Джей Рейнер - Доизвинялся

• Название: Доизвинялся
• Автор: Джей Рейнер
• Издательство: ACT. ACT Москва, Хранитель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-033173-8

Приносить извинения – это великое искусство!

А талант к нему – увы – большая редкость!

Гениальность в области принесения извинений даст вам все – престижную работу и высокий оклад, почет и славу, обожание девушек и блестящую карьеру. Почему?

Да потому что в нашу до отвращения политкорректную эпоху извинение стало политикой! Немцы каются перед евреями, а австралийцы – перед аборигенами.

Британцы приносят извинения индусам, а американцы… ну, тут список можно продолжать до бесконечности.

Время делать деньги на духовном очищении, господа!

---

Мы пили пиво в баре на Юнион-сквер, когда со мной заговорили две молодые женщины, одна из которых стеснительно пряталась за чуть загорелым, голым плечом другой. Обе были блондинки, и насколько мне помнится, у обеих имена закачивались на «и», а в конце их вместо точки они, наверное, рисовали сердечко. Их звали Мэнди и Трейси или Сузи и Кристи. Что-то в таком духе. Мы с Люком стояли, опершись на барную стойку, наш разговор практически иссякло обиженных хмыканий и кивков.

Одна из девушек сказала:

– Извините за беспокойство, но вы не…

К такому я уже привык. Меня часто показывали по телевизору, и вполне естественно, что на улицах и в барах меня узнавали и хотели со мной поговорить.

– Да, Марк Бассет, – с улыбкой ответил я.

И услышал, как рядом раздраженно втянул воздух Люк. Девушки захихикали.

– Нам просто было интересно, – сказала та, что посмелее, – не могли бы вы…

– Да?

– Сказать нам.

– Что сказать?

Она кокетливо глянула на меня из-под завитой челки.

– Сами знаете. Это.

Ее подруга опять хихикнула.

Я наклонился к ней, и как раз в этот момент она заправила волосы за ухо, подставляя мне длинную шею так вызывающе, точно это была гладкая ляжка.

– То есть… – я понизил голос до шепота, – …извините.

Я услышал, как она охнула, а после выдохнула влажно мне в щеку.

Неспешно, тихонько, будто у нее было все время на свете, она сказала:

– Еще.

– Мне. Очень. Жаль. – Поверх ее плеча я поглядел на ее подругу, которая смотрела на нас широко открытыми глазами.

– Вам тоже хочется? – спросил я.

Она кивнула, но промолчала, только губы чуть приоткрылись. Теперь и она убрала волосы, и, шепча ей на ухо, я чувствовал, как по ее телу пробегает дрожь. Переглянувшись, девушки снова рассмеялись.

– Жаркий, – сказала одна.

– Здесь жарко?

– Нет. Вы. Когда так шепчете. Это… ну, сами знаете…

– О!

– Вы далеко живете?

Я повернулся к Люку.

– Ты ведь сам найдешь дорогу, правда?

Давайте остановим на мгновение кадр и рассмотрим ситуацию. Не забывайте, мы с Дженни были вместе всего месяц-другой. Мы ведь не были женаты, даже вместе не жили. Никаких детей. У нас даже общей собаки не было. Просто теплая дружба, которая в пароварке рабочего угара переросла в нечто иное. И вообще Дженни здесь не было, а Мэнди и Трейси были, и они предлагали кое-что, что я, даже трезвый (а я целиком и полностью признаю, что был нетрезв), счел бы заманчивым. Много лет я скулил о своих неудачах у женщин и неспособности ухватить шанс, когда он мне представляется. Но теперь я был новым Марком Бассетом. Прежние отговорки уже не имели силы. Я одет в костюм от «Пола Смита», в рубашку от «Кензо», а рядом – две очень привлекательные блондинки откуда-то из большого, просторного и плоского (Небраска? Айова?), которые хотели лечь со мной в постель. Где, скажите на милость, написано, что я должен был отказаться? Где? Нигде, вот где.

Проснулся я от звука открываемой двери, но головы из-под простыни не высунул. Я сосредоточился на неожиданном ощущении гладких, теплых тел по обе стороны от меня и тупой пульсации за глазами – болезненной награды за прошедшую ночь. Потом я услышал, как она тихонько, будто не решается разбудить, зовет меня по имени.

– Марк?

Поначалу меня охватила паника. Я понимал, что это, возможно, не самая лучшая ситуация. Но почти сразу же это ощущение исчезло, сметенное волной, больше похожей на гнев. Ей же полагалось уехать на уик-энд. Ей же полагалось заниматься собственными делами, и мне, разумеется, тоже. Разве мне не позволено иметь тайную жизнь? Разве мне не позволено то, что так легко сходит с рук остальным?

Я услышал, как она включает верхний свет, и вообразил себе, как она оглядывает мешанину сброшенной одежды в ногах кровати, переступает через бретельки и кружевные вставки, которые прошлой ночью казались мне бесконечно завлекательными.

– Марк? – повторила она.

Я высвободил голову из простыни, и девушки тоже.

– Привет, Дженни.

– Здрасьте.

– Приветик.

