато будет? Да ты ведь и опоздал, солдатик. Тот, которого я любила, опередил тебя. Теперь они в царстве Дррох, где одни мертвые.

Сердце в груди солдата теперь билось ровно, но во рту стало горько и сухо. Блуждая взглядом, Осип заметил: на другой стороне реки чуть просветлели уже края неба, — над ними синим холодным знаком, отраженным в воде, горела утренняя звезда.

— А где тот, которого ты любила?

Он тут же пожалел о своем вопросе. Маленькие плечи девушки вздрогнули, как от удара, глаза опять налились слезами.

— Тебе это так интересно? — спросила она с издевкой. — Он тоже погиб… Я так просила Мохту и Пррана не трогать его! — Тут слезы потекли ручьями из ее глаз.

Осип, не зная, что делать дальше, присел на песок в нескольких шагах от нее, нервно побарабанил пальцами по расколотому прикладу винтовки.

— Ну, не плачь…

Продолжая всхлипывать, Ужень злобно проговорила:

— Все вы! Зачем вы пришли сюда? Кто вас сюда звал? Здесь мы всегда жили! Один был милый — и того убили!… — От нового приступа плача вздрогнули грудь и плечи.

После таких слов надо было вставать и уходить. Осип поднялся на ноги; отряхивая шинель, посмотрел уныло на своего черного двойника в реке… Он все-таки не удержался:

— Послушай, Ужень… а меня сегодня убьют?

И опять русалка отняла от колен заплаканное лицо. Недобрая, ведьминская улыбка змейкой побежала по ее тонким губам.

— Что, солдатик, боишься? — Она тоже встала с земли; распахнув для объятья руки, двинулась на него. — Боишься ведь? А ты не возвращайся на Волгу, со мной останься! Что, или не красивая я? Небось, покрасивее твоей Ирки. — Ужень подошла к солдату вплотную, обдала запахом влажных волос, женского тела. — Ну, поцелуй меня…

Осип, дрожа, вырвался из ее тонких, уже оплетенных вокруг его шеи рук; отпрыгнул назад, точно ужаленный.

— Сумасшедшая! — закричал он высоким, ломающимся голосом. — Ты… ты что говоришь?… Я выполняю свой долг!

Тогда Ужень, закрыв руками лицо, растирая по щекам слезы, принялась безудержно хохотать.

— Да ты совсем еще маленький, — проговорила она и больше уже ничего не могла сказать, задыхаясь от истеричного смеха.

Солдат, терзаясь нанесенной обидой, потоптался на месте; повернувшись, быстро зашагал прочь. За спиной он долго еще мог слышать безудержный и пугающий — и при этом все же чарующий — смех богини реки.

Десять или пятнадцать минут прошагал Осип, удаляясь от странной русалки. Смех ее уже не был слышен, и в предутренней тишине только листва робко шуршала под его сапогами да на поляне серая мышь-полевка выскочила из-под ноги с громким испуганным криком… Все медленней и неохотней становились шаги солдата, все нерешительней раздвигал он мешавшие ему ветви.

— Как же я не спросил ее, дурак… — тихо прошептал, наконец, Осип.

В этот самый момент его накрыла тяжелая чья-то тень; за огромными крыльями, точно за стаей туч, исчезла луна. Черная, небывалых размеров, сова, отделившись от дуба, пролетела низко над головою солдата; издеваясь, крикнула в самые уши:

— Дурак! Простофиля! — И с хохотом исчезла в осиннике.

— Идиот! — крикнул Осип и бросился обратно к реке.

Теперь ветви хлестали его по щекам; сова то исчезала, то вновь появлялась между осинами. Задыхаясь, он добежал до спуска.

Невысоко над рекой таяла утренняя звезда, когда-то называемая в этих краях Тайвогой. К лучам ее, тоненьким, как иголки, тянулась заря, — ее огонь качался в реке оранжевым клином. Посредине этого клина навстречу плывущему отраженью Тайвоги заходила в воду русалка. Вода была уже ей по пояс, неотвратимо подбиралась к локтям, к бугоркам лопаток. Красные и голубые лучи, падая на узкие плечи девушки, вязко текли по спине, и казалось поэтому, что прекрасное ее тело покрыто светящейся и прозрачной материей.

