Майкл Грубер - Фальшивая Венера

• Название: Фальшивая Венера
• Автор: Майкл Грубер
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Триллер
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-43410-7

Художник Чаз Уилмот виртуозно владеет техникой старых мастеров, но его талант никому не нужен в современном мире рекламы и глянцевых обложек. Приняв участие в эксперименте по изучению воздействия некоего препарата на творческий процесс, он неожиданно обнаруживает, что может заново переживать некоторые события из своего прошлого — не вспоминать их, а как бы существовать в том времени. В какой-то момент он внезапно переносится в давно ушедшую эпоху и становится Диего Веласкесом, великим художником, которого Уилмот всегда боготворил. И в этой роли он пишет картины в стиле Веласкеса. Однако, «вернувшись» в свое время, он обнаруживает, что вся его жизнь кардинально переменилась. Он живет в роскошной квартире с великолепной студией, картины с его подписью (картины, которых он не писал!) вывешены в модной художественной галерее. Что это, чей-то злой заговор с целью окончательно выбить у него почву из-под ног? Или он просто сходит с ума? Явь и фантазии настолько тесно переплетаются в сознании Уилмота, что он уже не понимает, в какой реальности существует…

---

— И подрамник тоже будет соответствующего периода, — добавил я.

На лице у Бальдассаре появилось хитрое выражение, и он сказал:

— Да, всему свое время.

Лишь гораздо позже я понял, что он имел в виду.

Бальдассаре говорил медленно на смеси итальянского и английского, и я понимал его достаточно хорошо. Тощий и лысый, он, наверное, уже разменял восьмой десяток; маленькие очки в золотой оправе, голый череп, весь покрытый печеночными пятнами, с бахромой седых кудрей. Он был похож на Джепетто из мультфильма «Пиноккио», сходство дополняли фартук, засученные рукава и шейный платок.

Я спросил его про краски и кисти, и он провел меня к столу, на котором были аккуратно расставлены бутылочки и баночки, а рядом лежала кучка старых кистей. С гордостью в голосе Бальдассаре объяснил, что я вижу.

— Основные пигменты, все в точности такие же, как те, которыми пользовался в тысяча шестьсот пятидесятом году Веласкес; естественно, мы используем известковый шпат, чтобы добавить прозрачности глянцу. Для желтого пигмента — оксид олова; для красного — вермильон ртути, красящий лак, красный оксид железа; для синего — смальта и лазурит. Мы окислили смальту, поэтому она более серая, чем была бы тогда, когда ее якобы накладывали, и вам нужно будет помнить об этом при ее использовании. Затем коричневый — бурый оксид железа, охра, оксид марганца. Зеленых пигментов нет — Веласкес всегда получал зеленый, смешивая другие пигменты, как вам, несомненно, известно.

— Да, но что насчет красящего лака? Это же органическое вещество, и его возраст можно установить.

Бальдассаре просиял и кивнул, словно разговаривая с туповатым, но прилежным учеником.

— Да, совершенно верно, а Веласкес его не жалел. Нам удалось найти большие запасы очень старой красной материи, и мы извлекли краситель с помощью щелочи. Спектрографический анализ покажет, что краситель состоит из кошенили и неочищенного шеллака, что полностью соответствует тому, чем пользовался Веласкес, а анализ изотопов углерода не должен нас беспокоить. То же самое относится к черному. Мы использовали уголь, добытый на месте археологических раскопок. Во время Тридцатилетней войны было сожжено много зданий и людей тоже. А теперь научились устанавливать возраст белил, знаете?

Этого я еще не знал, мне было только известно, что использовать нужно свинец, а не цинк или титан, и Бальдассаре сказал:

— Да, разумеется, мы используем свинцовые, так называемые чешуйчатые белила, однако в последнее время научились анализировать соотношение различных радиоизотопов в свинце и на основе этого делать вывод, когда металлический свинец был выплавлен из галенита. Поэтому нам нужно было изготавливать чешуйчатые белила из свинца семнадцатого века, что мы и сделали. В европейских музеях полно старых пуль, а крыши покрыты старым свинцом. Так что тут ничего сложного. В подвале дома есть глийяный горшок, в котором мы обрабатываем свинец уксусной кислотой, чтобы получить углекислую соль свинца. Правда, мы пользуемся электронагревателями, вместо того чтобы погружать горшок в навоз, однако на достоверности это никак не сказывается. Пигмент получается довольно жестким, но это можно обратить на пользу, как делал Веласкес. Естественно, он крайне ядовитый, так что ни в коем случае не берите кисть в рот, синьор. Ну а что касается кистей, думаю, вы согласитесь, что мы отлично поработали.

Он протянул банку с десятком кистей всех размеров. Мне еще не приходилось видеть такие: ручки были из тяжелого, потемневшего дерева, а шерсть была стянута в пучок тончайшей бронзовой проволокой.

Бальдассаре продолжал:

— Мы одолжили их в одном мюнхенском музее. Настоящий семнадцатый век, на тот случай если крохотный волосок останется на картине. Нам не нужно, чтобы кто-нибудь сказал: «Ой, а этот барсук умер в тысяча девятьсот девяносто четвертом году».

— Одолжили? — удивился я.

— Ну, можно так сказать, синьор. Когда мы закончим, они будут возвращены на место.

— Кому они принадлежали?

— Говорят, Рубенсу, но кто знает? Быть может, это тоже подделки.