Она смотрела на меня во все глаза. Она поглядела на Мэнди. (Или Трейси.) Она поглядела на Трейси. (Или Мэнди.) Потом снова перевела на меня взгляд и высоким, потрясенным голосом произнесла:

– Ничего не собираешься сказать?

Я зевнул и потер заспанные глаза.

– О чем ты, милая? Об извинении?

– Я просто…

– Мечтать не вредно, Дженни. Сегодня у меня выходной.

Узрите: родился монстр.

После того, как Дженни выбежала из квартиры, а девочки подобрали свои тряпки, оделись и бодро прощебетали «пока», я пошел на кухню варить кофе. И там застал Люка.

– Ну и когда ты заделался такой скотиной? – спросил он.

– Я все исправлю.

– Неужели?

– Это моя работа. Я это каждый день делаю. Исправляю.

– А на мой взгляд, ты только портишь.

– Разное случается.

– Да уж! Две пустоголовые блондинки в постели – как раз то разное, что случается.

– На самом деле они довольно умненькие.

– Правда? И что же у них? Кандидатские по минетам?

– Теперь я понял, в чем дело.

– В чем же?

– В этом. В «чудовище с зелеными глазами».

– Ты думаешь, я завидую?

– Я же сказал вчера вечером. Я изменился. Я иду в гору, и тебе это не нравится.

– Тут ты прав. Мне не нравится то, чем ты стал.

– Чем? Преуспевающим, богатым, известным…

– Рискуя повториться, скажу, что думал скорее в духе «скотина» или «сволочь».

– Придется тебе с этим смириться, Люк.

– То, как ты сегодня утром поступил со своей девушкой…

– То, как я сегодня утром поступил со своей девушкой, было глупым, бесчувственным и грубым. Я это знаю. Но дело в том, Люк, что я могу это уладить. Могу исправить. Я профессионал. Я все могу исправить.

Узрите: монстр почти утратил связь с реальностью.

Глава двадцать восьмая

Об окончании наших совокуплений Дженни объявила в меморандуме, распространенном среди старших сотрудников. В нем говорилось: «Отношениям между верховным главой ведомства извинений и начальником его секретариата положен конец. На работу ведомства это никоим образом не повлияет». Я благоговел. От нашего романа она избавилась всего в двадцати словах, и среди них – ни одного прилагательного. Это не были ни «близкие» отношения, ни «личные отношения», ни, боже упаси, и то, и другое. Наречие «прискорбно» хорошо смотрелось бы в начале меморандума, но она решила без него обойтись. Она могла бы приписать в конце «Обо мне не беспокойся. Со мной все в порядке. Честное слово». Но этого не сделала. Она держалась сути. Мы были вместе. Теперь нет. Вот и все. Жизнь продолжается.

Для меня это было тем более ужасно, что я действительно чувствовал себя виноватым. Дело было не только в проступке, хотя он сам по себе был скверным. Проблема заключалась в знакомости жертвы. В роли Верховного Извиняющегося я не раз приносил одно и то же извинение различным людям, но мне никогда не приходилось просить прощения у одного и того же человека за разное. Я чувствовал себя виноватым, что снова оказался на положении виноватого. К несчастью, переизбыток таких чувств в ремесле извинений скорее помеха, особенно если учесть, что в нем так мало прилагательных. Но я все равно попробовал – по окончании одного из утренних совещаний.

– Дженни, я просто хотел сказать… О том, что произошло у меня в…

– Не о чем говорить, Марк.

– Не о чем. Но, честное слово, Дженни, думаю, я должен перед тобой…

– Меня это не интересует.

– Но…

– Нет.

– Честное слово, я…

Она уже встала. Я мрачно смотрел, как она уходит, крепко прижав к груди папки. Это ужасно обескураживало. Раньше никто от моих извинений не отказывался. Я поймал себя на том, что перебираю возможные причины своего провала. Дженни по ошибке приняла мою личную вину за профессиональное чувство, которое я испытывал как Верховный Извиняющийся, и решила, что я просто делаю мою работу. Нетрудно понять, как возникла такая ошибка.

От этих мыслей я несколько приободрился, но чувство вины никуда не пропало, а напротив, продолжало меня глодать. Но я знал, что мне делать. Нужно найти кого-нибудь еще, перед кем можно извиниться. Это меня исцелит. Вот моя панацея. Если уж ни в чем другом, в этом я был уверен. В тот же день я пошел в универсальный магазин и не придержал дверь перед шедшей за мной старушкой, а напротив, с силой отпустил. Потом круто повернулся, уже открывая рот, чтобы попросить прощения, но старушка только нахмурилась и попятилась от меня как от сумасшедшего. Я забыл, что нахожусь в Нью-Йорке, где неожиданная доброта к старушкам считается преддверием к какому-нибудь надувательству или махинации, чем (в моем случае) она, наверное, и являлась.

Я попробовал себя в мелком воровстве, украв номер «Нью-Йорк таймс» с газетного лотка на Центральном вокзале, но не учел, как скажется на таком рискованном предприятии моя известность. Когда четверть часа спустя я вернулся, чтобы признать мою вину, продавец отказался не только от моих извинений, но и от моих денег.