— Ужень! Постой!! — в отчаянье закричал Осип.

Богиня или не слышала или не хотела слышать его. Ее волосы уже лежали на окрашенной зарею поверхности воды. Синей звезды Тайвоги уже не было ни в реке, ни на небе. Не помня себя, солдат сорвал с головы, швырнул на землю пилотку.

— Уженнь!!! Уужееееень!…

В тот самый момент, когда и голова девушки, вслед за звездой, исчезла под водной гладью, небо вдруг вздрогнуло страшно и раскололось. Блестящие, ревущие яростно самолеты вылетели из провала. Через минуту гул самолетов, взрывы, крики и топот ног заполнили все пространство. Крылья летящего впереди “мессершмитта” двоились, троились, множились в бесчисленных отражениях: в лужах, по которым бежали люди, в стеклянных мертвых глазах Осипа Гринберга …

А ярче всего они отражались в реке, имевшей так много названий: в русской матушке-Волге, возле которой рос когда-то, словно трава, сказочный зверь баранец, в татарской Идель, в хазарской, в гунской Итиль, давшей имя Атилле, в древней магордской Йвоге, где много веков назад рыжие гасли звезды…

А в декабре, наступившем через три дня, звездами повалил снег.

Глава вторая. Детские сны Якова Шейниса

1

Снег в тысяча девятьсот первом году лежал на земле до последних мартовских дней. Бугры и края лощин, оголенные было короткой оттепелью, снова засыпало чистым лебяжьим пухом. Местечко, забытое Богом и ангелами, затерянное в огромной снежной стране, росло из сугробов низкими крышами; минуя вышницы, в белое никуда уводила натертая до глянца дорога. По воскресеньям над дорогой летели, на лету замерзая, колокольные звоны, а по субботам тягучими простуженными голосами молился в синагогах Израиль; неспешно и незаметно в еврейских, польских, русских домах протекала жизнь. Казалось, ничто никогда не изменится в этих уснувших навеки, замороженных холмах и равнинах.

И все же в двадцатых числах в местечко пришла весна, долгожданная первая весна двадцатого века, — и сразу же принялась за работу. Сначала несколько дней, съедая сугробы, дул мокрый ветер. Снег потемнел и осел; на буграх зачернели полосками оголенные пашни. С неба полился прохладный свет, солнце весело заблестело на куполах, и из-за сдвинутой снеговой пелены с шумом выскочила вода. Бурливые сверкающие ручейки побежали по улицам; купола и кресты отражались в огромных лужах, и тут же, по лужам, плыли круглые облака, — под ними махали крыльями взбесившиеся вороны.

Через неделю в местечке почти не осталось снега: весна, казалось, изо всех сил старается наверстать упущенное. Только в лесу, под деревьями, смятыми шапками лежали еще сугробы; на юру, на голой березе, нежно пела кукушка. На болоте, за лесом, видели уже аиста, — задумчиво бродил он облезлый и длинный, высматривая лягушек. В местечке же над церковью и костелом кружились, крича горловыми голосами, вернувшиеся к разоренным гнездам грачи. Воробьи, стаями облепившие деревья, вторили им так громко и возбужденно, что ничего нельзя было расслышать, кроме их крика. “Скоро появится Лада! Скоро появится Лада!” — с каждого дерева, с каждой крыши кричали друг другу птицы.

А вскоре над крышами и дорогами послышалось беспокойное курлыканье журавлей: нестройные длинные клинья их обессиленно тянулись на север.

Столетьями, из года в год, за несколько дней до таянья снега кто-нибудь из белорусов местечка — то стая мальчишек, то незамужняя девушка, а то и здоровенный мужик — видел на небе бога Авсеня, доброго покровителя пастухов и коней, предвестника осени и весны. Все те, кому посчастливилось его видеть, как один, утверждали, что был он строен, рус и кудряв, что с плеч его струился вишневый плащ, — нес же Авсеня по небу огромный и дивный, золотисто-рыжий, как солнце или кленовый лист, конь. Сколько ни боролся с укоренившимся суеверием батюшка Серафим, сколько ни поносил в церкви мерзость и тьму язычества, а все же каждой весной один или несколько человек из тех, что слушали проповедь, покорно крестясь и вздыхая, божились, что видели на небе древнего бога.