Карел Чапек - Рассказы и очерки

• Название: Рассказы и очерки
• Автор: Карел Чапек
• Жанр: Классическая проза

КАРЕЛ ЧАПЕК

РАССКАЗЫ И ОЧЕРКИ

Составление и предисловие С. В. Никольского

СОДЕРЖАНИЕ

С. Никольский. Карел Чапек

МУЧИТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ Перевод Т. Аксель и. Ю. Молочковского

В замке

Деньги

Жестокий человек

Рубашки

РАССКАЗЫ ИЗ ОДНОГО КАРМАНА Перевод Т. Аксель и Ю. Молочковского

Голубая хризантема

Гадалка

Ясновидец

Тайна почерка

Бесспорное доказательство

Эксперимент профессора Роусса

Пропавшее письмо

Похищенный документ № 139/VII отд. «С»

Поэт

Гибель дворянского рода Вотицких

Рекорд

Купон

Преступление в крестьянской семье

Исчезновение актера Бенды

Покушение на убийство

РАССКАЗЫ ИЗ ДРУГОГО КАРМАНА Перевод Т. Аксель и Ю. Молочковского

Редкий ковер

Истории о взломщике и поджигателе

История дирижера Калины

Смерть барона Гайдары

Похождения брачного афериста

Взломщик-поэт

Дело господина Гавлены

Игла

АПОКРИФЫ

Наказание Прометея. Перевод М. Зельдович

О падении нравов. Перевод Н. Аросевой

Александр Македонский. Перевод Ю. Молочковского

Смерть Архимеда. Перевод А. Гуровича

Марфа и Мария. Перевод Н. Аросевой

Лазарь. Перевод Н. Аросевой

О пяти хлебах. Перевод Н. Аросевой

Иконоборчество. Перевод Н. Аросевой

Офир. Перевод Н. Аросевой

Исповедь дон Хуана. Перевод Н. Аросевой

Ромео и Джульетта. Перевод Н. Аросевой

ВЕЩИ ВОКРУГ НАС Перевод Д. Горбова

О ВЕЩАХ

Восток

О старых письмах

Дым

ОБ ИЗОБРЕТЕНИЯХ

Самолет

Славная машина

УВЛЕЧЕНИЯ И СТРАСТИШКИ

Человек и фотоаппарат

О картинах

Куда деваются книги

КАРТИНКИ РОДИНЫ Перевод Д. Горбова

КАРТИНКИ ЧЕХИИ

О нашем крае

Уголок страны

Чудесный лов рыбы

На Влтаве

Чешский Крумлов

Вышний Брод и Рожмберк

Остановка

Златая Стежка

Деревни

Пасха в горах

Родной край

ПРОГУЛКИ ПО ПРАГЕ

Здание Национального театра

Огни над Прагой

Полицейский обход

Номер 251

В Попелках

СЛОВАКИЯ

Орава

БЫЛИ У МЕНЯ СОБАКА И КОШКА

Минда, или О собаководстве. Перевод Д. Горбова

Дашенька, или История щенячьей жизни. Перевод Б. Заходера

Собака и кошка. Перевод Д. Горбова

С точки зрения кошки. Перевод Д. Горбова…

СКАЗКИ Перевод Д. Горбова

Собачья сказка

Птичья сказка

Разбойничья сказка

Почтарская сказка

Большая докторская сказка

ПОБАСЕНКИ Перевод Д. Горбова

Побасенки

Побасенки будущего

Современные

Обрывки

Комментарии

---

1918

Огни над Прагой

Когда приближаешься ночью к Праге, скажем, со стороны Нимбурка, — уже от Челаковице видно какое-то бледное, матовое зарево на западном небосклоне.

«Неужели Прага?» — с удивлением спрашиваешь себя и не веришь этому: ведь ни в прошлом, ни в позапрошлом году огней Праги из такой дали не было видно, — куда там! А вскоре видишь, что это, собственно, не зарево, а сверкание. На черном небосклоне заиграет бледное сияние и тут же исчезнет; еще раз; опять; через каждые три секунды вспыхивает пучок лучей и мгновенно погасает.