Широкая улыбка, совсем как у Франко, но только с меньшим количеством зубов. Улыбки здесь повсюду, и это начинало действовать мне на нервы.

Бальдассаре показал мне диван, на котором будет лежать моя натурщица, обтянутый бархатом в тонах, любимых Веласкесом: красном, зеленовато-сером и белом, естественно, все ткани из натуральных волокон. У стены стояло тяжелое прямоугольное зеркало в деревянной раме.

— Натурщица у вас тоже есть, — заметил я.

Бальдассаре пожал плечами.

— У нас есть София. И ее мальчик. Можно найти и других, но мы бы предпочли не выносить эту работу за пределы дома из соображений безопасности.

И я спросил:

— А кто такая София?

Бальдассаре удивленно посмотрел на меня и сказал:

— Сегодня днем она прислуживала за обедом.

— А, горничная, — сказал я, ловя себя на том, что не могу вспомнить, как она выглядела.

— Да, София помогает матери, но она художник. Как и вы.

— Вы хотите сказать, она тоже подделывает картины?

Кивок, улыбка, чисто итальянский жест рукой.

— Тот, кто подделывает картины, тоже художник. София занимается антиквариатом и рисунками, очень хорошее качество. Мальчик тоже будет позировать, с зеркалом. Купидон. Естественно, в изображении лиц вам придется проявить фантазию, ибо нам не хотелось бы, чтобы кто-нибудь сказал: «Знаете, а эту женщину с мальчиком я видел в автобусе четырнадцатого маршрута».

Я согласился с тем, что это было бы нежелательно, а затем до самого вечера наблюдал за тем, как Бальдассаре оттирает убогое «Бегство в Египет».

Он использовал огонь и скипидар — и не простой скипидар, а тот, которым мне предстояло разводить краски, настоящий страсбургский скипидар, изготовленный из смолы тирольской серебристой ели. Потрясающий запах, и он вызвал у меня настоящий рефлекс Павлова: как только скипидар ударил мне в нос, я почувствовал неудержимое желание немедленно приняться за работу. Фрески — это хорошо, но ничто не сравнится с маслом, с ощущением того, как капля краски повисает на зажатой в руке кисти, как она сверкает, сочная и блестящая, и, разумеется, этот запах. Бальдассаре рассуждал о глазури, о том, что мы будем использовать настоящую смолу фисташковых деревьев, лучшего хиосского сорта, разбавленную этим же самым скипидаром.

— А каким образом мы состарим картину? — спросил я, и он, перестав очищать холст, приложил палец к губам, намекая на тайну.

— Вы все увидите, но сначала ее надо написать, договорились?

Чистка и сушка холста заняли два дня, в течение которых я гулял по городу, передвигаясь пешком и на общественном транспорте. Франко предложил отвезти меня на машине, куда я захочу, но я предпочитал бродить по Риму в одиночестве. Я не был здесь с тех самых пор, когда приезжал вместе с отцом в десятилетнем возрасте. Город изменился, в большей степени стал таким же, как все.

Я посмотрел много картин, но постоянно возвращался к галерее Дориа-Памфили и портрету Папы Иннокентия Десятого работы Веласкеса. Джошуа Рейнолдс считал, что это один из лучших портретов в мире. Обеими руками «за». Когда я увидел картину в первый раз, я страшно испугался, и она еще с неделю являлась мне в кошмарных снах. «Невинный,[80] твою мать!» — вот что сказал мой отец, прежде чем, как обычно, приступить к подробному анализу работы. Он всегда распространялся относительно принципиального превосходства портрета маслом над фотографией, особенно если изображение было выполнено в натуральную величину, как здесь. Фотографии в натуральную величину встречаются нечасто, и даже когда видишь актеров на киноэкране, больших по размеру, чем в жизни, это все равно не то. Есть что-то в пропорциях человеческого тела, что воздействует напрямую на сознание, а с этой картиной, естественно, связаны легенды о том, как слуги заходили в комнату, где она висела, принимали портрет за живого человека, кланялись и все такое.

Но сила этого портрета заключается не только в его размерах, потому что цветная фотография в натуральную величину воспринималась бы как издевка. И тут дело не просто в иллюзии, здесь нет ничего общего с этими аляповатыми маленькими натюрмортами, такими похожими на правду, которые в музеях развешивают в боковых залах, это нечто особенное, жизнь двух человек, художника и его модели, переплетенная на ткацком станке бытия в данный момент времени — неудивительно, что слуги отвешивали поклоны. А с точки зрения техники — прорисовка атласа camauro, головного убора, и manteletta, мантии, и густые складки rochetta, кружевного воротника, белого, но выполненного какими угодно красками, только не белой, и влажная кожа живого человека — можно разглядывать картину часами, разбирая ее мазок за мазком, просвечивать рентгеном, однако она все равно останется неразрешимой загадкой. Все те задачи, которые одновременно поставил перед собой художник, каждый мазок в полном равновесии со всеми остальными, — и какие это мазки, абсолютно точные, все до одного, и при этом совершенно свободные, легкие и изящные. «Наверное, я сошел с ума, если вообразил, что смогу повторить такое, — вот о чем я думал, — сошел с ума окончательно и бесповоротно». И гангстеры тоже! Я начинал чувствовать себя как та королева из «Румпельштильцхена»: о да, мой король, я смогу соткать из соломы золото…[81]