Джойс Кэри - Из первых рук

• Название: Из первых рук
• Автор: Джойс Кэри
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01301-45-352-01301-4

Последний и самый знаменитый роман из трилогии английского писателе Джойса Кэри (1888-1957), который считается лучшим в английской литературе романом о художнике. Историю непризнанного гения, бунтаря и бродяги Галли Джимсона читатель узнает от него самого, «из первых рук». Грубый фарс и высокая трагедия, жалкое попрошайничество и бескорыстное служение своему призванию, пьяные выходки и создание монументальных полотен на библейские сюжеты — все это Галли Джимсон, воплощение свободного творческого духа и трагикомичности жизни.

---

—Так я и знала!.. Прямо руки чешутся дать вам.

—Разве я вышел не в ту же дверь?

—Он еще спрашивает! И вы ничего там внизу не делали. Не успели бы. Старый вы дурень, вы и рта не раскрыли, я уж знала, что вы хотите улизнуть. Обезьяна в зоопарке и та лучше бы притворилась.

—Не могу я идти сегодня к Хиксону, Коукер.

—Не говорите мне о ваших идеях. Я не мистер Плант. Может, вы и гений, но вам нужны ботинки и новое пальто, не то вы не дотянете и до зимы. А дохлый гений воняет почище, чем камбала или палтус.

—Не в этом дело, Коукер. У меня были неприятности с Хиксоном. Я люблю Хиксона, но он выводит меня из равновесия. А меня сейчас как раз затерло с картиной. Ну, пойдем мы к Хиксону, а он начнет молоть свои глупости, и мы с ним повздорим. Это может выбить меня из колеи. Я не говорю, что так обязательно случится, но может случиться. И тогда вся моя работа насмарку. Какой в этом смысл?

—Вам не к чему разговаривать с Хиксоном. Куда лучше, если вы придержите язык; вспомнить только, как вы говорили с этой Манди.

—Тогда зачем я тебе нужен?

—Затем, что я действую из bona fides{20}.

Я попятился на ступеньку вниз. Я знал, что Коукер слишком себя уважает, чтобы гнаться за мужчиной в сортир. Коукер сообразила, что у меня на уме, и сказала:

—Я поставлю вам пару кварт, по четверть пинты за раз, если вы пойдете.

—Не хочу, — и я сделал еще шаг назад.

—А чего вы хотите?

—Я бы не отказался от сухих белил, изумрудной зелени, кобальта и стронциановой желтой. По тюбику. И кисти номер двенадцать.

—Во сколько это обойдется?

—В несколько шиллингов.

—Хорошо.

—Тут как раз есть магазин красок неподалеку от Хай-стрит. Рукой подать.

—Может, вы подождете, пока мы вернемся?

—Если у меня будет что-нибудь в карманах, это мне поможет не лезть на стенку у Хиксона.

—Ладно, пошли, ваша взяла.

—По рукам?

—Вот те крест. Даже не придушу вас, хоть вы это и заслужили.

Тогда я поднялся на тротуар, и мы пошли и купили краски. Двадцать три шиллинга удивили Коукер. Но она удивила меня. Она выложила денежки наличными и только сказала:

—Снова попалась. Но мое слово свято.

—Еще бы, Коукер. Я о тебе самого высокого мнения, особенно о твоих руках. Если бы ты согласилась попозировать мне; мне так хочется написать твои руки. Левую руку. Мы могли бы сделать это прямо сейчас. Не займет больше получаса. Она так мне нужна для картины.

—А Хиксон? — И она остановилась посреди улицы и посмотрела на меня.

—Хорошо, хорошо, Коукер, но ты сильно рискуешь. Почему бы не позвонить? Давай я позвоню.

—Я уже звонила. Он нас ждет. Вы идете или нет? Хотите оставить меня в дураках, после того как нагрели на двадцать три шиллинга?

—Хорошо, Коуки. Этот визит, возможно, меня прикончит. Но, в конце концов, какое это имеет значение? Я вообще мог не родиться на свет.

—Вы могли бы родиться немного умней.

Мы сели на автобус до Оксфорд-серкус. И я до тех пор протискивался вперед, пока мы не устроились на передней скамье наверху. Коукер не хотелось толкаться, но когда я двигался, она поневоле двигалась за мной.

—Люблю сидеть у переднего окна, — сказал я. — Хорошо видно. Чем не «роллс-ройс»? Даже лучше; тут выше, и не боишься переехать какого-нибудь бедняка.

—Да, — сказала Коукер, — и когда вы заставили меня проталкиваться сюда, кто-то ткнул зонтиком мне в чулок. Просто чудо, если у меня не побежала дорожка.

—Я не стал бы женщиной и за миллион фунтов.

—А я мужчиной, даже самим Кларком Гейблом, у которого двадцать пять костюмов и сорок пар туфель. Лучше быть последней женщиной в мире, чем первым мужчиной.

—Верность своему полу.

—Вовсе нет, просто чувство. Если бы вы, мужчины, хоть на пять минут стали женщинами, вы бы и сами не захотели меняться.

—А я думал, ты недовольна тем, что ты женщина.

—Я недовольна тем, какая я. Но какая есть, такая есть. У меня хватит гордости.

—О да, у тебя ее предостаточно... потому ты и стелешься под ноги этому прощелыге Вилли.

—Вилли — дело другое. Тут гордость ни при чем. Вилли был моим парнем. Он хорошо относился ко мне. Оставьте Вилли в покое, слышите?