«Похоже на маяк», — думает пассажир, вспоминая, как светят и мигают черной ночью маяки над черными волнами моря. «Нам было бы лучше, если б у нас был хоть кусочек моря, рассуждает он. — Море, милый мой, это весь божий мир, дорога в мир, распахнутые ворота во все стороны мира. А мы — мы замкнуты в своих собственных границах, как мелкий ремесленник у себя в мастерской…»

«Но ведь всюду у всех должен быть свой маяк!» — думает он опять. Вот теперь уж целый снопик света, бегающий туда-сюда, туда-сюда, как свет маяка: вспыхнет и пропадет; щупает бездонную тьму здесь и там, словно маяк на отмели ночью. «Ах, вдруг вспоминает пассажир. — Да ведь это и есть маяк! Просто авиамаячок на аэродроме в Кбелях. А похоже на огни пристани».

Теперь впереди уже не пучок лучей, а огромный столб света, властно пронизывающий тьму здесь и там.

Действительно красиво. На небосклоне вдали бушует гроза; ветвистые зигзаги молний полыхают между небом и землей, а здесь через каждые три секунды» бьет яркая белая молния маяка, — полезная молния, озаряющая тьму. И вот уже через весь черный небосклон протянулась световая полоска, брызжущая из одной точки горизонта и рассекающая безграничный мрак.

Где-то ближе — где же это? — пламенеют два алых огня: один светит спокойно, другой равномерно мерцает: похоже на буи — сигналы, указывающие путь к порту. А еще выше — где же это? — опять белый огонек; нет, тоже два огонька: белый и зеленый; а вон там — опять два: белый и красный. Белый с зеленым вдруг приблизились, стали выше — господи, да ведь это самолет! А белый и красный — другой самолет. И обе пары огней закружились вокруг друг друга, разлетелись в разные стороны и опять стали сближаться.

Словно любовная игра двух самолетов во время токованья. Который же из вас самочка, аэропланы?

И вдруг совсем близко загудел третий самолет, захваченный гигантским световым столбом маяка; на мгновенье сверкнул по черному небу страшным металлическим, фосфорным блеском, вспыхнул глянцем гигантской стрекозы — и опять утонул во тьме: слышно только его жесткое грохотанье. Это было внезапно1 и поразительно, как чудо; да и в самом деле было чудом: в этом коротком, ослепительном проблеске раскрылась волнующая красота нового века и вместе с тем приоткрылось будущее.

Маячок Кбельского аэродрома, спасибо тебе за это!

Есть у нас теперь настоящий порт — и с маяком, указывающим во тьме наш берег. Пространство вокруг нас расширилось от движения твоих световых столбов.

У нас нет моря, но ты, Кбельский маячок, — вестник обступающих нас гремучих далей.

1931

Полицейский обход

В полночь полицейский обход приблизился к самому краю Коширже. Холодная мартовская ночь; небо покрыто тучами. Человек восемь полицейских и несколько штатских подходят к кирпичному заводу. Вот уж месяц, как печи его погасли, в нем пусто и страшно зияют сводчатые переходы. Однако и тут человеческое ложе: это колода, покрытая куском воняющего дегтем толя, — вот каково это ложе! В углу — маленькая поленница дров: стоит протянуть руку — ив кромешной тьме приветливо заиграет красный огонек. Но теперь тут все мертво: человеческие беды знают свои сезоны.

Проверка проходит мимо. Подходит к Шавлинову дому.

— Закуривайте, — советует комиссар. — Иначе задохнетесь.

Полицейский стучит в окно:

— Откройте.

Отпирает кашляющий сторож. Появление ночных визитеров нисколько его не удивляет.

— У вас есть кто?

— Виноват, не знаю.

Перед нами длинный коридор; тесный ряд дверей, будто в тюремные камеры.

Комиссар стучит в первую.

— Откройте. Полиция!

Слышится топот босых ног; дверь отворилась, выпустив теплую волну запахов. Пахнуло тряпьем, клопами, едой и какой-то гнилью — запахом нищеты.

— Войдем внутрь, — говорит комиссар. — Имеет смысл…

Женщина в рубашке, которая отворяла дверь, не спеша надевает нижнюю юбку.

— Кто у вас тут?

— Мои дети, сударь,

— Где ваш муж?

— Я вдова.

— А в постели кто?

— Моя сестра, сударь.

— А с ней кто лежит?

— Муж ее.

— Дайте воинский документ.

