Л Красин - Письма жене и детям (1917-1926)

• Название: Письма жене и детям (1917-1926)
• Автор: Л Красин
• Жанр: История

---

Вы меня спрашиваете, скоро ли в Россию можно вернуться. Думаю, что еще не очень-то скоро, и зиму во всяком случает придется вам пробыть в Швеции. Сегодня я получил телеграмму о приезде Нины. Как эта выдра умудрилась к вам проскочить? Опять на пароходе, что ли? Вы от нее, значит, теперь лучше моего знаете, что делается в России и как там теперь трудно жить. Когда я попаду в Москву, еще неизвестно.

Пожалуй, пробуду тут еще с неделю.

Был я два раза в Целендорфе[146]. Послал вам оттуда три открытки, получили ли их? Zelendorf сравнительно меньше изменился, чем Берлин: там меньше грязи и разрушений, чем в Берлине. Из-за войны у немцев мало рабочих людей, и некому наводить чистоту, вставлять разбитые стекла или заново красить то, что потрескалось или развалилось. Только все сады разрослись гуще, и многих домов из-за густых деревьев вовсе не видно. Пишите мне, как вы проводите день, а также сделайте снимки, как вы живете, ну, например, как наша милая маманя, золотая моя, пьет утренний чай или раскладывает пасьянс, как вы все обедаете или на прогулке, купании и т. п. Мне очень интересно было бы получить такие снимки. И отдельные морды тоже.

Еще прошу вас очень, детеныши мои, смотрите хорошенько за мамой, не давайте ей особенно беспокоиться или тосковать, не причиняйте ей неприятностей никаких, а напротив, повинуйтесь ей и ублажайте ее всячески. Чтобы к моему приезду она у вас была гладкая и бодрая. Купайте этого Любана, когда вода будет теплая, малому же Любанчишке сделайте в море всенародно вселенскую смазь и жменю всеобщую от моего имени. Учитесь непременно плавать, пользуйтесь случаем. Я здесь заказал для вас довольно много немецких книг, только теперь здесь книг стало мало и пройдет с недельку пока-то их подберут по разным магазинам.

Пришлют книги Штолю, а уж он перешлет их вам. Ну вот, пока прощайте, мои милые. Целую вас каждую крепко, крепко.

Поцелуйте маму и Нину. Кланяйтесь Ляле. Пишите мне еще пока сюда.

Если я даже уеду (о чем вам пошлю телеграмму), то письма мне все равно перешлют в Россию.

Пока вы не получите моей телеграммы об отъезде в Россию, до тех пор адресуйте мне письма и телеграммы просто "Берлин. Русское посольство. Красин", а д-ру Ляндау[147] только уже после моего отъезда.

Целую вас всех. Ваш папа

19 Берлин, 3 июля [1918 года]

Родной мой, ласковый Любанчик!

Написал тебе несколько писем, но не могу до сих пор отправить за неимением курьера. Неделю назад должен был поехать наш кассир с деньгами, но заболел. Это письмо посылаю через Донна, но так как народ едет не очень надежный, то главную массу писем своих я решил задержать и пошлю их через Стокгольм несколько позже, но вернее будет. Таким же образом пошлю Нинины чулки и юбку, которые ты сунула мне в чемодан при отъезде.

Очень я по тебе соскучился, родимый, любимый мой! Много бы дал поцеловать твою пятнистую морду, приласкать тебя, моего хорошего. Что-то я по старости очень стал приживаться к своему семейству и вот, как останешься один, делается тоскливо. А положение повсюду чем дальше, тем неопределеннее, войне конца краю не видно, и от этого никто не может сказать, куда все мы, собственно, идем и чем это все кончится. Мало вероятия, чтобы этот год принес какое-либо решение, и вообще война все больше и больше превращается в какое-то идиотское соревнование в деле взаимоистребления и самоистощения. В Германии люди уже начинают ходить без белья, а в России скоро позабудут, что такое хлеб. Наши переговоры подвигаются медленно: большая часть немцев склонна оставить нас в покое, меньшая, но более влиятельная — кажется, еще не рассталась с мыслью о походе на Питер и Москву. Которое течение возьмет верх, сказать трудно. Многое зависит от успеха или неуспеха попыток наладить торговлю, но не мало также от действий entente[148], политика которой сейчас направляется главным образом на то, чтобы втянуть Россию в новую войну. Переговоры в финансовой комиссии мы закончили настолько, что я мог бы недель на 5–6 съездить в Россию, но Иоффе и Москва настаивают, чтобы я остался еще на 1–2 заседания Кюльмановской комиссии, решающей главные спорные политические вопросы. Таким образом, раньше числа 10 июля я едва ли отсюда уеду.