Серое утро. Воздух как снятое молоко. Серое небо, серая улица, дома пробегают мимо, как серый палисад. Зеленовато-серая рожа над печными трубами в том месте, где спряталось солнце. Надутая, заплывшая рожа с заплывшим, прищуренным глазом. Разбойничья рожа, сразу видно — совесть нечиста. По небу шлепают крыльями старые черные грачи, по улице шлепают шинами старые черные таксомоторы.

—Ладно, Коуки, — сказал я. — Тут уж ничего не попишешь. Ты такая, какой тебя сотворил Господь Бог... при небольшом вмешательстве папаши.

Коукер призадумалась, подергала клювиком. Сказала:

—Я ничего ни от кого не жду.

—Рад это слышать, — сказал я. — Я боялся, вдруг ты и правда ждешь.

—Чего?

—Прибавления семейства.

—Не ваше дело.

Я чувствовал: она старается придумать что-нибудь злое, такое, что уязвит меня в самое сердце, и я сказал:

—Валяй, Коуки. Не стесняйся. Отведи душу. Если это тебе поможет. Я потерплю.

Коукер еще подумала. Но настроение у нее изменилось. Наконец она сказала тоном, каким разговаривала с посетителями пивной:

—Чего ждать от мужчин, кроме беспорядка и болтовни?

—А чего ждать от женщин?

—Всего, что у нее есть, и улыбки в придачу.

—Не надо, Коуки, — сказал я, — не надо отдавать все, что у тебя есть.

И Коукер снова рассвирепела. Но в ту самую секунду, когда она была готова сразить меня наповал, настроение ее опять переменилось, и она сказала:

—А может, я и... у меня хватит гордости.

Я подождал минуту, чтобы тепло этого признания окутало наш разговор, затем сказал:

—Надеюсь, ты не дала Вилли ничего такого, без чего тебе не обойтись.

Коукер не ответила, но по-прежнему оставалась величава и спокойна.

—Если бы Вилли взбрело на ум отрубить тебе ноги, ты бы, верно, легла в кухне на пол да еще одолжила бы ему свой передник, чтобы он не забрызгал брючки.

—Лучше голову, чем ноги. А еще лучше, если б он воткнул мне вертел в сердце. Я не люблю беспорядка. Но почему бы и нет? Даже ноги. У меня хватит гордости.

—Вот, вот, Коукер, потому я и беспокоюсь. Твоя гордость втравит тебя в неприятности.

—Мне не привыкать.

—Гордость хорошо помогает от простуды, но на ней далеко не уедешь,— сказал я.— Этот велосипед ездит только по кругу. А тебе надо уехать подальше от этой вонючей кучи отбросов, Коуки. Надо забыть про Вилли и про Белобрысую и взяться за что-нибудь новенькое. А нового хоть отбавляй. Оно только и ждет, чтобы сказать тебе «здравствуй», и куда лучше пахнет.

Коукер ничего не ответила. Она чистила перышки — приводила в порядок шарф.

—Ты мне нравишься, Коуки, — сказал я. — Но не это главное. Неприятности наших друзей — наши неприятности, а я не люблю неприятностей. Я влюбился бы в тебя, Коуки, будь я не так занят. И мне грустно видеть, что Белобрысая завладела твоими мыслями и, словно червь, точит тебя. Чем она хуже, тем хуже для тебя. Знаешь, есть на свете субъекты, о которых я стараюсь даже не вспоминать, не то у меня в мозгу язва будет. Послушай, Коуки, вот тебе совет из первых рук: если уж тебе надо кого-нибудь ненавидеть, так ненавидь правительство, или народ, или море, или мужчин, но только не какого-нибудь определенного человека. Не того, кто на самом деле причинил тебе зло. Не успеешь ты оглянуться — он отравит твое пиво, как синильная кислота, затянет глаза, как катаракта, будет до звона в ушах давить, как опухоль в мозгу, кипеть на сердце, как расплавленное олово, и проедать кишки, как рак. Ну и смеялся бы он, если бы узнал об этом! Пока зубы не выпали бы... от старости. Стоит ли валять дурака?

Коуки услышала только первые мои слова, всего остального она и не слушала. Но почувствовала и на четверть дюйма придвинула ко мне правое плечо. Шаг к откровенности.

—Я вам скажу, мистер Джимсон. Девушка должна быть гордой. Особенно с такой физией, как у меня. Всякий раз, как я вижу себя в зеркале или в витрине, мне это нож в сердце; а уж когда я гляжу на других девушек, меня словно огнем жжет. Даже на таких девушек, которых и я могла бы пожалеть. Их взгляды для меня точно раскаленные иголки.

—А твои для них?

—А мои для них. Это происходит помимо воли. Перекрестный огонь. Первый раз мне досталось, когда я кончила школу. Мне было четырнадцать лет. Здоровый пинок. И пинки шли один за другим так быстро, что я не успевала отбрыкиваться. Тут призадумаешься.

Мы ехали мимо садов; деревья вздымали к грязному небу костлявые черные руки, точно неприкасаемые, молящие Всевышнего о благословении, хотя они и знают, что все их мольбы тщетны.

—Я хочу сказать, если ты девочка, — сказала Коукер. — Мальчика ничто не заставит задуматься.

—Только о том, чем бы где разжиться да что пожрать. О себе самом — нет.