Можно пока осмотреться. Идти некуда: не успеешь шагнуть, как споткнешься о кучу тряпья. Вообще кажется, что тряпье здесь — главный предмет обстановки: тряпки висят на печи и на веревках, лежат в углу и прямо перед вами… Впрочем, нет: это груда детей; из ужасной кучи грязных тряпок на вас спокойно глядят шесть пар детских глаз. Наконец женщина нашла желтый листок. Комиссар светит на него.

— Все в порядке.

Да, да… все в порядке! Значит, ступайте к другим…

Мужчина приподнялся на постели.

— Что вам нужно? Почему не даете людям спать? Чего приперлись?

Комиссар не обращает внимания.

— У вас никого нет?

— Это все наши дети, сударь, — спешит вмешаться жена.

Их тут штук восемь — лежат прямо на полу, под одним одеялом. Видны только головы, и нелегко представить себе клубок тел под ним. И потом — у этой женщины чахотка, на нее страшно смотреть!

— Оставьте нас в покое! Кто вас звал? — злится муж.

— Да перестань, замолчи, — накидывается на него в безумной тревоге жена. — Не слушайте его, господа: это он просто так.

Комиссар слегка ворчит; впрочем, тут почти нет подозрений.

— Это хорошие жильцы, — кашляет сторож.

И еще одни хорошие жильцы — тут же рядом. Двое стариков, куча детей на полу, лохмотья и тьма тараканов. На постели из-под перинки видны молодые, красивые женские руки, прикрытые рассыпавшимися косами.

— Кто там лежит?

— Это наша дочь.

— А с ней кто?

— Да парень ее, сударь.

— Прописан здесь?

— Да, да, сударь, уже два года.

Молодая пара в постели и не думает просыпаться: спят себе, обнявшись.

— Ребенок чей?

— Ихний.

— Что с ним?

— Не знаю. Прихворнул что-то…

В общем, все в порядке.

Следующий номер.

— Так что — тоже хорошие жильцы, — объявляет сторож.

Открывает молодой человек, очень красивый.

Комиссар просунул голову в дверь. Женщина в постели, больше ничего особенного. Молодой человек провожает удаляющийся полицейский наряд ироническим взглядом. Под таким взглядом поневоле ссутулишься.

Дальше, дальше!

Плохие жильцы. Открывает женщина. Только увидала полицейских — в слезы. Показывает длинный нож: этим, мол, ножом муж только что хотел ее зарезать; потом забрал все деньги и в трактир.

— Кто у вас тут?

— Это мои дети, сударь.

— Сколько их?

— Семеро, сударь.

И опять — вонь, тараканы, жалкие, грязные лохмотья и среди них — детские головки. Господи, сколько этих детей повсюду!

— Теперь вы кое-что увидите, — говорит комиссар и стучит в новую дверь.

Отворяет женщина, но внутрь войти нельзя.

— Сколько вас тут?

— Тринадцать, сударь. Мы двое да одиннадцать человек детей.

Представьте себе комнату в три метра шириной и пять длиной. Мерцающий свет маленькой лампы падает на кучи жалких отрепьев, которые оказываются людьми.

— Берегитесь вшей, — шепчет комиссар.

Обстановка: стул, постель и электрическая плита; стола нет. Комок подкатывает к горлу, как на похоронах. Скорей дальше!

В Шавлиновом доме еще десять семей.

Глядишь на него снаружи — черный, страшный; букет зловония; рассадник туберкулеза; склад ветоши.

И в одном этом доме — больше пятидесяти человек детей!

— Найдется ли во всей Праге трущоба хуже этой?

— В Жижкове, пожалуй, — неуверенно отвечает комиссар. На окраине Жижкова еще хуже. Пойдем в номер двести пятьдесят один.

НОМЕР 251

Полицейский наряд останавливается перед большим многоквартирным домом. Осмотр начинается с подвала; как ни удивительно, и здесь, в подвале — «хорошие жильцы»: даже занавески на окнах и коекакие картины на стенах; но тоже очень много детей.

В № 251 — около тридцати семейств, и в каждой каморке почти одна и та же картина: пропасть тараканов, куча детей на полу, старшая дочь — в постели с любовником. Кое-где две-три семьи в одной каморке; из-под одеял, словно какие-то страшные кактусы, торчат рядами ступни. А рядом даже дверь не заперта: входишь внутрь-ни малейшего признака мебели; у одной стены на голом полу, прислонив голову к стене, спят муж и жена под одним рваным отрепьем; и все; даже веревки нет — ни для белья, ни чтоб повеситься.