Ну, как же вы живете, мои милые? Как мои обезьяньи мордоны в Бостоде подвизаются? Здесь пошли сплошные дожди, и я за вас уж печалился. В каком виде приехала Нинетта? Где я найду ее вещи? Жива ли Нюша, и что с нашей квартирой? Предполагаю, что ты мне об этом давно написала, но писем нет, очевидно, часть их все же пропадает или запаздывает. Если бы Любан мог писать письма копир[овальным] карандашом с прокладкой синей бумаги, т. е. в 2-х экземпл[ярах], посылая один экз[емпляр] через Циммермана: так хоть медл[енно], но верно, а подлинник по почте, на ура, дойдет или нет. А то я месяцами буду без известий о вас.

Пока прощай. Целую и обнимаю вас всех крепко-крепко, Людмилона, Катабрашного, Любанчика.

20 9 августа 1918 года

Hotel Kongen at Denmark Kobenhavn[149]

Родной мой милый Любан!

Вот мы и опять в разлуке, мой хороший любимый дружочек. Я не знаю, вероятно, во мне есть какой-нибудь конструктивный недостаток, мешающий мне выразить, как я тебя сильно крепко и горячо люблю, или, может быть, я в самом деле неспособен любить так, как это ты себе представляешь и как должен был бы любить тебя тот воображаемый старичишка, за которого ты собираешься выходить "вжамуж". Но, пока его еще нет, тебе все-таки придется удовольствоваться мною, а я по-своему тебя очень люблю, родной мой Любченышек, и ты окончательно слепой, если не замечаешь, что я тебя люблю больше, чем когда-либо кого-либо другого любил. За последние годы наших мытарств, переселений, переездов и проч[его] к этому присоединяется благодарность и уважение к тебе за работу и тяготу, которую ты так мужественно несешь, и если я тебя иногда жучу за нытье, то это происходит лишь потому, что на основании долголетнего опыта я смотрю на более бодрое и менее требовательное отношение к окружающей действительности как на средство наилегче выкручиваться из всяких испытаний судьбы. Вот и сейчас я тебя очень прошу не впадать в уныние, а напротив — помнить, что наше положение в общем еще очень благоприятное и, если не случится чего непредвиденного, есть шансы на дальнейшее улучшение и, в частности, возможность совместной жизни или более частых свиданий не отодвигается, а приближается. Будь уверена, я сделаю все возможное, чтобы иметь вас как можно ближе, так как для меня личное счастье без тебя и без детей не мыслимо, а я от него никогда не отказывался и думаю, что смогу его совместить и с общественной работой. Прости, что это письмо пишу кое-как: вагон сильно качает. Я еду в Берл[ин] один: Наде надо сегодня идти в нем[ецкое] консульство для визы, и она выедет завтра с Дорой Моис[еевной][150] и с Мееровичем, а мне ждать в Копенгагене было уже невозможно.

Я постараюсь навести справки насчет квартиры, и Яков Захарович Суриц[151] обещал написать прямо тебе, если будет что подходящее. Его мнение — квартиры 4–5 комн[атные] с удобствами можно иметь за 3–4 тысячи, и он почти уверен, что-ниб[удь] найдется. Я попрошу Воровск[ого] написать в Стокг[ольм], чтобы тебе был курьерск[ий] паспорт в Данию и обратно на случай, если ты захочешь посмотреть квартиру. Квартира на Kaffonsgat, 13 кому-то уже сдана или обещана. Воровская говорит, что новая снятая для них квартира имеет 8 комнат и что они могли 1/2 уступить вам — но я не думаю, чтобы тебе такая комбинация улыбалась. Суриц сам легочный и говорит, что климат Копенгагена для него оказался очень благоприятен. Гарин климат ругает гл[авным] образом из-за дождей. Зато в смысле продовольствия и всего прочего здесь сравнит[ельно] со Швецией раздолье, и жизнь на 20–30 % дешевле. А главное, близость к Берлину. Людей здесь найдешь не меньше, и будут они наверно не хуже тамошних. Вероятно, и в смысле обучения тут будет не хуже, кажется, даже есть французская школа.

Словом, мне думается, было бы хорошо тебе около 15–20 авг[уста] съездить в Копенгаген на несколько дней, ты бы присмотрелась к городу и, м[ожет] б[ыть], решилась бы поселиться в Дании. Возможно, если я задержусь в Берл[ине], - ты сначала приедешь туда, а затем на обратном пути остановишься в Копенгагене. В Берлин тебе лучше ехать, я думаю, через Треллеборг-Сассниц: посмотри по расписанию. Впрочем, это я еще выясню в Берл[ине]: заезд в Копенг[аген], м[ожет] б[ыть], сбережет тебе поездку в Стокгольм, т. е. ты получишь немецкую визу не в Стокгольме, а в Копенгагене. Если удастся найти место в Гутафорсе, то на 1–2 мес[яца] стоит поехать туда, чтобы вопрос о зиме выяснить не спеша, кстати и мои дела за это время более определятся.

Ну пока, до свидания, мой родной. Крепко тебя целую в милые глазки. Ложись раньше спать и попробуй обтираться на ночь, а еще лучше посоветуйся с врачом.